День, когда Бога не стало

Женя почесал затылок, потом шею, но одернул себя. Только зажили ссадины.

Стас подъехал на свежеокрашенной желтой «Яве». Женя слышал, что красили в Ростове. Хотел выделяться среди одинаковых красных. В желтой куртке и желтом шлеме Стас действительно выделялся. Сзади его обнимала Лена. Вся в белом. Теперь Женя знал ее имя. Как и все, кажется. Стас любил в красках рассказать, что у нее и как.

– Лена – ни разу не полено, – говорил он.

Женя смеялся со всеми, но про себя думал, что сам бы не стал так шутить. А может, не стал бы встречаться с этой Леной. Хотя она мягкая и красивая.

– Есть курить? – спросил Стас у Жени. – Надо перетереть.

Стас велел Лене ждать его. Довольно грубо. Будто она сторожевая собака. Какой был в этом смысл, Женя не понял. Она и так бы никуда не делась, у нее здесь подруги, они сразу стали что-то или кого-то обсуждать.

– Слышал, в гараже рук не хватает. – Стас выпустил дым в сторону.

– Ну да, Макс на колесах, Вован тут зашивается, и я без выходных.

– Так я подсоблю.

– Сотка за выход и две в выходные.

– У Вовы Бута триста, иногда пятьсот.

– Так иди к Вове Буту.

– Не, не, сотка норм.

Работать на Бута стремно. Он держал мастерскую, но торговал ворованными движками. Все знали, и все молчали. Но пацанам своим он платил хорошо, иногда даже по тысяче в день. И они берегли своего «босса». Работать на Бута – значит быть измаранным в его делах. И в день, когда он не сможет платить ментам, повяжут всех. Стас не был готов к такому.

Женя пожал руку Стасу, хотя не хотелось. Ему никого не хотелось трогать. Скорее бы оказаться дома. В своей комнате. Посмотреть телик и уснуть. Уснуть так, чтобы ничего даже не снилось.

– Мы к Катьке на хату, – сказал Саша. – Погнали с нами.

Женя хотел домой. Он очень хотел домой, но завел мотоцикл вместе со всеми, посадил сзади Марину, снова задохнулся от ее крепкой хватки, снова быстро привык. Она, как и в прошлый раз, уткнулась лбом ему в спину, и от этого стало как-то спокойнее. Словно зуд, который нарастал все время, отступил. Ненадолго.

Катя жила на окраине. Другой окраине района. Если дом Вована был на северо-востоке, то дом Кати – на юго-западе. Это один из концов Пограничной. Дальше начинались бесконечные балки с клевером и клещами и лесопосадки с лисичками и кабанами. В этих краях лисы воровали кур, а ласки таскали цыплят. Единственный плюс жизни на юго-западной окраине – каменный карьер близко. Каких-то десять минут пешком, и ты у холодной родниковой воды. Женя подумал, не поехать ли искупаться, но интерес к дому Кати перевесил.

Мама Кати была на смене. Работала в пекарне. А отец, Женя так и не понял где. Кажется, он не был таким уж важным. Глиняный домик состоял из трех комнат, вернее, веранды и двух жилых комнат с печкой. Низкие потолки и кривые стены как-то сразу сдавили легкие. Хотелось выйти, но все активно рассаживались, кто на разложенный диван, кто на табуреты, кто на пол.

Женя долго не мог понять, что необычного в этом доме. Но когда понял, удивился. Тут не было телевизора. В его доме телевизор был почти в каждой комнате и даже в летней беседке. В их доме бывала тишина только ночью. Как только мама просыпалась, тут же включала Первый канал. Исключением стал день похорон. И завтрашний день станет исключением. Сороковой.

Катя начала что-то выкладывать из пакетов, что внесли Саша и Стас. Хруст и запах сухариков тут же заполнил две маленькие комнаты. Кто-то включил радио. На «Европе Плюс» радиоактивное шоу с Антоном Камоловым. Женю раздражала болтовня, но песни нравились. Иногда он брал с собой маленькое радио в душ. Радио было дешевым и ловило только эту волну. Иногда он прислушивался и невольно улыбался шуткам ведущих.

