Далекие журавли

Перевод автора.

АЛЕКСАНДР РЕЙМГЕН

СОЛЕНЫЕ ТРОПЫ

Повесть

1

— Алло, Федя… Алло-о… Слышишь? Где Фельзингер?

Леонов, как всегда спокойный, медлительный, обвел воспаленными глазами потолок кабинета, будто именно там надеялся найти заместителя предколхоза. Потом озабоченно потеребил ухо и подул в телефонную трубку.

— Федя, разыщи Фельзингера. Обязательно, понял? Скажи, пусть немедленно пришлет машину Бретгауэрам… Да, да… Саманушка их вот-вот развалится.

Леонов положил трубку, руки, однако, не отнял. Помолчал, рассеянно глядя на старика у порога. С того капало, точно с водяной крысы.

— Идите домой, Иван Иванович… Сейчас пришлют машину.

— Ах, несчастье… Какое несчастье! — запричитал старик, подергивая дрожащей рукой мокрую сивую бороденку. — Вот беда-то, а?.. Куда ж теперь нам податься со своим скарбом?

— Куда же? Пока перебирайтесь в клуб.

— Клуб… Там и так уж битком набито. Не повернуться… — Старик на мгновенье задержался у порога. — Может, к моей Лизе попроситься?..

— Воля ваша, Иван Иванович. Шофер отвезет, куда прикажете.

— Ах, несчастье… Ах, несчастье…

Четвертые сутки беспрерывно лил по-весеннему теплый дождь. Метровые снежные сугробы, наметенные у дворов за зиму, вмиг потемнели, осели и расползлись жидкой грязью. Земля, еще не успевшая оттаять, не принимала, не впитывала воду, и ручьи, глухо журчавшие и клокотавшие под снегом, сталкивались, перехлестывались и, бурля и пенясь, образовывали лужи, запруды, маленькие озерца. Полая вода, ледяная и еще прозрачная, переполнила колдобины и санные следы, залила тропинки, улицы и неумолимо подкрадывалась к дворам и домам. Жителей охватила тревога, а метеорологи не предсказывали пока никаких перемен. И хотя серьезной опасности наводнения не предвиделось, члены правления колхоза на всякий случай дежурили ночами в учреждениях. Сырдарья протекала более чем в ста километрах от колхоза, на ее пути вздымались бесчисленные дюны, и в этих местах река при всей своей буйности еще ни разу не выходила из берегов. Происшествие, как писали в отчетах, носило локальный характер.

Большинство жилых домов, а также колхозные постройки и скотные дворы были в первые годы освоения Голодной степи построены из самана, притом многие — в страшной спешке — даже без фундамента. Теперь толстенные глиняные стены жадно впитывали воду, разбухали, и уже доходили тревожные сведения о развалившихся, покосившихся стенах, обвалившихся потолках. Четыре аварийные бригады, организованные главным образом из молодежи, находились в непосредственном распоряжении правления колхоза. В ремонтной мастерской, в отделениях пожарной охраны, в амбулатории постоянно дежурили у телефона. Кроме того, для более оперативной связи Леонов отобрал из учеников восьмого класса трех вестовых.

В высоких резиновых сапогах, в заскорузлом, болотного цвета дождевике, неуклюже сутулясь, в кабинет ввалился председатель Мунтшау.

— Скверные дела у Бретгауэров, — заметил Леонов и опять приник ухом к телефонной трубке.

Вечерние сумерки медленно просачивались в помещение, размывая очертания предметов вокруг, окутывая все в тусклый, серый цвет. Мунтшау, ничего не сказав, хмуро кивнул и вышел.

На улице он с тоской посмотрел на темное, тяжело нависавшее небо, на набухшие тучи и натянул на голову башлык. Потом направился боковым проулком к восточной окраине села, расположенной в низменности, где жилым домам и колхозным хозяйственным постройкам вода угрожала особенно. Здесь под временным укрытием — брезентовым навесом — ровно, в лад жужжали две электрические насосные установки. Рядом тарахтел дизельный мотор, центрифугой сгоняя воду в канал. Еще в нескольких шагах вовсю старалась красная пожарная машина. Несмотря на все эти меры предостережения, вода неуклонно прибывала, заметно расширяя свои границы. Больше всего беспокоили сейчас Мунтшау два склада: с семенами и концентрированными кормами. Он перекинулся несколькими словами с механиком, обслуживавшим насосные установки, попросил у чумазого моториста сигарету.

