Дальние пределы человеческой психики

будет добавить, что <хорошее общество> (в отличие от плохого)

способствует достижению высших ценностей, поощряет и побуждает людей к

этому, Дает им эту возможность. Это утверждение так же, как и

некоторые предло-

154

Ценности

женные мною выше, подлежит вольной транскрипции. Например: можно

понять так, что идеальная Евпсихея вплотную приблизится к высшим

ценностям. В таком случае до какой степени понятие <хорошее общество>

(та же Евпсихея) тождественно понятию <синергичное общество>?

V. Может ли возвышенная любовь придать человеку независимости,

непредубежденности, ясности восприятия?

Верно ли, что любовь ослепляет? В каких случаях она способствует более

ясному восприятию, а в каких - менее ясному?

Средоточие этих вопросов лежит в том моменте, когда любовь обращается

в нечто огромное и чистое (неамбивалентное), когда она обращена к

самой сущности объекта, когда его лучшие качества становятся именно

тем, чего мы хотим, когда мы перестаем оценивать его на предмет

возможной пользы и он превращается из средства к достижению цели в

саму желанную цель (с нашего благосклонного попустительства). Взять

хотя бы яблоню: можем ведь мы полюбить ее так, чтобы ничего не

возжелать от нее, лишь бы она была; нас может радовать уже то, что она

просто есть. Все прочее оказывается наносным и внешним (<навязанным>),

вредит ей и мешает ей оставаться яблоней, мешает ей существовать по ее

собственным внутренним, биологическим законам. Она может стать столь

совершенной в наших глазах, что мы будем остерегаться прикоснуться к

ней, чтобы не умалить ее совершенства. Право, можно ли совершенное

сделать еще более совершенным? Всякая попытка внести улучшение

(украсить, например) косвенно свидетельствует о том, что объект не

воспринимается совершенным, что у человека есть некое представление о

<совершенном>, отличное оттого, что существует в реальности, которое

кажется ему краше и лучше конкретного воплощения живой яблони; такой

человек думает, что понимает в яблонях больше, чем сама яблоня, что

может создать яблоню лучше, чем это делает яблоня. Признайтесь, у вас,

наверное, возникало чувство, почти неосознаваемое, что человек,

желающий <поправить> природу собаки, сделать своего питомца красивее,

на самом деле не любит его. Тот, кто любит свою собаку, просто придет

в содрогание от одной мысли о купировании хвоста или ушей, о селекции,

направленной к сходству с неким образчиком идеальной собаки из

кинологического журнала, о всех этих мероприятиях, делающих собаку

нервозной, больной, стерильной, неспособной к продолжению рода,

эпилептичной и т. д. (Заметьте, люди, доводящие собаку до такого

состояния, настойчиво именуют себя любителями собак.) Абсолютно то же

самое можно сказать о людях, занимающихся выращиванием карликовых

деревьев, о людях, обучающих птиц езде на велосипеде или шимпанзе

курению.

Настоящая любовь в любом случае не агрессивна и не требовательна, она

восхищается объектом самим по себе и потому может воспринимать его без

задних мыслей, без планов и расчетов эгоистического порядка. Она

позволяет обозреть его не как некую абстракцию (расчленяя его и

разглядывая

Заметки по психологии Бытия

составные части, качества и атрибуты), а воспринимает его целостным и

неделимым. Можно сказать, что она менее активна, не прикладывает

энергичных усилий к тому, чтобы втиснуть объект в прокрустово ложе

абстрактного представления о нем, не рвется организовать и переделать

его, придать ему форму или подогнать под теорию, то есть позволяет ему

остаться цельным, единым, самостийным. Любовь не станет оценивать его

по критериям важности или незначительности, фигуры или фона, пользы

или бесполезности, ценности или никчемности, выгоды или невыгодности,

<хорошести> и <плохости>, или другим критериям эгоистического

человеческого познания. Любовь не стремится поместить свой объект на

определенную полку, классифицировать его, определить ему место в

историческом процессе или в хронологическом ряду, он для нее перестает

быть рядовым членом класса, образчиком, представителем типа.

Это означает, что все (как важные, так и неважные) свойства и качества

(цельных) частей объекта (как периферических, так и центральных)

одинаково значимы и заслуживают внимания, что любая из его сторон

заслуживает восхищения и удивления; возвышенная любовь независимо от

того, любовь это к мужчине или к женщине, к ребенку, картине или

цветку, почти всегда означает такого рода любование, скрупулезное и

завороженное.

Незначительные недостатки, увиденные в такой неразрывности с целым,

обязательно покажутся милыми, очаровательными хотя бы потому, что они

идиосинкратичны, выражают характер и индивидуальность объекта, придают

ему неповторимость, а может, просто потому, что они столь мелкие,

второстепенные, несущественные.

Таким образом, человек, способный к возвышенной любви (к постижению

Бытия), сможет увидеть нечто, недоступное взгляду нелюбящего человека.

Кроме того, ему легче постичь природу конкретного объекта, познать

объект в его ненарушенной правомочности и в мерном ходе его ничем не

смущенного существования. Пугливая и потаенная сущность объекта скорее