Дар памяти

Вечером, когда Эухения в одиночестве перечитывала свои записки из книги Джафара, в комнату пришла баронесса.

Ничего нового в твоем лечении? – подметая пол подолом роскошного платья, спросила она.

Угу, - отозвалась Эухения.

Баронесса прошла по комнате несколько раз от двери до окна и назад, прежде чем остановилась.

Я должна принести тебе свои извинения. Это было… некрасиво.

В этом вся мать, подумала Эухения. Все для нее упирается в понятие красоты. Она не ответила, попросту не зная, что сказать.

Я лишь хочу, чтобы ты понимала, почему я не старалась вызвать скандал. То, что Ромулу после скандала договорился с Мартиной, – чистая случайность. Мирными переговорами всегда можно добиться большего, чем войной.

Эухения опустила руку и принялась вырисовывать на покрывале круги. Баронесса присела на постель.

Извини, - сказала она. – Я должна была в любом случае помнить, что ты моя дочь.

Она протянула руки. Эухения со вздохом наклонилась, чтобы оказаться в объятии матери, положила голову ей на плечо.

Только в следующий раз подумай о том, что тебе не надо решать это одной, ладно? – прошептала баронесса.
– Это счастье, что ты не должна решать это одна.

Эухения только еще раз вздохнула.

Между прочим, - сказала она, отстраняясь и глядя матери в глаза, - что там за история с отцом Мартины? Что за дружба такая с Пожирателем смерти?

Баронесса только усмехнулась:

Мы действительно были помолвлены. Но об этом ты меня спрашивать не будешь, Эухения Виктория. Об этом я расскажу сама… когда-нибудь.

Следующим вечером Эухения Виктория сидела в кресле в любимой лаборатории, пила чай и краем глаза следила за отворотным для Хуана Антонио, кипевшем в небольшом котле на краю рабочего стола. На полке у самого окна стоял кубок с другим дымящимся варевом.

Эухения наслаждалась тишиной и запахами, вычисляя по ним зелья, которые ее брат сварил за минувшую неделю, а также размышляя о том, сколько еще всего утаила от них Мартина и насколько убеждения волшебника могут повлиять на приготовление зелий при соблюдении точной рецептуры.

Внезапно раздался стук, затем дверь тут же распахнулась, и на пороге показался растрепанный Ромулу:

Мама сказала, ты звала меня?

Как твоя магия? – спросила Эухения. – Ты уже можешь аппарировать?

Только на небольшие расстояния, - вздохнул он. – Палочка все еще очень редко меня слушается. Я по-прежнему пользуюсь портключом. Так что?

Эухения кивнула в сторону кубка.

Это твое отворотное, - сказала она. – Пока слабенькое. Проверим – может, сработает. Если нет, я сварю посильней. А если и тогда нет, тебе, возможно, придется найти своего маггла и достать его крови.

Ааа, - Ромулу слегка побледнел, потом взял в руки кубок и поставил его на край стола. – Вот эта желтая гадость – отворотное? – зачем-то уточнил он.

Ну да.

А как?

Господи, просто выпей и все. Ты практически сразу почувствуешь, есть у тебя привязанность к твоему магглу или нет.

Ага.

Ромулу дотронулся пальцами до кубка, потом посмотрел в окно, за которым, ввиду наступившей темноты, ничего не было видно.

Хен, я… - сказал он и замолчал.

Господи, да что с тобой? – спросила она раздраженно. – Что еще случилось? Что-то сегодня произошло? Или ты перестал доверять мне, потому что что-то наговорила Мартина.

Мартина? Нет, она тут ни при чем. То есть, конечно, при чем. Как и ты… Когда ты рассказала про Деметрио, я тут подумал и…

Что? Что ты подумал?

Ромулу вздохнул и на секунду прикрыл глаза.

Что я, наверное, тоже не смогу так. Вернее, смогу. Но я больше не хочу. Я… тоже хочу это испытывать. Это все.

То есть… ты передумал? – догадалась Эухения.

Я люблю его, Хен, - ответил он, обхватывая себя руками. – И я сделаю все, чтобы его найти.

