Дар памяти
Шрифт:
Просыпаюсь от того, что кто-то произносит заклинание. Передо мной стоит Маршан – конечно же, я дал ему доступ. На его лице – все, что он думает обо мне, под моими ногами – вчетверо сложенный ковер из гостиной, в камине - огонь, а в моей голове одна – горькая, сожалеющая, все перевешивающая мысль – о том, что поцелуя, по крайней мере, взаимного поцелуя, так и не было.
И двадцать минут спустя мальчишка все еще не выходит из головы. Я лежу на животе, голый, как обычно, в унизительнейшей позе, и Хенрик привычно обследует меня – в данную минуту палочка в который раз уже медленно движется вдоль позвоночника, от шеи и до ягодиц. Иногда он легко касается меня пальцами,
Этого не должно быть, Северус! – вдруг резко говорит Хенрик. Я вытряхиваю себя из грезы, в которой только что вел пальцем по губам мальчишки. А тот смотрел на меня так жадно, что… На секунду я пугаюсь того, что Маршан мог прочесть мои мысли, но он продолжает: – Позаботьтесь, чтобы в ваших комнатах всегда было тепло. Ни на секунду не поверю, что вы не в состоянии накладывать поддерживающие чары и выравнивать температуру в помещении. Сомневаюсь, что ваши ученики мерзнут.
Нет, не мерзнут.
Ну разумеется.
– Пальцы Маршана неожиданно замирают на моей спине. Я чувствую, он что-то хочет сказать, но все же не говорит. Хотелось бы знать, что ему нужно от меня. Какой реальной услуги он потребует. Может быть, стоит поговорить с Ричардом? И по поводу Лютного переулка тоже.
При мысли о встрече с ним все мое тело сжимается.
Расслабьтесь, - командует Хенрик. – Лежать двадцать минут и после не бегать. Ходить много, не менее часа в день, но не быстро. Побежите – убьете себя. До встречи в следующий выходной.
Он исчезает, в открытую дверь слышно, как взревывает напоследок зеленое пламя, и я наконец перевожу дух. Место Маршана в моих мыслях тут же занимает кое-кто другой.
Несколько минут пытаюсь очистить сознание.
Я пытаюсь очистить сознание.
Пытаюсь.
Ключевое слово «пытаюсь». Да.
Смуглая «белая обезьяна» появляется перед моим мысленным взором с упорством маньяка, преследующего свою жертву от самого выхода из лондонского метро. Ни одна привычная техника не срабатывает. Пытаюсь забить мозг Альбусом – в конце концов, я думал именно о нем, когда засыпал, - но даже призрачный Альбус, появившись в моем сознании на миг, скалит зубы. Перевожу взгляд на последнюю встречу с Фелиппе и первая мысль, которая приходит мне в голову – как оно было бы с ..?
Ну а потом я сдаюсь. Переворачиваюсь на спину и выдыхаю, глядя в исписанный рунами потолок. Великий Мерлин, если ты и вправду защищаешь меня, защити нас обоих. Я представляю мальчишку, лежащего в моих руках. Его губы ведут по моей шее. Его ноги между моих ног, и с обеих сторон так твердо… Запускаю руки под пояс, стаскиваю с него штаны. Останавливаюсь на секунду, соображая, каково на ощупь его тело? Безволосое? Покрытое мягким пушком? Или там, как у всех испанцев, жесткие волосы? Пальцы спускаются ниже, проникают между ягодиц… Мальчишка обнимает меня за шею, и у него счастливое, доверчивое и невинное – блядь!
– невинное лицо.
Надо быть полнейшим уродом, чтобы на него дрочить. Что ж, это давно известно, я, Северус Снейп, профессор зельеварения школы Хогвартс и бывший Пожиратель смерти тридцати четырех лет – полнейший урод.
День, как и ожидалось, не приносит ничего хорошего. До победы Львятника над Рейвенкло мне нет никакого дела – даже Брокльхерст не расстроилась, как ни в чем не бывало пришла варить запрошенный Поппи противопростудный настой. Но Драко, Драко…
И да, потеря пятидесяти баллов меня злит. Я знаю, знаю,
что все это детские игрушки и самое главное для меня всегда было в этом – уесть Минерву, тогда, конечно, когда баллы добывались еще честным способом, без вечного желания Альбуса дуть в попу Поттеру. Понятно, что сколько бы ни было баллов теперь, в последний день победу все равно отнимут. И все же – хотя бы показать перед очередным падением, кто был бы на пьедестале, будь все честно…Драко… Сказать, что я разочарован – ничего не сказать.
С Филчем, - отрезаю я, когда этот малолетний придурок приходит в лабораторию. Я читаю книгу, взятую у Фелиппе, сверяясь со спрятанным на коленях под столом словарем и вполглаза приглядывая за возящейся сразу с четырьмя котлами Брокльхерст. Конечно же, он рассчитывал, что я не выскажусь по поводу его поведения при посторонних. Но… не в этот раз.
Но, профессор…
Отработки с мистером Филчем, ежедневно, в течение двух недель, и даже не пытайтесь просить отца повлиять на меня, это бесполезно. Если вы вообразили, что наша дружба может служить причиной снисхождения к тому, что вы опозорили собственный факультет, то вы глубоко заблуждаетесь.
Драко краснеет от злости. Точь-в-точь как отец. Все Малфои делают это ужасно некрасиво, и когда я вижу перед собой маленькую злобную копию Люциуса, сердце на секунду вздрагивает. Я почти готов уступить и смягчить наказание (чего никогда не делаю), но вовремя вспоминаю про Брокльхерст.
Драко кидает взгляд на нее же. Сжимает кулаки.
– Я, между прочим, зарабатываю всех больше баллов для факультета, - выпаливает он и выбегает вон, хлопая дверью лаборатории так, что на ближайших к выходу полках подпрыгивают банки с ингредиентами.
Черт знает что.
Брокльхерст на секунду переводит взгляд на меня, опускает глаза и снова отворачивается к котлам. Еще одна поборница добрых дел нашлась!
Если вам не нравятся мои педагогические методы, я вас здесь не держу. – Мой недостаток контроля когда-нибудь убьет меня. Благодаря проклятому языку я потерял Лили, но даже это не отучило меня по-детски огрызаться.
И, конечно, я тут же получаю на свою голову:
Мне все в вас нравится, сэр, кроме ваших отношений с мистером Малфоем.
Выбить, какие именно отношения и с каким Малфоем она имела в виду, я уже не успеваю. Альбус собирался присмотреть за беснующимся Львятником сам, но у него неожиданно образовались дела. Впервые мне приходится оставить Брокльхерст в лаборатории.
Неужели Минерва уже не справляется со своими обязанностями? Или победа Поттера окончательно лишила Гриффиндор мозгов? – интересуюсь я, отправляя подальше от проницательного взора Альбуса книги. Брокльхерст, всей спиной выражая деловитость, ловит каждое слово.
У Минервы тяжело болен брат, Северус. Это всего лишь на два часа. И кстати, - он открывает дверь, чтобы впустить большого черного филина с неровным правым крылом, - тебе письмо, Северус. Невежливо заставлять такую милую птицу ждать.
Филин принадлежит Хенрику. Они совершенно друг другу не подходят, разве что в фигуре обоих есть что-то основательное, даже тяжелое. Степенностью Маршан не отличается, это точно, хотя и может произвести такое впечатление на первый взгляд. Но движения его быстры и точны, и не хотел бы я, чтобы он был вместо целителя боевым магом, которому бы я попался в темном переулке. Почерк у Маршана такой же точный, как и он сам. Никогда не подумаешь, что это писал целитель.