Делай, что должно

— Если бы человек делал только то, что наверняка умеет, он бы и ходить не выучился, — говорила она, — Ты на самом деле все знаешь, за пульсом следить тебя ведь учили. Не умеешь только к новому делу это знание применить. А на книги не надейся, на них одних далеко не уедешь. Тут только практика — смотри и учись.

Когда это “смотри и учись” дошло до сказанного просто и буднично “теперь сама, я смотрю”, Раисе в душной в летний зной операционной палатке сделалось холодно. “Как, сама?! Разве я уже выучилась?”

Раненый, лет тридцати старший сержант, со светлыми глазами и широкими скулами чем-то неуловимо напоминал ей брата. У Володьки вот точно такая же манера морщить нос и щуриться.

Досчитав до двенадцати, он вдруг напрягся, произнес: “Видишь — слева от сосны? Да не затыкай ты мне рот, душно!” и даже мотнул было головой, но тут же уронил руку и уснул. Раиса даже удивилась, что так легко получилось на первый раз.

Но операция, занявшая от силы минут двадцать, показалась ей бесконечной. Она знала, что ошибиться ей не дадут, что Лескова стоит рядом, готовая в любую секунду удержать ее руку, если заметит, что Раиса может перестараться с наркозом, или добавить эфира, если его будет мало. Но та не двигалась, а Раиса, отчаянно боявшаяся упустить пульс или еще чего-нибудь вовремя не заметить, глядела только на раненого и на склянку в своей руке.

В тот день обработали пятерых. Прокофьева, в очередной раз меняя перчатки, сказала: “Для начала хорошо, Поливанова. Галина Алексеевна, вам благодарность. Продолжайте работу, будет у нас еще один наркотизатор”. Похоже, обращение по имени и отчеству у кадрового майора Прокофьевой было в разряде поощрений.

Но когда через полчаса пришла новая машина с ранеными, тяжелого капитана с раздробленными ногами доверили уже Лесковой. Та успела тихо шепнуть Раисе: “Стой, смотри. Трудно будет. Он сердечник”.

Кажется, Лескова набрала шприц чуть не за пару секунд до того, как Прокофьева отрывисто произнесла: “Камфору!” Но самого страшного не случилось, и Ольга Никаноровна так же спокойно закончила операцию, только когда приказала считать инструменты и чуть обернулась, Раиса увидела, что ее лоб блестит от испарины.

Но пока все как будто бы обошлось. Раненого унесли в палатку для тяжелых, Прокофьева распорядилась устроить отдельный пост и о состоянии прооперированного докладывать ей каждый час. Новых машин не поступало, смена заканчивалась.

Операционная сестра уже собрала инструменты, чтобы нести их мыть и кипятить, санитарка наводила порядок в операционной. Раиса выбралась на воздух и только тут почувствовала, что она взмокла насквозь, и халат, и гимнастерка к спине прилипли, и хоть выжимай их.

— Спеклась с непривычки? — спросила подойдя Лескова буднично и даже чуть весело.

— Есть немного, — Раиса не любила признаваться, что устала, — А капитан что?

— Через день-другой понятно будет. Пожилой человек, должность у него штабная была, — неспеша ответила Лескова и стала скручивать папиросу. Раисе прежде и не приходило в голову, что та курит, — Под артналет попали утром. Шофера насмерть, ему вот, обе голени… Все может быть.

— А как вы поняли, что у него с сердцем неладно?

— Можешь на “ты”, - поправила Лескова, — чай не в академии. По рукам. Ногти — часовые стекла, хроническая недостаточность. Небось, долго с медкомиссией спорил. Такие руки или туберкулезник, но тогда бы точно комиссовали, или сердце. Если два дня проживет, глядишь и выскочит.

— А вдруг…

— На войне, Рая, все бывает “вдруг”. Мы никогда не знаем, чем наши труды кончатся. Может, выживет и мемуары еще напишет, как ему Ольга Никаноровна жизнь спасла. Может, к утру уже отойдет. На столе он остаться тоже мог. А может, сейчас все обойдется, а на эвакуации колонну “лаптежники” разбомбят. Все может случиться. Но мы здесь должны сделать все, что можем, настолько хорошо, насколько можем. Вот такая у нас, друг мой, философия.

— Делай что должно и будь что будет, — повторила Раиса.

— Верно. А кто так говорил?

— Мой командир. И учитель, — Раиса постаралась подобрать для товарища профессора самые лучшие и правильные слова. Именно так. Не по званию, не по отчеству, а по самой сути.

— Так римляне древние говорили, — улыбнулась Лескова, — наверняка, он их читал. Была у них такая философия, стоики назывались. В общем-то все, что мы теперь знаем, когда-то придумали греки с римлянами. Даже военную хирургию. Не зря же мы до сих пор все на латыни да на греческом зовем.

После отбоя, уже засыпая, Раиса отчетливо вспомнила тот разговор в Крыму. Даже обстоятельства его были похожи. Тоже тяжелая смена позади. И неизвестность… Екнуло сердце, а ну как снова, как тогда, в Саратове, приснятся ей товарищи, кого на свете уже нет.

С этой мыслью… Раиса открыла глаза. В крошечное окошко их землянки тек тусклый, неверный еще рассвет. Она проспала всю ночь крепко и совершенно без снов. Будто погибшие товарищи тактично решили не беспокоить ее в начинающейся круговерти наступления.

Его ждали. Приказ был получен. Раиса поймала себя на том, что прежде в составе наступающей армии ей еще быть не приходилось. Наступления до сего момента были только сводками Совинформбюро.

На следующий день собрали весь начсостав, выделили передовую группу с заданием развернуться в соседнем поселке, еще пять километров ближе к фронту, а уж потом подтянутся и остальные. Оказывается, и медсанбат может десант высадить, если требуется.

От напряженного ожидания в следующую ночь и сон к Раисе не шел, а когда получилось хотя бы задремать, земля вздрогнула так, что на минуту показалось, что сейчас вся их землянка рухнет на головы. С потолка сыпался сквозь щели песок, а снаружи рокотало так, как ей еще не приходилось слышать. И зарево вставало на горизонте не там, где ему положено природой, а на юго-западе.

— Наши! Это наши бьют! — Лескова встрянула ошеломленную творящимся Раису за плечи. Та едва сумела ее расслышать, — Артподготовка!

Остаток слов Лесковой заглушил новый залп.

В сторону этого зарева еще затемно отбыла на двух машинах передовая группа, а вскоре начали поступать первые раненые. Применить только что полученные знания Раисе пока не пришлось, она опять была операционной сестрой, сначала с Прокофьевой, потом с Кочетковым. Единственный мужчина-хирург во всем "бабьем царстве" оказался нестарым еще человеком, невысокого роста, быстрым в движениях и как будто несколько нервным. Но под его темп работы Раиса подстроилась без особого труда.

В операционной палатке душно. На брезентовых стенках дрожат солнечные пятна. Надо же, Раиса и не заметила, что день давно.

— Следующего!

Кочетков в чистых перчатках, поднял руки в ожидании. Следующий… нет, следующая. Сначала подумалось, что парня судьба такими кудрями одарила. Нет — девушка. Возрастом, наверное, не старше светлой памяти Веры Саенко. Худенькая, с бледной, будто фарфоровой кожей. Волосы крупными кольцами.

К середине дня все лица привычно сливались для Раисы в одно. Но такое — позабыть трудно. Правое плечо раздроблено так, что кость наружу. "Как же высоко…"