Дар памяти

Да.

Сам не знаю, почему я смягчаю тон:

Потерпите до вторника.

Если я узнаю стихию, мне ведь так или иначе придется все рассказать? Правда, желательно сделать это как можно позже. Ладно, вывернусь как-нибудь.

Поттер долго молчит, изучая очки, потом кивает:

Ага.

Не знаю также, что заставляет меня добавить последнее:

А если попадете в беду, просто внутренне зовите меня изо всех сил.

…К себе я возвращаюсь около часа. В комнатах тепло, и я вдруг понимаю, что привык к этому. Так быстро. И все же я предпочел бы обходиться без эльфов. То, что Донки аппарирует всюду, меня тревожит. У них слишком большие уши. Действуют ли на них заглушающие? Вряд ли… И какое совпадение, что Донки – единственный, кого Альбус мог мне выделить!

В ванной меня ждет горячая вода и пена. Забираюсь в нее, закрываю глаза, но палочка на бортике, наготове. Да что там палочка – здесь моя стихия. Здесь я смогу противостоять кому угодно и чему. Как дорого я дал бы за возможность расслабиться, забыть обо всем и знать, что Поттер и Альбус в безопасности. И я, возможно, не заслуживающий этой безопасности, но и я тоже…

Потом, в постели, проверив все сигнальные чары, я несколько минут лежу, глядя в потолок и вспоминаю прощание с щенком. Он скрылся за портретом, и я уже было пошел вниз, как вдруг Поттер меня окликнул. Я повернулся к нему, чтобы высказать все, что думаю о нем, но он перебил меня.

Я больше не испытываю к вам ненависти, - сказал он.

Сейчас умру от счастья, Поттер, - съязвил я.

Я просто хотел, чтобы вы знали. Только это, - он мотнул головой, отгоняя упавшие на лоб вихры, и скрылся в покоях львятника.

Закрываю глаза - и передо мной встает Лили. Когда же это было? Кажется, второй курс… Мы полдня гуляли вокруг Хогвартса, мне никак не хотелось расставаться с ней, и я рискнул проводить ее до гриффиндорской гостиной. Я был уже на пятнадцатой ступеньке, когда она окликнула меня, спустилась ко мне, крепко обхватила руками и выпалила: «Знаешь, тысамыйсамыйлучшийдругнасвете, Сев!». И тут же убежала обратно.

Наверное, так была впечатлена прогулкой. Мы целый час тогда бродили по хогвартскому кладбищу, заброшенному и заросшему – среди травы, мха и переплетений непонятно откуда взявшихся корней на поляне высоко над озером торчало штук двадцать одинаково серых надгробий. Надписи на них большей частью давно стерлись, лишь на трех удалось различить буквы, по которым мы поняли, что здесь лежат преподаватель астрософии, декан Рэйвенкло и смотритель. Мне, признаюсь, хотелось уйти оттуда скорее. Не то чтобы я в детстве боялся кладбищ, просто сочетание хмурого дня, вида на бесконечную озерную долину и могильных холмиков под ногами наводило тоску. На самом ближайшем к обрыву надгробии сидела нахохлившаяся черная ворона. Пока мы бродили по кладбищу, она ни разу не шелохнулась и взлетела только тогда, когда Лили протянула руку погладить ее. Взлетела, резко каркнула и, сделав круг над кладбищем, вернулась на то же надгробие, когда мы пошли по тропинке вниз, к озеру.

У меня возникло неприятное ощущение, что ворона следит за нами. Я даже подумал, что это анимаг-преподаватель, хотя представить в этой форме не мог даже тощего и хлипкого преподавателя ЗОТИ. Слишком внушительной была ворона по сравнению с ним.

Шпионка! – презрительно бросил я и поднял с тропинки камень.

Лили перехватила мою руку.

Что ты, Сев! А вдруг это душа того, кто здесь лежит? – с упреком сказала она. И стала расспрашивать меня о переселении душ и прошлых жизнях. Я знал об этом немного, только то, что слышал от старика-маггла, и уж, конечно, не верил ни в какие другие жизни, ни в будущие, ни в прошлые. Как и сейчас.

А Лили эта идея тогда понравилась.

Представляешь, мы с тобой умрем, а потом встретимся в другой жизни? – когда мы прошли вдоль озера и стали подниматься наверх, к Хогвартсу, болтала она.
– И мы будем друг другу совсем чужими, и я тебе буду ужасно не нравиться, а ты мне, а потом мы вдруг нечаянно узнаем друг друга и вспомним все.

Это невозможно, - сказал тогда я.

Почему? – обиженно удивилась Лили.

Потому что невозможно, чтобы ты мне не нравилась, - улыбнулся я, протянул руку и заправил за ухо упавшую ей на нос рыжую прядь. Она была очень красива тогда, как, впрочем, и всегда, а тут еще на фоне озера, сосен и камней…

И она тоже улыбнулась в ответ. И мы потом шли, взявшись за руки, до самого входа в большой зал.

