День, когда Бога не стало

– Там м-м-мужик.

– Братан, воробья спрячь.

Женя потянулся к ширинке и дернул за собачку, она не поддавалась. Он слышал смех и стук своего сердца.

– М-м-мужик, – пытался он выговорить.

– Да это папа, – сказала Катя.

Женя сильнее дернул молнию на джинсах и оторвал собачку. Разразился хохот.

– Ладно, я домой, – сказал он.

– Постой, твоя очередь!

– Да, крути бутылку.

– Не обламывай кайф!

Женя вернулся и под пристальными взглядами всей компании крутанул бутылку из-под «Балтики девятки». Гадость, но Саша любил. Коричневая бутылка долго крутилась, пока не соскользнула на пол. Ее никто не стал ловить, дождались, пока остановится. Когда остановилась, гомон голосов раздался так резко, что Женя был уверен, придется поцеловать Сашу или Стаса. Уж лучше Сашу. Отвечать на вопросы ему совсем не хотелось.

– Это судьба!

Горлышко указывало на Марину. Она сидела на краю дивана, рядом развалился Саша и держал за голую коленку Катю с другой стороны. Сколько раз он уже поцеловал Катю, Лену или Марину?

Кажется, впервые Женя увидел Марину. Он и раньше ее видел, и подвозил, и даже говорил. Но теперь, в этом домике, на этом диване впервые ее увидел. Какой она показалась чужой и нелепой здесь. С дурацкой стрижкой. Что она здесь делала?

– Ну чё стоишь, целуй!

Женя увидел, как лицо Марины краснеет. Она думает, что он сейчас развернется и уйдет. Оставит ее с этим позором. Он бы так и сделал. Он хотел уйти. Просто развернуться и уйти. Молча. Ничего не объясняя. Но она этого не заслужила. Женя облизнул губы, вспомнив, какие у нее шершавые, наклонился и поцеловал. Просто и быстро.

– Че за детский сад «Ромашка»? – завопил Саша.

– Я домой.

Женя, не останавливаясь, вышел за порог. Попытался на ходу застегнуть ширинку, цепляясь ногтями за остатки собачки. Бесполезно. Достал из кармана пачку «винстона», сунул сигарету в рот и прикурил. Услышал кашель. Сухой, надрывный, такой, будто легкие рвутся. На железной кровати под каштановым деревом сидел тот мужик, отец Кати, курил и смотрел на Женю.

– До свидания, – кивнул Женя.

Мужик не ответил.

Женя завел мотоцикл, снова попытался застегнуть ширинку. Молния не поддалась. Во рту тлела прикуренная сигарета. Женя почесал голову, потом руки, живот под футболкой. Глубоко втянул дым, закашлялся. Как тот мужик, отец Кати. Как дядя Жорик после тюрьмы.

Сел на мотоцикл, поднял подножку и уже хотел отъезжать, как из калитки вышла Марина. Будто не замечая его, она прошла мимо.

– Подвезти?

– Я дойду.

Куда она пойдет? Идти минут двадцать пять. Ближайшие фонари только у школы. Женя очень хотел домой. И уже решил трогать, но вспомнил ее на этом продавленном диване в этом низеньком домике, серую кошачью шерсть на ее черных штанах, вспомнил растрепанные волосы и потрескавшиеся губы, чуть поморщился. Что он теряет? Ну сделает небольшой крюк. А потом домой. Запереться в комнате, раздеться и зарыться в свежие холодные простыни, мать утром поменяла. Унять зуд. Он снова почесал голову, бросил окурок.

– Садись.

– Хочу пройтись.

– Не бойся, я медленно поеду.

– Я не боюсь.

У Жени зачесались руки. Нет, он не хотел ее ударить, они зачесались из-за очередного обострения псориаза. Летом, когда вокруг все цветет, он особенно беспокоит. Но и двинуть ее тоже хотелось.

– А хочешь на карьер?

