Дайвинг - Блюз

многими. Синдром открытой души.

— Не верю я ни в какие синдромы открытой Колюниной души. Он ничего просто так не делает. Теперь, после

того, что ты узнал обо мне, бросишь. Правда? Ну и пусть. Я специально все рассказала тебе. Не могу все это

держать в себе. Сам решай. Я не обижусь.

— Теперь тебя больше никто ничего делать не заставит. Никогда.

Теперь он будет рядом с ней, отнюдь не вопреки чьей-то чужой и наглой намеренной воле . И никогда теперь

не потеряет. Наверное, давно мечтал о такой. Или именно о ней? Подспудно готовил себя к неожиданному счастью?

Хотя тоже, всегда был готов ко всему. Даже самому страшному.

Гоша почувствовал , что Данка и Колюня, и все остальное — судьба. А судьба — это сила, которая стоит над

человеком и определяет все события его жизни. Лишает права творить жизнь по собственному желанию. И

передает все на милость Всевышнего. Судьба, как машина: покорного несет, непокорного — тащит. И все равно в

глубине души надеялся, знал — вынесет! Не всегда же только плохое. Нет худа без добра. И вот оно, желанное,

хорошее, наконец.

— Ты мне очень по сердцу пришлась, я без тебя теперь не смогу. Я это говорю очень серьезно. Ты согласна

остаться со мной? — голос его звучал глубоко и немного надрывно.

— Это что, настоящее предложение? Мне предложение? Боже, как приятно! Бабушка была бы очень довольна!

* * *

Ей было непривычно свободно с ним. Хорошо и спокойно. Она ластилась к нему, шептала на ушко:

— Мне кажется, что я знала тебя целую вечность. Я очень хочу быть с тобой. И буду, всегда буду! И еще хочу

тебе сказать по великому секрету: кажется, я влюблена в тебя, как последняя жучка!

— Только кажется?

— Ну что ты, глупый. Конечно, разве тебя можно не любить! Я люблю тебя, мой пират, мой капитан, мой

дорогой подводный охотник! — Она благодарно и доверчиво прижималась к нему, маленькая и хрупкая девочка. —

Но я не вольна. Я должна отработать диплом. И еще проценты. И еще что-то. Из той жизни, где бабушка, мама.

Словом, в мире меня окружает куча условностей, обязанностей, договоренностей и прочего. Как я могу уйти от

всего этого?

— Молча, не думая, раствориться для них всех. Как будто тебя с ними никогда не было. Мы уедем. В другую

страну, куда угодно! У меня большие планы. В океане до чертиков еще разных рэков там, подводных обьектов!

Экспедиции на них пользуются устойчивым спросом. Не пропадем. Кое-что есть, на жизнь хватит. И я еще кое-что

умею. А там мы уже будем играть на моем поле.

— Ага. Поменять фамилию, имя. И потом всю жизнь оглядываться, вздрагивать, что приедет Колюня с

бригадой, и все это закончится. Нет, станет еще хуже!

— А хочешь, я завалю эту твою страшилку? Тряхну стариной, дурное дело — нехитрое!

Он пробовал мрачно шутить, но злоба вскипела в нем, вспыжилась в сознании тяжелым пузырем. Он

чувствовал, что чем сильнее отдается чистому к ней чувству, тем больше ненавидит всех, сломавших ей жизнь. И

хрустнул яростно сжатым кулаком.

— Что ты, не бери грех на душу, — испугалась Данка. — Они этого не стоят. Как это возможно: чья-то жизнь

взамен на нашу любовь? Не правильно это. Нет, я не смогу так! Что правильно, что нет — уже совсем не знаю!

Слезы блестящими камешками скатились из ее глаз. Она смешно утерла их кулачком, вздохнула тяжело и

надрывно.

— Впрочем, надоело все до чертиков. Устала от одиночества. И оставляю за собой право, как мама... Или уйду

в море и не вернусь. Русалкой стану. Буду дайверов завлекать, — невесело улыбнулась она.

— Нет, все уже прошло. И я никогда не оставлю тебя.

— Ты шутишь? Пройдет еще два—три дня и ты не будешь знать, как отделаться от меня. Тут можно по-всякому.

Через презентик, технично, типа: бизнес, спешу. Или: так, мол, квартирку сниму, встречаться будем изредка, и все

такое. А можно подешевле, по-простому— на три буквы… Не бойся, доставать тебя не буду.

— Ну что ж ты такая обиженная на весь мир. Ну, прости меня, — с горечью произнес он, нежно привлекая ее к

себе, — Прости меня, что глупости тебе говорю. Что не верю своему счастью. Девочка моя, любимая, Даночка, Дана.

Все будет хорошо, вот увидишь! Теперь больше никто и никогда не обидит тебя. Слышишь?— и бережно поправлял

ее непослушный локон, — Никто и никогда! Потому что теперь у тебя есть я. А ты есть у меня, маленькая моя,

желанная, любимая…

Казалось, она никак не могла удержать в себе море счастья от настигшей их Любови, и слезы соленым

бальзамом изливались на их израненные души, истосковавшиеся по душевной и человеческой близости. Он

радовался и целовал ее глаза. И не было ни прошлого, ни будущего, а только сегодня и сейчас, в неповторимом

единении, которому, казалось, не будет конца.

Снова они были вместе, снова лежали, обнявшись. И она нежно гладила его сильное тело, обводя пальчиком

выемки шрамов.