Делай, что должно
Шрифт:
— Некомплект — по старым штатам?
— К сожалению, по новым.
— Хирурги есть?
— Трое. Все с довоенным стажем. Операционных сестер ищем.
— Богато живем… Надеюсь, у таких врачей инструмент в хорошем состоянии и достаточно комплектный.
— Жду от вас о том отчета, — оживился начсандив, — Военторгом лично займусь завтра же. Медсанбат и так почти гражданский, в прошлый раз на них посмотреть было страшно, даже петлицы не у всех по форме. На половине офицеров — солдатские ремни. Очень на вас надеюсь, товарищ майор.
Начсандив откозырял, и выглядело его движение странно. Как будто он долго репетировал отдачу чести “с шиком”, но ужасно боялся сделать что-то неправильно и опозориться. Даже глаза
Палатки, с аккуратными табличками, указывающими, которая из них аптека, а которая перевязочная, были натянуты по всем правилам и для маскировки укрыты свежесрубленными березками.
Перелесок, в котором устроился медсанбат, стоял тихий, в утренней росе, совершенно мирный. Где-то в кроне старой ивы, совсем рядом, негромко пропела кукушка.
— Пожелала бы лучше Льву Михайловичу. Вот что тебе, дуре, стоило? — укорила птицу лейтенант Борщева.
Конечно, дело было не в кукушке, чьи предсказания и в тылу ничего не значат, а в общем падении духа личного состава, как выразился бы замполит, если бы он имелся в наличии. Но замполит ладно, без него в конце концов медсанбат может какое-то время обходиться. Командира не было, вот что худо. И гораздо хуже, что потеряли его вот здесь, в этой тихой роще, такой уютной, что казалось тут, в дни затишья, можно позволить себе хоть ненадолго забыть о войне. Видимо, военврач второго ранга Левин, так и не успевший сменить две “шпалы” на положенные по новом уставу майорские погоны, тоже так думал. “Хорошо-то как, — вздохнул он, оценив место расположения. — Прямо санаторий. Думаю, перевязочную развертываем вот здесь…”
С этими словами он сделал несколько шагов в сторону от тропы и раздался взрыв…
Откуда здесь взялась эта проклятая мина, чья она была — своя ли, случайно оставленная, или немецкая, ускользнувшая от внимания саперов, никто не мог сказать.
Командир погиб сразу. Над головой его помощницы и заместительницы, доктора Анны Николаевны, тонко пропели осколки, не задев. Смерть порой бывает очень избирательна.
Она не успела толком сработаться со своим начальником, медсанбат был свежим, только что сформированным. Но все уже успели полюбить этого тактичного, интеллигентного человека, на котором даже форма сидела как-то по-граждански, и который, несмотря на явное недовольство начальника санслужбы дивизии, предпочитал званиям обращение по отчеству. Даже если речь шла о молоденьких сестрах, которых он чуть не на вторые сутки всех запомнил по именам.
Левин был гражданским врачом, но в армию попал в сорок первом и один из немногих имел настоящий военный опыт, хоть и прерванный на год с лишним ранением. Тот опыт, какого так отчаянно недоставало временно исполняющей должность командира медсанбата Анне Николаевне, военврачу второго ранга… то есть, конечно, майору медицинской службы. Ну что такое, только притерлась к “шпалам”, запоминай звездочки!
Часов в шесть утра явился делегат связи на мотоцикле — вызвали Анну Николаевну в штаб дивизии. Оказалось, назначен новый командир, не сегодня-завтра прибудет. Эту новость и обсуждал средний персонал, или, если уж по уставу, начсостав, собравшись у аптечной палатки.
— Чуяло мое сердце, назначили-таки, — горестно вздохнула операционная сестра Настя Порохова, в кругу близких друзей Баба Настя, румяная и круглолицая вологодская красавица в звании старшего сержанта. — Уж я-то думала, Анне Николаевне моей повышение выйдет. Ан нет, нашел кого-то полковник!
— Точно? — с сомнением переспросила аптекарь Алена Дмитриевна.
