Дайвинг - Блюз

Не боялись ничего. В страхе держали не только урок, но и малолетние бригады. Грузили первые кооперативы,

наперстничали, крышевали. Все знали: в бригаде всегда держали слово. Действовали как автоматы бездушные.

Если обещали кому — завалят, значит тому конец.

И своих парней он сразу ставил в подобные рамки. Все старались перенять его облик, манеры, жесткое

мировоззрение. Даже одежду, походку, прическу. Повторяли все его психо-штампы мышления, образ жизни, систему

жизненных ценностей. Но автомат всегда ниже своего автоматизатора. Автоматизм строится на поиске кумира,

когда старая система рухнула, и индивидуум сам ищет себе лидера. Вот он, принцип создания бандитских бригад.

Поэтому одна из библейских истин гласит: Не сотвори себе кумира! А он сам был бог и кумир для многих. И питался

сознанием того, что он — вершитель судеб. Он карает и милует, решает, кому жить, а кому умереть.

Многие так и погибли в междоусобных разборках: кого-то свои подорвали с машиной, кто-то по наркоте сгинул.

Остались самые жестокие и хитрые. Те, кто знал, чего хочет.

К середине девяностых он был уже «в законе». Везде побывал. И каждый раз становился более дерзким и

жестоким — на фоне кокаина и чувства напускного товарищества. Как в гражданскую войну. Только там были

товарищи, а здесь брателы.

— В общем, все было: и стрельба на разборках, и настоящая война с конкурентами. Сейчас в романах, в кино

создают романтический образ героя того — нашего — времени. Что же за время такое было, если героями его

выступают бандиты, воры, киллеры, проститутки, гомики, лесбиянки? Революция? Гражданская война? Или снова

спустя годы отшлифуются образы, обрастут благородством, и станут новыми легендами, по старым библейским

сюжетам?

* * *

Это случилось на свадьбе. Женился один из братвы. Можно было бы не ходить. Но парень был на взлете, и

надо было поддержать его уровень. Приглашенных было человек пятьсот. В загородном лесном ресторане. Когда

началась пальба — никто не помнит. Стали рваться гранаты — настоящий бой. Под плачь и визги женщин — мат и

стоны раненных мужчин. Рядом упала граната. Все произошло в мгновенье. Как будто время растянулось, стало

медленным и вязким. И он автоматом, как в бою, в Афгане, откатился, закрыл руками голову. И услышал детский

плач — рядом, как будто на ухо. Успел только поднять глаза и мгновенно рвануться к этой маленькой девочке. Она

посреди свиста пуль и криков плакала на окровавленном теле своей раненной матери. Он неожиданно для самого

себя дернулся к ней и вопреки навыку выживать прикрыл своим телом. Раздался взрыв…

Он потерялся в холодном безмолвии небытия, а потом почувствовал, что тот жуткий демон, который столько

лет плотно держал, отпустил его душу. И его душа, вместе с душой этой девочки, мягко поднялись ввысь.

Ему казалось, что они стоят прямо в воздухе, взявшись за руки. И как в кино, смотрят на снующих внизу

людей, на дым от взрывов и окровавленную одежду. Потом они все выше поднимались к какому-то свету, вокруг

которого тьма. И в конце пути неземной голос произнес: «Спасибо за юную душу».

Чей это был голос? Архангела? Господа? Приказывал? Знак подавал?

— Как — за юную? — хотелось спросить ему тогда кого-то Всемогущего и Всевидящего. — Как — за юную?

Ведь я уже вырос.

— Возвращайся, — тот голос был неумолим, как приказ. — И испей до конца свою чашу. Твой час еще не

пришел.

Снова сноп света всколыхнул, вмешавшись, мрак и темень. И он провалился куда-то вниз.

Его снова шили и латали хирурги в реанимации какой-то районной больницы. Несколько раз он уходил, но

снова возвращался. А когда очнулся, почувствовал, кроме боли и отрешенности, какое-то облегчение. Что все

старое позади, и он наконец в силах сделать главный выбор. И тогда решил изменить свою жизнь.

Тогда очень много пут держало его в старой жизни, и легче было бы умереть, чем просто покончить со старым.

И он умер тогда. И воскрес другим. С другим, обезображенным лицом, с израненным телом. Но с уверенностью

того, что худшее позади.

Может быть, любой долго еще озирался бы и жил гонимым, как дичь на прицеле у охотника, — за те безумные

и неправедные годы и с горьким чувством, что расплата догонит. А он понял вдруг, что ничего не изменит. Что все

равно жернова Господни сомнут. Что колесо сансары наедет и переставит все с ног на голову. И левое станет

правым, а зло — добром. А потому — будь что будет. И свил свое гнездо на Тарханкуте, ближе к себе и природе.

Скорее всего, по старой, семейной уже теперь, генетической памяти.

Он остановился и посмотрел на нее восхищенным взором:

— Но на этот раз мне действительно хочется только одного — остаться с тобой. Навсегда. Правда.

И обнял ее, как будто наконец обрел давнее вожделенное. И время для них снова перестало существовать,