Datura Fastuosa

Когда Евгений вступил на поле боя, смертельная бледность покрывала его лицо, но в глазах сверкал мрачный огонь и поза выражала мужественную решимость и спокойствие.

Евгений немало поразил Севера и старейшину, когда неожиданно выяснилось, что он очень хороший фехтовальщик. Противники сошлись, но при первом натиске Марчелл не сумел его даже задеть, а когда они сошлись вновь, Евгений нанес Марчеллу меткий удар в грудь и поверг его на землю.

Евгению необходимо было тотчас же удалиться с места дуэли, оставаться было рискованно, но он отказался бежать, заявив, что труса праздновать не намерен и пусть будет что будет. Марчелл, которого поначалу сочли мертвым, начал проявлять некоторые признаки жизни, и когда подоспевший хирург сообщил, что существует надежда на спасение, Евгений с Севером направились домой.

— Прошу тебя, — воскликнул Север, — прошу тебя, помоги мне очнуться, скажи, что это не сон и я не грежу, когда смотрю на тебя. Вместо мирного, робкого Евгения передо мной предстал отважный герой, который дерется как опытный забияка бурш и при этом сохраняет мужество и спокойствие.

— О мой Север, — ответил ему Евгений, — если бы небесам было угодно, чтобы все это и вправду оказалось лишь дурным сном! Но нет, водоворот жизни уже подхватил меня и несет; кто знает, на какие рифы еще швырнет меня темная сила, так что, смертельно раненный, я уже не смогу укрыться в своем раю, где мнил себя недоступным для темных злобных духов.

— А эти духи, — подхватил Север, — эти злобные духи, что разрушают любой земной рай, что же они такое, как не наши собственные ошибки и заблуждения, которые сбивают нас с пути, обманывают наши ожидания и уводят в сторону от той жизни, что так радостно и ясно простиралась перед нами. Заклинаю тебя, Евгений, откажись от того решения, ибо оно тебя погубит! Я предупреждал тебя об опасности стать посмешищем, и с каждым днем ты будешь ощущать ее все сильнее. Ты храбр, решителен, и можно предсказать, что, поскольку смешную сторону твоего союза со старухой изменить нельзя, тебе придется еще не один, а добрый десяток раз драться на дуэли, вступаясь за честь невесты. Но чем отважнее ты будешь доказывать свое мужество и верность, тем несноснее будут становиться насмешки, тем более отвратительным ядом будут поливать тебя и твои дела. Весь блеск твоего студенческого героизма померкнет под покровом безнадежного филистерства, которым окутает тебя твоя невеста.

Евгений попросил Севера более не говорить об этом, так как для него все решено, а на вопрос, где он научился так превосходно фехтовать, ответил, что должен благодарить за это своего покойного учителя, профессора Хельмса, который, как истинный бурш прежних времен, свято чтил искусство фехтования и вообще все обычаи и установления буршей. Почти каждый день, даже просто физических упражнений ради, Евгений должен был хотя бы часок фехтовать со стариком, и это дало ему достаточную практику, несмотря на то что он ни разу в жизни не посещал фехтовальные залы.

Евгений узнал от Гретхен, что госпожи профессорши нет дома, у нее какие-то дела в городе, она не вернется даже к обеду, а только — вечером. Он нашел это странным, потому что не в ее привычках было покидать дом на столь длительное время.

Углубившись в изучение серьезного ботанического труда, который только теперь случайно попался ему под руку, Евгений засел в кабинете профессора Хельмса, ставшем теперь его кабинетом, и неприятное, зловещее происшествие сегодняшнего дня почти исчезло из его памяти. Уже наступили сумерки, когда перед домом остановился экипаж, и вскоре в комнату Евгения вошла профессорша. Он был поражен, увидев ее: она предстала перед ним при полном параде, раньше она одевалась так лишь по великим праздникам. Тяжелое, ниспадающее пышными складками платье из черного муара, украшенное великолепными брабантскими кружевами, изящный старинный чепец, роскошное жемчужное ожерелье и такие же браслеты — все это придавало высокой и полной даме поистине царственный, внушающий глубокое почтение вид.

Евгений вскочил со стула, необыкновенное явление профессорши странным образом всколыхнуло в его душе сегодняшние неприятности, и из его груди, помимо воли, вырвался крик:

— О Господи!..