— Точнее не бывает, затем ее и вызывали, бедную, — покачала головой Баба Настя и собрала губы сердечком. С Анной Николаевной они были не просто землячками, а соседками и хорошими подругами, жили в Вологде на одной улице, и потому старшему сержанту было за нее особенно обидно. До сего часа она не сомневалась,
что повышение настигнет именно ее.— Вот не нашли бы никого, — продолжала жаловаться подругам Баба Настя, — Как есть Анну Николаевну поставили бы. Ну кого ж еще, девочки, не Федюхина же, которого и курица обидит! — капитан медслужбы Федюхин, несмотря на погоны, совершенно, до мозга костей гражданский хирург из Новосибирска, авторитетом у нее не пользовался.
— Ну, ты сказала. Федюхина — в командиры! Ходит, как аршин проглотил, авторитет расплескать боится, а сам обмотки-то не намотает по-человечески. Не говорю уж про то, чтобы там костер разжечь аль палатку натянуть. Помяните мое слово, с сентября будет ходить простуженный! — припечатала Борщева, которая вообще недолюбливала городских, делая исключение для одной лишь Анны Николаевны.
— Кадровый он, новый начальник-то? — с некоторой опаской поинтересовался лейтенант Петрушин, супруг аптекарши, помкомвзвода, плотный и представительный мужчина лет тридцати шести, с рыжеватой бородой веником, по гражданской специальности — сельский фельдшер.
— Кадровый, как полковник и грозился, — скорбно подтвердила Баба Настя. — Обещал же усилю, мол, кадрами с серьезным боевым опытом, вот и усилил на наши головы!
С начсандивом отношения не сложились еще при жизни командира. Дивизионный начальник был жестким, требовательным и шумным. Приезжая с проверкой, обязательно находил повод для разноса, и ладно, если бы еще по медицинской части! Как будто он в хирургии понимал! Корень всех бед он видел как раз в отсутствии кадровых военных врачей. Без них, де, работать медсанбат будет из рук вон плохо и никакого порядка! И уж он, полковник Дёмин, сыщет им хоть одного кадрового, а то дисциплины уже с трех шагов не видно! Впрочем, что от бывшего санитарного врача по медицинской линии-то ждать?
Анна Николаевна была, наверное, не самым плохим командиром. Если нужно, она умела быть и требовательной, и жесткой. Заставила же саперов после той беды с миной не один, а два раза пройти всю рощицу вдоль и поперек. И даже командир саперного взвода не рискнул ей перечить. Мин, кстати, больше не нашли. Эта была единственной, сидела где-то в зарослях и ждала своей жертвы, как гадюка.
— А ты не хнычь. Рассказывай уж дальше. Откуда он к нам? В каком звании? — нетерпеливо перебила ее Борщева. Она-то считалась самой кадровой из всех, до последнего приказа носила “кубари” старшего военфельдшера, теперь же стала старшим лейтенантом.
— Откуда — этого я не знаю, — заговорила Баба Настя, торопясь, чтобы ее не перебили снова. — Говорят, майор.
— Из другой дивизии что ль? Кадровый, надо же! — Борщева усмехнулась чему-то, — Вот явится сейчас на горячем боевом коне и задаст нам жару.
— Да где там конь. Может вообще с палочкой приковыляет, — Баба Настя пожала плечиком, — Вроде как участник Гражданской. Так что в возрасте он, а то и вовсе старый. Вот чего ему где-нибудь в Новосибирске не работалось, а? Сидит дед, в сто шуб одет!
— А в Гражданскую, небось, фершалом был.
— Асептику хоть знает? Или карболкой льет?
— Жаба тебе в рот сядь! Сглазишь! — не выдержала аптекарша.
— Участник Гражданской, да до сих пор майор… — разочарованно протянула Борщева. — Н-да… Звезд с неба не хватает, это уж как пить дать.
Дивизия пополнялась, стояла в резерве, и опечаленный коллектив, затачивая языки от вынужденного безделья, уже нарисовал себе будущего командира. В нерадужных тонах.
— Отставить разговоры! — помянутый недобрым словом капитан Федюхин явился как всегда, откуда не ждали и сразу принял начальственный вид, — Наше дело — слушаться распоряжений командования и в кратчайший срок наладить работу. Новый командир прибудет сегодня. Может, даже прямо сейчас. Все по местам! В аптеке кроме Петрушиной никому делать нечего. Или работы нет? Товарищ Петрушин, доложите, что сделано?