Дайте собакам мяса

— Скорее всего, они ожидают, что мы проваландаемся с Якиром… и тем же Красиным… очень долго, нас будут ругать на коллегиях, авторитет нашего управления — и нашего отдела — свалится в ноль, а результат будет — так себе. Возможно, они хотят поставить на ваше место кого-то другого… это предположение, Юрий Владимирович, не смотрите так… но главный удар нацелен, думаю, на товарища Бобкова. Впрочем, он усидит, генерал Цвигун его не сдаст. Как-то так.

И снова тяжелое молчание.

— И что ты предлагаешь? — наконец спросил Денисов, подтвердив правоту моих выводов.

— Да то же самое, что я уже говорил, когда вы только ознакомили меня с приказом по Якиру, Юрий Владимирович, — сказал я. — Собираем доказательства по 190–1 и передаем их в суд. Якир отъезжает на свой заслуженный год или даже на два в места не столь отдаленные… не сразу, сначала будут апелляции и жалобы. Ну а мы продолжаем работу уже по семидесятой… если вы не передумали, конечно.

— В чем я должен был передумать?

— В переквалификации обвинения на статью шестьдесят четвертую, — ответил я. — Её мы докажем ещё месяца за три. На расстрел там, правда, эпизодов не наберется, но лет десять он у нас отсидит как миленький. И Красин, думаю, пятерку получит — хотя бы за компанию. Ещё по этой статье можно подтянуть Анатолия Якобсона и Людмилу Алексееву… может, ещё кто проявится. В общем, можно будет собрать ту самую организацию, которую вы так хотите видеть у наших антисоветчиков.

Денисов недобро зыркнул на меня, но никак не отреагировал на эту подколку.

— Ты хочешь всех диссидентов посадить? — уточнил он.

Я покачал головой.

— Зачем? Максимум — десяток, да и из них половина получит сроки до года и, наверное, будет отпущена сразу в зале суда. Но у нас будет этот год, чтобы понять, что мы делаем не так. Извините, Юрий Владимирович, но сейчас мы как слепые кутята, на каждый шорох кидаемся. Наблюдение и профилактика — это, конечно, хорошо, но одной обороной войны не выигрывают. Вы должны это хорошо знать.

— У нас не война, — напомнил он.

— На мой взгляд — война, — я пожал плечами. — Знаете… я не всё включил в отчет по Сумам… в основном по просьбе Трофима Павловича. Но там действительно, как вы тогда сказали, полный завал. Если всё оставить, как есть, в конце концов Украину от Союза оторвут. С мясом, с кровью, но оторвут.

— Там есть наши органы…

— Бездействуют, к сожалению. Нет, не прямо ничего не делают, работают, но там выжигать всё надо снизу доверху. В Белоруссии такого нет, например. Не знаю, как в других республиках, но подозреваю, что везде есть какие-то проблемы, которые надо решать и решать срочно. Буду, конечно, рад ошибиться, но помните, как в Эстонии студенты бунтовали в прошлом году? В «Хронике» этой всё было подробно расписано, это в «Правде» ни слова об этом не было…

— Виктор! — и снова хлопок ладонью. — Тебя опять понесло в материи, в которых ты ничего не понимаешь. Почему ты решил, что увиденное в Сумах — это не частный случай, а системная недоработка? Да и что ты там такого углядел, что Трофим не захотел выносить из своей избы? Если ты про эту идею, что Украина кормит весь Советский Союз — так она не новая, ещё при царях про такое говорили. И пусть болтают, что от этого изменится?

— Отношение к тому, что в СССР не будет УССР, — сказал я. — Да, я знаю, что если постоянно повторять «сахар», во рту слаще не станет. Но в какой-то момент можно убедить себя, что в твоем чае этого сахара было столько, что пока можно и воздержаться. Вот так это работает. Это пропаганда, Юрий Владимирович, самая натуральная пропаганда. А наши пропагандисты никаких мер противодействия разработать не в состоянии. Да и кто будет разрабатывать? На Украине пропагандой занимаются те самые люди, которые искренне верят, что их республика всех кормит. Зачем им этой догме противодействовать? А попробуй, пошли им туда «варяга» — они же бунт устроят, как же, украинизация, коренизация… Ладно… это к Якиру не относится… Извините, Юрий Владимирович, накипело.

Пару мгновений Денисов буравил меня взглядом, но потом все же расслабился.

— Накипело у него, — буркнул он. — У всех накипело, но не все сразу пишут рапорт на увольнение. Работой нужно голову забивать, а не пустыми мечтаниями. И нет, работать будем по семидесятой статье, из этого и исходи. И ускорься… без перегибов. Через неделю жду доклада. Свободен! [1]

* * *

Официальные запросы в Белоруссию я, конечно, подготовил — а полковник Денисов их без звука подписал. Но отдав эти документы в нашу административную часть, которая занималась и почтовыми вопросами, я всё-таки не выдержал и позвонил в Лепель сам. Не Андрею, конечно, через которого занимался бы «партизанщиной», если бы не Денисов, а его начальнику.

Лепельского капитана звали Александром; когда я был у него в гостях, мы встретились дважды — сразу после моего приезда и перед моим же отъездом. О делах не говорили, но он был в курсе основных моментов — сержант Андрей ему, наверное, всё докладывал честь по чести. Насколько я знал, потом он принимал в судьбе семьи Гинзбургов самое непосредственное участие — во всяком случае, доставка тела отца семейства из Сум в Лепель прошла без сбоев, да и всесоюзный розыск его супруги был объявлен по всем правилам. И в том, что Антонину пока найти не удалось, вины Александра не было.

Он меня, разумеется, помнил. И о Гинзбург не забыл. Повинился, что пока никаких сведений о беглянке не имеет, и тут же спросил — нет ли у меня новостей. А потом я был вынужден краснеть ещё раз — сразу после того, как озвучил Александру гениальную идею моего полковника.

— Опрашивали мы их, не знают они ничего о семье матери, — отмахнулся он. — Никто к ним не приезжал, писем не писал… Если Антонина только сама что-то делала, тайком, но если так — мы таким образом ничего не узнаем.

— Вот чёрт… а я уже отправил вам запросы… отменять — сам знаешь, наверное, — сказал я виновато. — Не будет проблем, если они дойдут до Минска?

— Да не, — если бы мы сидели лицом к лицу, он бы, наверное, махнул рукой. — Отпишем всё, как полагается. За это не волнуйся. Я за другое переживаю — два месяца всё же она бегает, за это время где-нибудь должна проявиться…

— Я в Тюмени попытаюсь её брата найти, — сказал я и выдал ту же легенду, что и Денисову: — Она мне случайно сказала его фамилию, думаю, найдут коллеги. Панфилов он… не слышал ничего такого?

— Панфилов, Панфилов… нет, сразу на память не приходит, — он не стал углубляться в детали. — Слушай, я ещё разок к тем девчонкам оперативника отправлю, пусть про эту фамилию спросят — мы же так спрашивали, в общем. Может, сработает.

Разговор с Александром из Лепеля давно закончился, а я все сидел над телефоном и буравил взглядом его черный карболит. Мне почему-то казалось, что в Лепеле будут все ответы на мои вопросы, но оказалось, что ребята там поумней не только меня, но и полковника Денисова, они давно сделали то, до чего мы дошли в результате внезапного озарения, хотя и получили нулевой результат. Но я надеялся, что настоящая фамилия Тоньки-пулеметчицы всё-таки поможет — и эта Тонька в конце концов окажется в руках правосудия.