========== Глава 87. Срыв ==========

Просыпаюсь я с ощущением, что именно сегодня случится нечто ужасное. Впрочем, с каким еще ощущением можно проснуться, если ты держишь чью-то голову над водой? Ромулу. Он мне не снился уже давно, или кажется, что давно. Моя жизнь так насыщена событиями, что два спокойных дня – почти катастрофа. Два очень спокойных, два слишком спокойных, а третьему, как говорится, не бывать…

Вода… Это всегда снится к несчастью. Так говорила бабушка Элейн, и в моей жизни я обнаружил тому достаточно доказательств. Несколько минут я сижу на постели, пробуя большими пальцами ног изгибы узора ледяного коврика, - перебираю варианты того, что может случиться сегодня. Лорд неожиданно возродится? Любовник Альбуса пойдет в наступление? Альбус обнаружит, что я затеял? Поттер снимет очередной Обливиэйт? Выяснится, что Блэк никогда не покидал замок и под шумок зарежет Поттера? Меня арестуют, потому что появятся новые доказательства того, что я участвовал в бойне в Лютном переулке? Меня убьет тайный посланец, на которого наложили Империус для осуществления вендетты? Или, в конце концов, просто откажет сердце?

Я прикрываю глаза и глушу рукой свет фонаря, парящего под потолком. Видишь, Альбус? Изящно, без всяких усилий. Легко и плавно, как учил Филиус на чарах. Жаль, что ты больше не заглянешь сюда посмотреть. Жаль, что ты больше не заглянешь сюда потрахаться. Вытрахать из меня всю душу, истрахать всего, так, чтобы я лежал потом и смотрел в этот самый потолок и чувствовал бы всей своей задницей, словно бы ты все еще внутри, словно бы ты застрял там. Во мне. Застрял совсем.

Сижу. В кромешной темноте. Как будто бы она бывает здесь другая… Ступни жжет адовым холодом, почти невыносимо, но словно вся сила нового дня, навалившегося всей своей тяжестью, останавливает движение. Иногда, в такие минуты, как эта, мне хочется, чтобы все произошло поскорей. Презирая себя за малодушие, я прошу милосердия, прошу остановить мою жизнь до того, как… До того как что?

Но я, конечно, опоминаюсь. Я всегда опоминаюсь, почтенная публика, разве вы не знали? Иногда, правда, слишком поздно…

Кажется, я умудряюсь задремать даже сидя. И в целом – не с чего. Два спокойных, прямо-таки наиспокойнейших дня. В пятницу – уроки, в субботу – окклюменция с Люциусом, никаких отработок три дня подряд и настоящий, даже в чем-то скучный, выходной. Альбус дежурит ночами за меня, оберегая мое здоровье. Две ночи по семь часов сна, что после приключений предыдущей недели как нельзя кстати. Никаких новых заказов, по старым - Брокльхерст наварила зелий на недели вперед.

И все же – засыпаю. И тут же проваливаюсь в старый, чтоб ему было пусто, сон. Голова Ромулу над водой. Несмотря на шторм, я стою на дне довольно твердо, воды мне по грудь, а ногам по-прежнему холодно. Конечно же, море-то - северное. Темно-серая громада Азкабана, еле различимая в пене брызг, нависает над нами, закрывая пространство горизонта, грозя обрушиться и похоронить обоих.

А вот рукам - горячо. От головы мальчишки, от его пыщущих жаром лихорадки впавших щек. Глаза прикрыты, но я знаю, что он видит меня. Красивый рот захлебывается в крике. Какого черта он не может встать? Я же стою. Я что, должен стоять за нас двоих?! Волна перехлестывает через его макушку, я изо всех сил подтягиваю его за шею вверх, к себе, мокрые ладони скользят по растрепанным волосам, он вцепляется в мои плечи обеими руками и непостижимым образом вновь съезжает вниз, и я снова подтягиваю его, снова голова над водой, а воды уже больше, и губы, эти чертовы губы, не ответившие мне – я их ненавижу, вы знаете? – так близко, что я совсем пропускаю тот момент, когда отвечаю «Да, я согласен за двоих…».