Сейчас Женя не улыбался. Угрюмо сидел на краешке дивана, прижатый Мариной с одной стороны и потрепанным подлокотником с другой. Гомон голосов казался тупым и бессмысленным. Но завтра станет лучше. Завтра точно станет лучше. Завтра улетит этот чертов голубь. Завтра мать перестанет плакать и жечь свечи у образа. Завтра Женя выбросит матрас и одеяло из летней кухни. Нет, сожжет в старой бочке. И еще что-нибудь за компанию. Старые газеты, мать зачем-то их хранит.

От мыслей этих Жене почему-то стало легче. И липкий запах сухариков с холодцом и хреном уже не так раздражал, и тупые шутки Саши и Стаса даже вызывали улыбку, и облезлая кошка, что выпрашивала ласку, уже казалась не такой облезлой. Женя глотнул пива из кружки с надписью «Выпускник 2003», что протянула ему Катя. Прохлада растеклась внутри. Как долго ему хотелось пить. Он осушил кружку залпом и откинулся на диване. Забыл, что разложен, и оказался лежащим. И пусть. Посмотрел на потолок. Глиняный, неровный, с проводами, он напоминал летнюю кухню бабушки. Там пахло козьим молоком. Женя так живо представил этот запах, что голова закружилась. Он резко встал и, пошатываясь, двинулся к выходу.

– Э, братан, ты чего?

– Все нормально.

Когда Женя так отвечал, это значило, что лучше его не трогать. Это знал Саша. Отчасти это знал и Стас.

– Может, тебе водички? – спросила Катя.

– Отвали. – Женя сказал это шепотом, никто его не услышал.

Двор освещали только окна дома, откуда слышны были смех и музыка из радио. Сад был черным. Очертания выдавали в деревьях яблоню, грушу и вишню. Над всеми возвышался каштан, такой же, как у Жени. Его ветки могли спрятать от мелкого дождя. Под каштаном Женя разглядел железную кровать. Ему нестерпимо захотелось лечь. Мать так и не позволила вытащить из кухни дедову кровать.

– Мы же не какие-то цыгане с Шанхая, – говорила она.

Шанхаем назывался район из двух улиц, где вповалку сгрудились дома цыган. Женю с детства пугали Шанхаем, говорили, что дети там пропадают. Поэтому он там был лишь раз.

Он сделал несколько шагов к каштану, но ему так захотелось в туалет, что остановился в поиске. Обычно деревянные домики ставят в конце двора. Женя представил, как придется войти в полуразрушенное строение с прогнившими полами, и ему стало страшно. Так страшно, что зачесалась голова.

Он еще раз огляделся. Из дома доносился радостный шум. Кажется, начали играть в бутылочку. Идея Саши. Он любил игры, которые вызывают у всех неловкость. Как-то у Вована он предложил бутылочку и на первом же круге ему выпало целовать девушку Вовы, возможно даже Светку. Невероятным образом он крутил бутылочку так, что ему выпадали только девчонки. Женя же натыкался то на Вована, то на Сашу, то на Юрка, и тогда приходилось отвечать на вопросы. Иногда он готов был поцеловать кого-то из парней, лишь бы не отвечать.

Женя зашел за дом, искать туалет передумал. Только он расстегнул ширинку, как увидел, что из темноты на него кто-то смотрел. Два глаза и красный огонек. Женя отшатнулся и выругался. Этот кто-то кашлянул, потом еще и еще. Пока не закашлялся. Так кашлял дядя Жорик после тюрьмы, где отсидел два года за алименты. Женя побежал к дому, влетел в комнату.

– Опа, – кричал Саша.

Женя стоял и не мог выговорить ни слова.

– Целуй его, – продолжал Саша.

Женя уставился на Сашу и не заметил, как к нему подошла Марина и чмокнула в щеку. Ее губы были сухими и шершавыми. Женя вздрогнул.