Далекие журавли

«Все свои дела»… Неплохо бы, конечно, их решить. Да и пора, пожалуй…

— Володя! Боже мой… Володя! — радостно воскликнула Полина Матвеевна. Она обняла его, расцеловала и бросилась в боковую комнатку за Костей: — Котик! Котик! Папа приехал!

Костя прижался к косяку двери. Чуть опустил голову, брови слегка нахмурил, настороженно, искоса поглядывал на отца. Мальчику шел шестой год. То ли он смущался, то ли от неожиданности не мог прийти в себя — ни шагу не сделал навстречу. Так и стояли отец и сын молча друг против друга. «Как вырос, как вытянулся мальчишка за этот год! И как он поразительно похож на Галю!» — подумал Фельзингер. Боль подкатилась к его сердцу, в глазах странно защипало. Он порывисто кинулся к сыну, подхватил его на руки, подбросил высоко и, поймав, крепко прижал к груди.

13

Эльвира, вся в белом, перебирала за столом больничные карточки. Семнадцать человек из одиннадцатого корпуса, которых она курирует, вызваны сегодня на осмотр к врачу. Пока Алексей Максимович еще не пришел, она бегло просматривала истории болезни, чтобы иметь более подробное представление о каждом пациенте. Большинство больных — почечники, которым предписан курс санаторного водолечения.

Алексей Максимович, как всегда стремительный, легкий, на мгновение застыл на пороге, галантно поклонился:

— Доброе утро, милый доктор!

«Доктор» в отношении к Эльвире звучит так же официально-возвышенно, как и отчество совсем еще молодого, очень простого и добродушного Алексея Максимовича. К тому же Эльвира пока и не доктор вовсе, но такое обращение принято среди медиков.

— Ну, так с кем сегодня дело имеем? — поинтересовался Алексей Максимович, тщательно вымыв руки и надевая халат. Его свежее, розовое лицо с четко очерченным крючковатым носом светилось искренней, дружелюбной улыбкой. Он сел рядом с Эльвирой. — Сегодня мы с вами поменяемся ролями. Я буду вам ассистировать. Действуйте смелее.

Добросклонность и доверие уже известного врача смутили Эльвиру. Алексей Максимович работает здесь всего лишь третий год, но старые врачи разговаривают и советуются с ним, как с равным. На доске Почета у входа в курортный парк Эльвира видела его портрет. Втайне она гордилась тем, что попала к такому куратору, с благодарностью прислушивалась ко всем его тактичным, неназойливым советам и указаниям.

Вообще она заметила, что ей доставляет удовольствие слушать Алексея Максимовича. Он такой умный, вежливый и предупредительный! Как хотелось бы узнать, кто он такой, собственно, этот Алексей Максимович, откуда родом, почему третий год живет один в гостинице. Но Эльвире, естественно, неудобно любопытствовать, хотя он-то знает о ней все и называет ее «девой пустыни», в чем чудится желание польстить ей.

Начался прием. Эльвира, словно опытный врач, задала больному обычные вопросы, заглянула в последние анализы и определила дозу лечебной воды. Алексей Максимович согласно кивал.

Кто-то осторожно приоткрыл дверь.

— Извините, доктор. Можно поговорить с вашей ассистенткой?

Эльвира удивленно вскинула брови. У порога стоял Фельзингер. Она быстро взглянула на Алексея Максимовича. Тот понимающе улыбнулся.

— Откуда вы, Владимир Каспарович? Как вы сюда попали? — спросила Эльвира уже в коридоре.

— С неба свалился, — рассмеялся Фельзингер. — Проведал Костика, а заодно решил и с тобой встретиться. Курорт-то не так и далеко.

Они шли по длинному коридору, неслышно ступая по мягкой ковровой дорожке. Мимо, не обращая на них внимания, торопливо проходили мужчины и женщины.

— Как мама?

— Нормально. С тех пор как стала работать, она, по-моему, чувствует себя бодрой и здоровой. Сено и отходы уже выписали.

— Спасибо… — Эльвира задумалась. — Где вы остановились?