— Я все знаю, — торопливо сказала ему профессорша тоном, искусственное спокойствие которого лишь подчеркивало ее внутреннее волнение, — знаю все, Евгений, что произошло с вами со вчерашнего дня, и не могу, не в силах за что-либо вас осуждать. Хельмсу тоже пришлось однажды драться за мою честь на дуэли, в пору, когда я еще была его невестой; я узнала об этом много позже, когда мы были уже десять лет женаты, а ведь Хельмс был спокойным, богобоязненным юношей и, уж конечно, не желал ничьей смерти. Но так случилось, и я никогда не могла понять, почему этого нельзя было избежать. Женщина многое не в состоянии понять из того, что происходит на темной, оборотной стороне жизни, и, если она хочет остаться женщиной и блюсти свое достоинство и честь, ей необходимо смиренно и преданно доверяться мужчине, внимать всем его рассказам об опасностях и подводных камнях, которых он, как смелый лоцман, сумел избежать, и ни о чем его не спрашивать, ничем более не интересоваться. Но сейчас речь о другом. Ах, даже если плотские страсти в нас угасли и яркие краски жизни поблекли, разве от этого меньше понимаешь и принимаешь жизнь, разве, если твой дух обращен к вечному свету, ты уже не различаешь на чистой синеве неба мутные облака, поднимающиеся из болот, или внезапно набегающие грозовые тучи? Правда, когда мой Хельмс дрался за меня на рапирах, я была еще цветущей восемнадцатилетней девушкой, меня считали красивой, все ему завидовали, что у него такая невеста. А вы, Евгений, вам пришлось драться за почтенную матрону, защищать союз, который легкомысленный свет не может понять и одобрить и над которым смеются и издеваются все эти жалкие безбожники. Нет, так не должно быть! Я возвращаю вам ваше слово, милый Евгений, мы должны расстаться!

— Никогда! — вскричал Евгений, упав перед профессоршей на колени и прижав ее руки к своим губам. — Почему я не имею права пролить свою кровь до последней капли за свою мать? — И, заливаясь горючими слезами, он молил профессоршу сдержать свое слово, и пусть благословение церкви незамедлительно сделает его ее сыном. — О я несчастный! — вырвалось у него затем. — Разве не все уже разрушено, не все мои надежды, не все мое счастье? Марчелл, возможно, уже мертв — и в ближайшие минуты за мной придут и меня поведут в тюрьму.

— Успокойтесь, — сказала профессорша, и легкая улыбка возвратила ее лицу лучезарную ясность, — успокойтесь, мой дорогой благочестивый сын! Марчелл — вне опасности, клинок прошел так удачно, что не задел никаких важных органов. Несколько часов я провела у нашего достойного ректора. Он обсуждал этот случай со старейшиной вашей корпорации, с секундантами и несколькими студентами, которые были свидетелями вашего столкновения с Марчеллом. «Это не обычная глупая потасовка, — так выразился наш благородный старец. — Евгений не мог иным образом смыть позор тяжкого оскорбления, да и Марчелл тоже должен был действовать так, как он действовал. Будем же считать, что мне ничего не известно, а уж всякого рода доносчиков я сумею отвадить».

Евгений издал громкий ликующий крик, и, захваченная моментом, когда, казалось, само небо вознаградило благочестивого восторженного юношу высшей степенью радости, вдова уступила его мольбам и согласилась, чтобы их свадьба была отпразднована как можно скорее.

Ближе к вечеру, после того как самым тихим и скромным образом совершилось венчание, на улице перед домом профессорши послышался глухой шепот, бормотание, тихое хихиканье. Это собрались студенты. Охваченный гневом, Евгений побежал за рапирой. Побледневшая от страха профессорша не могла произнести ни слова. Но тут на улице прозвучал чей-то хриплый голос:

— Если вы хотите, я поддержу вашу кошачью серенаду, которую вы собираетесь спеть во славу новоявленной парочки, но уж завтра пусть никто из вас не откажется станцевать со мной, покуда он сможет держаться на ногах!

Студенты один за другим крадучись исчезали во тьме. Евгений выглянул из окна и при слабом свете фонаря узнал Марчелла, который, стоя посреди мостовой, дожидался, когда удалится последний студент.

— Не знаю, — сказала профессорша после того, как их дом покинули немногие друзья покойного Хельмса, которые присутствовавши при венчании, — просто ума не приложу, что случилось с нашей Гретхен, почему она так горько плакала сегодня и не могла успокоиться. Верно, бедное дитя думает, что мы будем меньше ее любить и о ней заботиться. Нет, Гретхен всегда будет моей любимой доченькой! — так сказала профессорша и крепко обняла вошедшую в комнату Гретхен.

— Конечно, — поддержал ее Евгений. — Гретхен — наше общее доброе и милое дитя, и она еще лучше всех нас изучит науку ботанику. — При этом он притянул девочку к себе и поцеловал ее в губки, чего прежде никогда не делал. Но Гретхен как неживая бессильно поникла в его руках.

— Что с тобой, — испуганно вскричал Евгений, — что с тобой, милая Гретхен, ты, словно Mimosa pudica, вздрагиваешь и никнешь от любого прикосновения?

— Бедная девочка наверняка заболела, — заключила профессорша, — холодный и сырой воздух в церкви не пошел ей на пользу. — И профессорша стала усердно втирать малышке в лоб взбадривающую жидкость. Гретхен с тихим вздохом открыла глаза и сказала, что ей почудилось, будто она вдруг ощутила сильный укол в сердце, но теперь уже все прошло.