— Поглядывайте в оба, ребята. Не упускайте из виду уровень воды, — предупредил председатель и пошел, пошатываясь, под льющимся дождем дальше.

На подступах к складам кипела напряженная работа. Десятка два людей, промокшие до нитки, — с лопатами, вилами, заступами, — то исчезали в темноте, то вновь появлялись, мелькая в зыбком свете фонарей на воротах. По распоряжению Мунтшау спешно сооружали насыпь из старой соломы, шлака, кормовых отбросов. Едва земля немного оттает, у подъезда к складам образуется такое болото, что любая машина завязнет здесь под самый капот. Кто знает, что еще выкинет вода! Может, придется срочно зерно спасать? В таких случаях предосторожность не помеха.

Мунтшау постоял в тени у ворот, наблюдая за работой. Тасбулат Аблязимов первым заметил председателя и, обтирая руки о жесткую робу, направился к нему.

— Чепуха все это, баскарма! — Концы его мокрых усов смешно торчали из-под капюшона, с которого струйками лилась вода, и выдавали каждое движение его губ. — Неужели не ясно? После такого ливня в этом месиве и лошади утонут.

— Что же ты предлагаешь?

— Хворост нужен. Хворост!

— Где его возьмешь? — Мунтшау пристально посмотрел на бригадира. — Фруктовые саженцы рубить прикажешь?!

— Зачем саженцы? Саженцы не надо. А вот разные кусты-мусты на задворках рубить можно. Потом опять вымахают.

Мунтшау сдвинул башлык чуть назад.

— Что ж… нужно будет, Тасбулат, и кусты срубим. Думаю, однако, обойдемся.

— Эйэ, председатель! — воскликнул Виланг. (Парня звали вообще-то Вилли Лангом, что означает «Вилли Длинный». Но кому-то из остряков взбрело в голову назвать его «Виланг», что можно перевести как «какой длинный». Так и закрепилось за ним это прозвище.) Он подошел, грузно переваливаясь, к воротам, с размаху всадил вилы в грязную смесь глины со снегом, поставил на них ногу. — Скажите же, Роберт Петрович, Леонову: пусть позвонит туда, наверх. Этот старец на небеси, должно быть, отвернул все краны, а сам закемарил невзначай по причине дряхлости. Что он творит? Это же форменное свинство с его стороны!

— Не кощунствуй, Виланг, — слабо улыбнулся Мунтшау. — Разозлим старика — не миновать нам второго всемирного потопа. Тогда, считай, конец нашим глиняным дворцам.

Все столпились вокруг председателя для короткого перекура. Еще с утра у Мунтшау кончились сигареты, а сбегать домой специально за ними было недосуг.

— Кто угостит куревом? — спросил он, хотя курил лишь минуту назад.

Сразу несколько рук потянулись к нему с сигаретами.

— Не надо бы вам… не надо… — тихо попросила Вероника.

Девушка стояла рядом, задумчиво упершись подбородком в черенок лопаты.

Мунтшау, однако, ее не послушал. Прикурил сигарету, прикрывая ее ладонью от дождя, и раза два кряду глубоко затянулся. Последовало легкое, привычное покашливание, и затем он весь затрясся от надсадного, удушливого кашля.

Покурив, все снова принялись за работу, и только Вероника осталась возле председателя. Мунтшау никак не мог унять сухой, мучительный кашель, и девушка встревоженно смотрела на него, поправила ему башлык и при этом как бы невзначай провела ладонями по его щекам.

— Вам нельзя простужаться, Роберт Петрович. Поймите: нельзя!.. Берегите себя хоть немножко, — будто умоляла она и, вдруг резко отвернувшись, побежала прочь, перепрыгивая через лужи.

На обратном пути Мунтшау светил себе карманным фонарем, чтобы в темноте не поскользнуться ненароком и не угодить в яму, наполненную водой. Дождь не унимался. Сквозь его монотонный гул отовсюду доносились людские голоса, лязг и грохот ведер и тазов. Во всех дворах шла борьба с водой. Каждый отводил опасность, как мог. «Вот что может наделать одна-единственная зима! — с горечью и досадой подумал Мунтшау. — Кто бы мог предположить, что здесь, у самой черты пустыни, где вода исстари была первой и главной заповедью жизни, Голодная степь таила в себе такую чудовищную неожиданность!»