— Нигде. Заглянул было в гостиницу, но там, как-обычно, мест нет.

— А меня как нашли?

— Просто. Зашел в отдел кадров, спросил…

— Подождите минуточку.

Эльвира быстро вошла в приемную и вернулась с запиской в руке.

— Моя хозяйка вас устроит. Вот адрес. А меня извините: раньше трех не освобожусь.

— Конечно, я подожду. Спасибо.

Фельзингер пошел наугад по ухоженным улочкам и переулкам маленького уютного городка, в котором не было ни автобусов, ни трамваев. По многочисленным тропинкам и булыжной мостовой гулял отдыхающий люд. Рябило в глазах от пестрой, многоликой одежды; здесь, пожалуй, можно было лицезреть все моды за последнее десятилетие.

Городок расположился вблизи подножья Карпат, был вдоль и поперек изрезан балками, ущельями, зелеными крутыми холмами и пологими косогорами. И все вокруг утопало в пышной зелени и сверкало чистотой. Такой сочной и чистой листвы Фельзингер никогда не встречал. В Голодной степи, где за долгое-долгое лето не увидишь ни дождинки, все так густо покрывается въедливой пылью, что деревья кажутся такими же серыми, как и земля. А здесь во всей непостижимой красе поблескивали на солнце каштаны, бук, ели, платаны и дуб. Плющ и другие диковинные вьющиеся растения украшали каменные стены, остроконечные двускатные крыши и балкончики. Радовали взор аккуратные, ухоженные газоны и цветы, цветы, цветы. Море цветов! Наверняка большинство людей, обитавших в этом роскошном раю на земле, не имело даже смутного представления о том, как трудно иногда приходится тем, кто с таким упорством обживает Голодную степь. Но ведь кому-то нужно быть первопроходцем, кто-то обязан дерзать, терпеть поначалу разные лишения и неудобства, ибо стране нужен хлопок, а хлопку — знойное солнце. Сколько тонн белого золота дает людям Голодная степь!

Фельзингер долго ходил по улицам, не переставая восхищаться красотой природы и городка. Изредка, как бы очнувшись, он поглядывал на часы: хоть бы скорее кончилась у Эльвиры работа.

Указанный Эльвирой дом он нашел быстро. По обе стороны калитки тянулась стена из аккуратно сложенного булыжника и сплошь увитая грациозными декоративными растениями. Он нажал на щеколду, открыл калитку и, озадаченный, застыл: перед ним бугрился обсаженный цветами газон. В глубине двора, на пригорке, стоял маленький домик с островерхой крышей и застекленной верандой. Два громадных старых дуба могуче нависали над крышей. Узкая тропинка, выложенная белыми плитами, вела через сочные заросли к домику.

Хозяйка сразу увидела пришельца, встала в проем двери и оценивающе оглядела его с ног до головы.

Фельзингер поздоровался.

— О, нет, нет… У меня нет свободных коек, — объявила хозяйка, даже не ответив на приветствие. Дебелая, простоволосая, с аккуратным пробором, в длинной светлой кофте с вышитыми рукавами, она стояла, пристально щурясь и с подчеркнутым достоинством сложив пухлые руки на груди.

Фельзингер невольно сопоставил ее со своими землячками, худощавыми, пропыленными и прокаленными нещадным зноем на хлопковом поле. Да-а… они, его землячки, пожалуй, поприветливей, порадушней этой дородной владелицы сказочного терема на зеленом пригорке.

Он извинился и протянул ей записку. Хозяйка, шевеля губами, долго изучала Эльвирины мудреные каракули.

— А-а, студентка… Вы, значит, ее сродственничек будете? Сколько думаете здесь пробыть?

— Одну ночь. Не больше.

Она подумала и провела его на веранду, показала на раскладушку в углу:

— Вот, если вас это устраивает. — И уплыла за дверь.

Эльвира вернулась на два часа раньше. Фельзингер стоял около калитки и даже не сразу ее узнал, когда она вдруг вынырнула из потока людской толпы.