Потом, уже работая здесь, я несколько раз поднимался к кладбищу, сам не зная почему. Садился на валун, который непонятно как очутился наверху – когда мы гуляли с Лили, его там не было, и подолгу смотрел на озеро. Ворона тоже всегда была там, вечный сторож кладбища, и я иногда думал, что и меня могут похоронить здесь, и она будет сидеть вот также на моей могильной плите. Однажды я всерьез попросил Альбуса, чтобы, в случае если Лорд убьет меня, он похоронил бы меня там. Альбус долго изучал меня взглядом, но ничего не ответил.

Я уплываю в сон и тут же просыпаюсь. Ветреный день, озеро и кладбище, полное новых, совсем еще не старых могил. На одинаково серых плитах – скромные букеты. Оглядываюсь и понимаю, что старое кладбище - далеко позади, а на новом, появившемся, быть может, год или два назад, надгробий уже больше сотни. Иду по аккуратной дорожке, выстланной гравием, и читаю имена. Некоторые фамилии мне известны. Сворачиваю в последний ряд и застываю. На меня смотрит один памятник с двумя именами. Ремус Джон Люпин. Нимфадора Люпин. Надпись под ними гласит: «Наши сердца были соединены навеки». Дата - 2 мая 1998 года. До края остается еще шесть памятников. У последнего надгробия стоит женщина в зеленой мантии. Я перевожу взгляд на памятник передо мной. Лаванда Браун. 2 мая 1998 года. «Ее смелость всегда будет вдохновлять нас». Слева от нее – Колин Криви. 2 мая 1998 года. «Не судите по годам». На соседней плите – ветка сосны с россыпью шишек. Амандина Лилия Брокльхерст. «Разум – свет во тьме». Смутная мысль о том, что Амандина – это Мэнди, моя Брокльхерст, догоняет меня у следующего памятника. Я подхожу к нему, и словно кто-то бьет меня под дых. Вильярдо. Из-за цветов, наброшенных поверх надгробия, не видно имени. Я хочу отвести их и понимаю, что у меня нет тела. Я не могу ничего менять здесь. Взгляд падает ниже и - облегчение затапливает меня. Вильярдо де Валадарес. Де Валадарес – не Севера. Не Ромулу. Однако же…

Всегда кажется, что есть еще один шанс, - произносит кто-то за моей спиной.

Женщина в зеленом. Она разговаривает с кем-то, кто сидит прямо на могильной плите. Я поворачиваюсь, но уже и так знаю, кто это. Кто еще мог бы так привольно рассесться на чужой могиле, кроме Поттера…

Угу, - говорит он, протирая стекла разбитых очков грязным носовым платком. – А когда обнаруживается, что шанса нет, метаться поздно.

Женщина стоит ко мне спиной, не замечая меня, на ее голове капюшон, а в руках - цветы. Я подхожу и, словно и не было никого, оказываюсь у надгробия один. Оглядываюсь – ни загадочной женщины, ни Поттера. Только ворона, нахохлившись, сидит на памятнике с таким видом, будто целую вечность ждала именно меня. Перевожу взгляд на надпись и читаю: «И место скорби займет мир и покой». 2 мая 1998 года. Директор Школы Чародейства и Волшебства Северус Тобиас Снейп».

========== Глава 92. Потрясение ==========

27 марта 1994 года, воскресенье, утро

Отчего меня так трясет, понимаю не сразу. Натягиваю сползшее одеяло, проверяю сигнальные чары и только потом вспоминаю. Кладбище. Мне снилось кладбище. Моя могила, Брокльхерст, других учеников. И одна дата. Одна на всех. Что примечательного во втором мая 1998 года? Нет, это бред. Ложусь, выравнивая дыхание. Просто сон, просто кошмар, в конце концов. Неужели я буду задумываться над каждым кошмаром? Надо успокоиться, а то завтра у меня еще разговор с Альбусом, и я, как и в целом от Альбуса, от этого ничего хорошего не жду.

И все же… как непохоже это было на сон. Мысль перескакивает к тому, кого я там не нашел. Собственный испуг неприятен. Какого тролля? Его уже давно нет в моей жизни. Ну, может быть, не так давно – с 4 февраля, и все же сегодня уже 27 марта. Для нескольких встреч и одного безответного поцелуя столько не забывать об этом слишком долго, непозволительно. Впрочем, тут я глупость горожу, потому что бывают такие встречи, которые оставляют след надолго, и с этим ничего не поделаешь. Это как с Лили – даже если бы она была в моей жизни всего неделю, я вряд ли бы смог о ней забыть. Пора признаться себе, что я думаю о мальчишке довольно часто, и дело не в плотском влечении. Он весь – чистота и невинность, он тоже как свет, даже если бы вдруг выяснилось, что он одна из тех развратных маленьких шлюшек, которые прикидываются бедными овцами, чтоб соблазнить приличного человека с деньгами, даже если бы он умолял оттрахать его, умолял вновь и вновь, с ненасытностью, которая отвратила бы любого. Есть магглы, маги, неважно кто, к которым грязь не липнет, хоть облей их с головы до ног. И это у них – из самой сердцевины. Любовь. Их сердцевина – любовь. Конечно, он не мог быть моим. Об этом не может быть и речи. Но думать, чувствовать, вспоминать этот свет, куда более чистый, чем у Альбуса, совершенный, совсем как у Лили, мне никто не запрещает. Пусть так, пусть хотя бы воспоминание, сны… хоть что-то… немного тепла…