Дайте собакам мяса

Я пожал плечами и под ту же мелодию продолжил:

'Зря

Ты новых песен ждёшь.

С меня хватило той,

Что я спел уже'.

— Дальше совсем грустно, — улыбнулся я. — И ты опять скажешь, что автору было очень плохо, когда он это писал.

— Я бы и сейчас это сказала, — Татьяна ответила мне улыбкой. — Но всё же… Ты же помнишь, что было дальше?

— Помню, только не подбирал же… сейчас…

'Спеть

Эту песню так,

Чтобы спрятать боль, —

Ты не знаешь, чего это стоило мне.

Жить

И улыбкой скрыть

Выражение глаз…

Ты не знаешь, чего это стоило мне'. [4]

Мелодию я уже не выводил, просто нажимал на отдельные клавиши, создавая хоть какой-то музыкальный фон. Левая рука сама тянулась к басам, но я сумел с ней справиться — так что допел я относительно спокойно.

И едва не вздрогнул от громких аплодисментов. Я обернулся — в дверях собрались все гости, которым, кажется, моё музицирование очень понравилось.

— Душевно, — вперед выступила Нина Павловна. — Очень душевно получилось, Виктор! А мы там сидим и думаем, куда вы пропали? Женька-то вернулся, а вы всё от нас бегаете… Пойдем за стол, там ещё пить и пить!

Мы с Татьяной переглянулись — и синхронно вздохнули. Семейный праздник — это такое дело, которое нужно просто пережить.

[1] Серовой актриса Валентина Половикова стала по второму мужу — летчику испытателю Анатолию Серову, который погиб в 1939 году; сына от него она родила уже после его гибели. Третьим её мужем в 1941 году стал поэт и драматург Константин Симонов, с которым они прожили 16 лет. Ходили слухи, что у Серовой был роман с Рокоссовским, но никаких документальных подтверждений этого нет. В годы войны у Рокоссовского была официальная любовница — военврач Галина Таланова, которая в 1945 году родила ему дочь Надежду.

[2] Мне не удалось найти полных данных на отчима Татьяны Иваненко, хотя я старался. Имя у него точно Евгений, но отчество и фамилия нигде не упоминается. Так что «Архиповича» я придумал, а с фамилией заморачиваться не стал — всё равно это не слишком важно.

[3] Даже я, человек бесконечно далекий от музыки, способен одним пальцем наиграть на клавишных, например, битловскую «Girl». Думаю, при наличии слуха подобрать мелодию труда не составит; в музыкальных школах, например, есть диктанты — ученики должны со слуха записать ноты того, что им играют, и знающие люди уверяют, что это значительно сложнее, чем подбирать ту же мелодию на инструменте. Кстати, несмотря на мою далекость от музыки, на гитаре я немного бренчу (примерно как ГГ до попадания), поэтому подсовываю «Виктору» те песни, которые способен сыграть сам — из тех соображений, что уж если я смог их освоить на каком-то уровне, то человек со слухом всяко сделает это лучше.

[4] «Чего это стоило мне» — песня Александра Пантыкина на слова Ильи Кормильцева. Написана в начале 1980-х для группы «Урфин Джюс», но в «прижизненные» альбомы этой команды не попала по странной причине: Кормильцев хотел её аранжировать в стиле других песен для альбома «Жизнь в стиле Heavy Metal», а Пантыкин, который тогда уже сворачивал на путь «нормального» композитора с правильным образованием, настаивал на одном рояльном сопровождении. В итоге эту песню Пантыкин включил в выпущенный уже в 90е сборный альбом УД «5 минут неба» и до сих пор играет на концертах, пусть нынешний «Урфин Джюс» почти никак не относится к тому, который гремел в Свердловске начала 1980-х.

Глава 10

«Соседи ругаются тише»

В понедельник объявился Лёшка с коротким списком — три женские фамилии и имена, телефоны и адреса.

— Это те, кто согласен поговорить, — чуть виновато сказал он. — Я им ничего не обещал, но намекнул, что за помощь возможна хорошая награда.

