Дама с собачкой и тремя детьми

12 февраля 1919 года - счастливый день : вернулся Лодя с продуктами (вероятно, он ездил в деревню менять вещи на съестное И ещё - пришла телеграмма из Праги: "Здоровы, благополучны". Все мои живы!

5 марта 1919 года : "Вчера была на Мясницкой, на Кузнецком... О, что это за вид! Мясницкая в таких сугробах... А Петровка! Все эти заколоченные досками окна магазинов! И всюду, всюду шуршат и скрипят салазки... Медленно прополз служебный вагон трамвая... Протарахтело несколько автомобилей, тяжело ухая в ухабы. И опять скрип салазок, скрип шагов, негромкие голоса..."

Новая беда свалилась на Авиловых. Некий Швондер, возглавлявший их жилконтору, решил, что Авиловы занимают слишком большую квартиру, а, значит, этих "бывших" следует выселить или уплотнить, то есть, сделать квартиру коммунальной, внедрив в неё подселенцев. Так и не взяв в толк, что такое коммунальная квартира, огорчённая Лидия Алексеевна согласилась на жильца. В одной из комнат поселился военный врач, к счастью, одинокий, нелюдимый и замкнутый человек. Присутствие в квартире чужака невыносимо тяготило её, и она старалась не выходить из своей комнаты, пока он дома. Однако, считая его жильцом, а в прежние времена жильцам полагалось столоваться вместе с хозяевами, она велела Анюте кормить его. Это было накладно. Ведь не всякий день выдавался таким счастливым, как тот, когда сын притащил полтора пуда картофеля, да ещё мороженых овощей. "Второй день мы пьём морковный чай, и, к моему дивлению, это просто хорошо. Цвет чая естественный, вкус - просто никакого. Гораздо лучше земляничного... Ко всему можно приспособиться!"

До Москвы дошла весть о смерти Надежды Алексеевны Худековой, любимой сестры, столько лет заменявшей ей мать. После национализации петербургского особняка Худековы поначалу жили в деревне, в своём имении, но революционные крестьяне сожгли барскую усадьбу и разорили образцовое имение. Напрасно Худеков, которому исполнилось уже восемьдесят, призывал их одуматься и не разрушать с таким тщанием построенное, указывая, что всё достанется им, а устроить лучше прежнего они не сумеют. Старика чуть не убили.

Тут не знаешь, кого и винить, невежество и мстительную глупость одних, злобное подстрекательство других - "революционеров" (ненавистников России), либо того венценосного безумца, что триста лет назад дал стране неправильное направление, и с тех пор всё неудержимо двигалось к краху ХХ века. В течение проклятого века России предстояло погибнуть трижды, но попавшие в первый водоворот не ведали о грядущих бедах. Худеков не сломался. Потеряв свою любимую Надю, он поселился в Петербурге у сына. Когда же в 1918 году пожар уничтожил типографию и выход "Петербургской газеты" прекратился, он посвятил свои дни окончанию многолетнего труда - исследованию о танцах всех времён и народов. Ни книг, ни записей, ни обширной коллекции документов и фотографий, собранной за долгие годы, у него под рукой уже не было. Библиотека редких книг, коллекция русской живописи - всё пропало, попав под национализацию. Он продолжал работать вплоть до своей кончины в 1928 году. На его столе всегда лежало Евангелие и стоял портрет жены.

По счастью, разорение не коснулось созданного им парка на черноморском побережье, ставшего Сочинским дендрарием.

37. Н е ч а я н н а я р а д о с т ь

Весной 1919 года в жизни Лидии Алексеевны случилось приятное событие, которого она и вообразить не могла. Московское издательство писателей прислало ей уведомление о деньгах, причитавшихся ей. Сотрудники издательства, выискивая в желании угодить новой власти художественные тексты, разоблачающие тяжёлую жизнь народа при проклятом царизме, натолкнулись на рассказ Л.Авиловой "Пышная жизнь". В нём живописалось существование никому не нужной деревенской сиротки, - как раз то, что требовалось революционному читателю. Рассказ перепечатали в серии дешёвой библиотеки и любезно известили автора о причитавшемся ему гонораре.

