Делай, что должно

— Не быстро, но вовремя, — ответила Раиса почти машинально, и только потом сообразила, что ее ответ старшему по званию выглядит не очень вежливым. Или по меньшей мере странным.

Прокофьева удивленно подняла бровь:

— Как это? Объясните.

— Очень важно не сбивать оператору его темп работы, — повторила Раиса слышанное когда-то в Крыму, — Потому своевременность важней скорости.

— Этому вас в Севастополе научили?

— Да. Старший военфельдшер Ольга Васильева, — хотя бы так, строго и по уставу, Раиса хотела сказать командиру про Олю, — Она готовила операционных сестер в медсанбате на Перекопе. Я… не знаю, что с ней стало потом.

Начальник медсанбата изучающе посмотрела на Раису и кивнула:

— Спасибо ей. Я запомню. Хорошее объяснение для молодых. Значит, не быстро, но вовремя. По методу Васильевой. Она вас очень хорошо подготовила. Наркоз приходилось давать?

— Нет.

— Научитесь, — это было сказано так, что не подразумевало иного ответа кроме как “есть, научиться”.

— Поручаю вас Лесковой, она опытный врач и отличный наркотизатор. А операционных бригад мало.

И уже Лескова коротко ответила: “Есть, товарищ майор. Выучим”.

Вскоре Раиса убедилась, что Прокофьева почти не приказывает — она просто констатирует факт: “Вы обеспечите. Вы сделаете. Вы научитесь”. И никому и в голову не приходило даже усомниться в этом, не то, что не исполнить в точности. В словах ее не было ни излишнего напора, ни желания показать власть. Как ведущая пружина сложного механизма под названием “медико-санитарный батальон” майор Прокофьева двигала его вперед и считала своим долгом следить, чтобы он работал четко и без перебоев, как в морском хронометре.

Хотя на фронте стояло относительное затишье, первое время Раисе казалось, что командир вообще практически не спит. Дают отбой, Прокофьева на отдых еще даже не собирается, утром подъем — она уже на ногах. Она умела быть едва ли не везде одновременно, вникать во все, от потребности в лекарствах и топливе, до состояния каждой палатки, которую могла приказать подтянуть или починить чуть не раньше, чем просядет или после дождя протечет.

Все распоряжения ее выполнялись бегом. Прокофьева была исключительно строга, но никогда не повышала голос. Распекая кого-нибудь, она никогда не употребляла бранных слов, но негромкий холодный тон пробирал виновника почище февральского мороза. Словоохотливый шофер Горюхин был прав, для интендантов и прочих снабженцев Ольга Никаноровна была страшнее артналета. За глаза они звали ее Чума и Трибунал в юбке, хотя та ходила исключительно в галифе.

Когда кто-то из молодых шоферов плохо закрепил груз и выронил на повороте ящик, слова “Как вы могли это допустить?” прозвучали так, будто адресат нарушил мало что не законы мироздания. Надо ли говорить, что в полчаса ящик был отыскан на той же дороге, по счастью, никем еще не прихваченный, и доставлен в сохранности.

Лескова, ставшая наставницей Раисе, была только старшим лейтенантом медслужбы. Но возраст и большой житейский опыт делали ее вторым после командира человеком в “бабьем царстве”. Раисе она сразу понравилась. Вот на кого хотелось бы ей быть похожей, когда самой стукнет сорок.

Всегда деятельная и бодрая, подвижная не по возрасту. Когда через три дня пришел приказ подтянуться вперед ближе к фронту, всех подняли до света — так у нее сна ни в одном глазу, еще и шутила, подбадривая остальных. "Нас утро встречает прохладой! Подъем, девочки!"

Утро встречало дождем, машины и подводы еле ползли по раскисшей дороге. Личный состав, ежась от холода, шел пешком. А Лескова, отбросив на спину капюшон плащ-палатки, все одно насквозь промокшей, скомандовала так, что слышно было до соседнего поворота: "Запе-вай!" И сама запела, перекрикивая дождь, старое, довоенное, из "Острова сокровищ": "Ружья за плечи и ногу в стремя!" Да так задорно, что все подхватили. Даже месивший грязь в том же направлении полувзвод связистов.

Старший лейтенант умела быть и строгой. Где надо, прикрикнуть, где надо — коротко приказать, и никто не ослушается. Умела отбрить соленую шутку непрошенного ухажера откуда-нибудь из хозчасти, да так, что остряк до вечера потом ходил красный.

Исполнять приказ командования и учить Раису на наркотизатора Лескова взялась в первый же вечер после передислокации. Когда едва разместиться успели и раненых еще даже не привезли.

Начала с рассказа про свой первый самостоятельный наркоз, тогда Гражданская едва кончилась. Не очень удачный, потому что больной никак не засыпал, мешал хирургу работать, грозился всех перестрелять и жутко матерился.

— Я тогда молодая была, не знала, что пьющих не так просто успокоить, они к любой отраве привычные. А это печник наш был, один на три деревни мастер, вот уж кто рюмку мимо рта никогда не пронесет. Да еще и маска мала оказалась! Я без году неделя как из института, и хирург тоже молодой, еле совладали. Да и страшновато слушать было. Уже потом узнала, что в мирное время, входя в наркоз, люди смеются и песни поют, а в Гражданскую и после только грозили да бранились. Ну, это присказка, а теперь слушай внимательно, — и дальше стала рассказывать в подробностях, про скорость действия наркоза, про то, как правильно следить за пульсом, и как добиться, чтобы ты наркоз вела, а не он тебя.

Первый раз на практике Раиса чувствовала себя не то что неуверенно, неуютно. Потому что на операции она всегда подавала инструменты, а тут операционная сестра другая, наркотизатор — Лескова, а Раиса — только ученик. "Смотри, что делаю я и следи за пульсом".

Следить, когда твои пальцы сами вздрагивают на команды: "Пеан!" или "Лигатуру", поначалу было непросто.

— Пульс?

— Девяносто.

— Внимательнее. Отвечать надо сразу, — негромко произносит Лескова из-под маски и тут же, четким голосом — Прокофьевой, — Спит. Можно начинать.

У нее все выходило легко, точно так же, как у доброй памяти Марии Константиновны. Лучшего наркотизатора Севастополя. Так о ней Алексей Петрович говорил, а это дорогого стоит.

Нельзя, нельзя отвлекаться, когда у тебя под пальцами бьется чужая жизнь. Вот чуть чаще стал пульс. Раиса не успела не то что сказать о том, даже взглядом с Лесковой встретиться, как со склянки с эфиром в руках той срывается капля. И еще одна. Несколько секунд ничего не происходит. Раисе приходится стискивать зубы, чтобы не сказать: “Мало эфира!” Но проходит пять секунд, десять… и пульс под пальцами Раисы начинает биться медленнее. "Вот что значит — ты ведешь наркоз, а не он тебя. Всегда быть чуть впереди. На полшага, на два удара сердца — но впереди.

— Рая, пульс?

— Восемьдесят… пять.

— Молодец.

Когда-то еще Раиса научится. Будет понимать, как давать глубокий наркоз, а как эфирный рауш. Обо всем этом она пока только читала. Есть ли здесь нужные книги? Должны быть. После смены просить у Родионовой.

Книги были, но именно про наркоз в них говорилось мало. Они печатались для хирургов, которые и так должны были все знать. А не для фельдшера, окончившего гражданский медтехникум, к которому добавилась теперь совершенно безумная военная практика. Оставалась только Лескова, с ее опытом и умением объяснять.