— Я понял, — улыбнулся я. — Награда действительно возможна, Любимов был щедр, но не так, чтобы разбрасываться контрамарками на открытие сезона налево и направо. Кто из них приведет к нужному субъекту, тот и получит. Спасибо, дальше я сам…

Не знаю, ждал ли Лёшка, что я и на его долю что-то выпрошу у худрука Таганки. Внешне он не показал своего разочарования тем, что ушел с пустыми руками — ну а я сделал вид, что так и задумывалось изначально. Правда, теперь я был у него в долгу, но за последние полгода я много кому задолжал, так что ещё один долг меня не тяготил. К тому же я был уверен, что смогу погасить эти долги в самом скором времени.

Фамилии в списке мне не говорили ничего — я их встретить, видимо, не успел, а память «моего» Орехова на прямые запросы не ответила, предательски промолчав. Впрочем, жили все эти женщины не в Хамовниках и не на Соколе, так что под подозрение они не подпадали. Возможные свидетели, не более того. Правда, до суда это дело я доводить не собирался.

Да и заниматься этими женщинами я мог только в условно свободное время. Сегодня в управление должен был прийти первый вызванный — это была некая Татьяна Баева. Судя по послужному списку — видный деятель диссидентского движения; судя по моим личным воспоминаниям, в которых некая Баева просто отсутствовала — никто и звать её никак. Кажется, с диссидентами она больше тусовалась, хотя и на Красную площадь в шестьдесят восьмом выходила, и письмо в шестьдесят девятом подписывала. Но в шестьдесят восьмом семеро остальных демонстрантов единодушно прикрыли эту девицу, и наказания она избежала, а открытое письмо на следующий год вообще никаких репрессий не вызвало — только Горбаневскую тягали по психиатрам.

Наверняка эта Баева распространяла «Хронику текущих событий» или давала на неё деньги, но это надо было ещё доказать, а выхлоп с этого доказательства был, как с козла молока. Поэтому я собирался молча поприсутствовать во время допроса, но только чтобы понять, правильно ли поняли мои ценные указания члены моей группы.

У меня вообще были сомнения, что эта группа хоть как-то разделяет мои цели. Собирали её по неизвестному мне принципу, и если у Денисова было право голоса, я не исключал, что всем следователям и оперативникам было сделано предложение, от которого они не могли отказаться — например, вредить мне хотя бы по мелочам, чтобы вывести из равновесия и заставить жаловаться. Но жалобы — путь проигравшего, и если я хотя бы открою рот на эту тему, товарищ полковник будет удовлетворен. Поэтому у меня оставался один выход — несмотря ни на что заставить группу делать то, что мне нужно. На нашем пятничном сборе я, правда, никаких целей не доводил — кратко познакомился и поставил задачи на ближайшее время. Но теперь можно было потренироваться на кошках.

* * *

Татьяне Баевой было двадцать пять лет — тот возраст, когда нужно больше внимания уделять личной жизни, а не борьбе непонятно с чем. Впрочем, её биография прямо-таки подталкивала эту девицу к тому, чтобы связаться с антисталинистами. Её отец был дважды судим — первый раз в печальной памяти тридцать седьмом, по делу Бухарина, а второй — в сорок девятом. Правда, толком он не сидел, разве что в конце тридцатых на Соловках. В Норильске у него уже был свободный режим и работа врача в местной клинике, да и после второго ареста в ссылке он работал по специальности. В Норильске нашел жену, у них было двое детей; сын в противоправных действиях замечен не был, а вот дочь явно пыталась бороться с властью за двоих, хотя и получалось у неё это не очень хорошо. Впрочем, своей деятельностью она фактически подставляла отца — тот сейчас был академиком Академии наук СССР и всячески делал вид, что Татьяна — не его дочь.

Допрос — дело нудное. Следователь Алексей Бардин долго пытал Баеву на тему подробностей её биографии и заполнял шапку протокола. Девушка пока была в статусе свидетеля, на который реагировала так, словно её обвинили в убийстве сотни человек с отягчающими обстоятельствами. Впрочем, по ней было хорошо видно, что человек она внушаемый и нервный, легко попадает под влияние посторонних, и мне было интересно, как этот следователь, которого тоже прочили на должность главы следственного отдела — как и Трофимова, — сумеет проявить себя. На мой взгляд, он тоже был слишком нервным для человека, которому светит немаленький по меркам московского КГБ пост.