Лидия Алексеевна была поражена: неужели когда-то она была писательницей? Ведь сейчас она не смогла бы написать ни строчки. Надо же, было время, когда она сочиняла рассказы, печаталась; её имя знали в редакциях. Конечно, её писательство - маленькое недоразумение, дамская забава, но давало радость, наполнявшую смыслом жизнь. У неё был маленький стаканчик, и она выпила из своего стаканчика, благодаря судьбу. Прошлая жизнь, казавшаяся скучной, теперь представлялась безоблачно счастливой. Как много праздников было в её прежнем существовании!

Новость до того обрадовала её, что внезапно ей показалось, будто она ещё не состарилась. Пускай почти шестьдесят. Не страшно, что молодость и красота прошли. Не ей одной, а любой женщине на роду написано прожить как бы две жизни. Первая - когда женщина может нравиться; вторая - когда она уже не привлекает внимания. Отчего мужчины вдруг стали так нелюбезны? Раньше окружали, а теперь проходят мимо с невидящими глазами. Ведь она всегда знала, что в любом обществе мужчины любезны с нею благодаря не уму и таланту, а ради (по выражению мужа) её счастливой внешности. Тот же Пешков (М.Горький), напросившись к ней в гости, целый вечер блистал красноречием потому, что хотел ей понравиться. Нынче он не стал бы так рисоваться. Она состарилась... Ах, скажите, пожалуйста! Но душой-то она не состарилась и хочет жить с прежней силой.

Следствием нежданной публикации и авторского подъёма духа стало то, что Лидия Алексеевна записалась в члены профсоюза писателей и получила охранную грамоту. Как следствие, Швондер оставила её в покое. А гонорар оказался столь мизерным, что его не хватило бы на покупку продуктов по карточке. К счастью, в кооперативе их и не было; правда, дали четыре куска мыла и шесть фунтов соли.

Это было в начале мая, а уже в конце она записывает: "Удачно продала занавески за 200 тысяч и доставила себе множество удовольствий: купила 24 фунта пшена, картофеля, растительного масла. Два раза покупала белый хлеб. Очень меня всё это радует... Сын принёс конской колбасы, и мы её ели и жареной, и холодной... Я за эту неделю растолстела. Надо считать, что еще две недели мы обеспечены едой. А к этому сроку газеты обещают конец продовольственного кризиса."

Газеты часто многое обещают.

38. С е н я

Нина с мужем добрались до Чехословакии, а, значит, не голодали, что радовало мать. От них даже изредка приходили вести. У Нины, оказывается, родился сын. Бабушка пришла в восторг. Если бы только снова быть вместе!

В последнем письме, чудом дошедшем издалека, зазвучало что-то тревожное: дочь сообщала, что жить стало трудно, она нездорова... Материнское сердце заныло. Видя её тоскливое беспокойство, родные посоветовали ехать в Чехословакию, а Эля, младшая сестра, вызвалась сопровождать её. Эля за границей живала, в Дрездене начинала учиться петь, и ничего не боялась.

Задуманная поездка, вначале казавшаяся неосуществимой, всё более становилась возможной. Принялись хлопотать. Железный занавес в то время ещё не опустился, многие знакомые пересекали границу вполне законно.

В то полное беспокойных ожиданий лето Лидии Алексеевне довелось пережить новые волнения. Несмотря на охранную грамоту профсоюза писателей, их снова пытались выселить из квартиры. Когда в прихожей раздался звонок, она с тревогой подумала, уж не пришёл ли домкомовский Швондер.

– Кто там?
– Она была одна в квартире, даже Анюта ушла.

– Лидия Алексеевна дома?

Она замерла, сразу узнав голос. Прошло почти сорок лет. Ну и что? Человеческие голоса неповторимы, они запоминаются лучше лиц. За дверью стоял Семён Унковский, её первый забытый жених.

Тот давний год был самым счастливым временем её жизни. Удивительно, как можно быть счастливой так долго - целую зиму и весну. Он был гусаром, на балах появлялся в золотых жгутах и шитье, высокий, ладный, красивый. Они объяснились, и он стал каждый вечер приходить в гости. Маменька любила играть по ночам на рояле; Лида с Сеней, взявшись за руки, ходили по анфиладе комнат и слушали музыку. Маменька всё играла, и молодая пара садилась на диван в тёмном уголке. Крепко обняв друг друга, они подолгу целовались. Да, представьте себе. Ведь Унковский уже посватался и считался официальным женихом. Свадьба задерживалась лишь потому, что его родители были против.