Марина остановилась.

– Можем доехать, быстренько искупаться, тут близко, и потом я тебя отвезу, куда скажешь, или пойдешь пешком, раз так хочется гулять.

Женя представил, как он окунет свое зудящее тело в холодную воду, и руки задрожали. Он достал сигарету, чтобы занять себя. Одному ехать не хотелось. Он не боялся. Но почему-то не хотелось. Только с ней.

– Ладно, – ответила Марина.

Она села, сцепила руки вокруг талии, уткнулась головой в спину, наверняка зажмурилась, Женя уже не вздрогнул. Они тронулись.

Дорога к карьеру в свете луны казалась серебристой. Высушенная земля была так укатана мотоциклами и машинами, что блестела. Трава на обочине уже не была зеленой, зелень кончилась еще в июне, сейчас и до конца лета цвет будет только желтеть.

Женя ехал осторожно. Раскатанные ямы и днем представляли опасность, а ночью вовсе грозили падением. Не то чтобы он боялся что-то сломать, но мысль, что раздраженной кожи коснется репейник или амброзия, вызывала чуть ли не панику. Женя еще внимательнее следил за дорогой в самом карьере. Рев мотоцикла эхом отражался от камней.

Сложно представить час, чтобы в карьере никого не было. Но вот этот час настал. Именно сегодня. Именно им. Им двоим принадлежал целый карьер.

Женя остановился на том же месте, где останавливался всегда. Марина расцепила руки. Он снял футболку, джинсы и в трусах нырнул с камня, откуда обычно не нырял. Мысль о том, что он будет осторожно входить в воду, вздрагивая от холода, под взглядом девчонки, сразу же отодвинул. Надо впечатлить. Или хотя бы не опозориться.

Холодная вода, словно бальзам из алоэ, успокаивала раздраженную кожу. Больше не хотелось расчесать тело до крови. Хотелось замереть. Зависнуть. Женя закрыл глаза, расслабил руки и ноги и позволил воде мягко качать его на несуществующих волнах подводного течения. Остаться бы так навсегда.

Марина долго стояла в нерешительности. Переминалась с ноги на ногу. Когда поняла, что Женя не обращает на нее никакого внимания, она сняла штаны. Топ оставила. Неровной походкой, наступая на острые камни и подпрыгивая от боли, она прошла к кромке. Вода казалась холодной. Но спокойствие, тишина и звездное небо делали карьер особенно манящим. Она ступила в воду, содрогнулась. Недолго думая, плюхнулась животом. Женя вздрогнул.

Он открыл глаза. Звезды ярко нависали над ними. Где-то за кромкой карьера была и луна. Неполная. Марина барахталась рядом, Женя снова закрыл глаза, но расслабиться уже не мог. Нужно было ехать одному. В следующий раз так и сделает.

Несколько гребков, и он оказался рядом. Даже через толщу воды чувствовалось, как она дрожит. Он посмотрел на ее губы. Сейчас они не казались такими колючими, какими были в доме Кати. Но даже при свете звезд было видно, как они синели и дрожали. Замерзла.

Женя молча вылез на берег, обтерся футболкой, натянул джинсы. Молния все так же не застегивалась. Марина карабкалась следом, по камням, наступая на самые острые. Не везет этой девчонке. Женя подал ей руку, но она не заметила.

В мокром топе и дурацких трусах она казалась еще более несчастной, чем на продавленном диване Кати. Женя протянул ей свою футболку, она кое-как обтерлась и попыталась втиснуться в штаны. Мокрые ноги никак не пролезали. Она прыгала, пытаясь натянуть штанины на бедра. Женя усмехнулся. Самым смешным были ее трусы. Он не видел таких никогда на девушках. Он видел девушек в белье не так часто, как хотел, но каждый раз это были едва прикрывающие лобок треугольники. Марина же прыгала перед ним в простых белых трусах, больше похожих на бабулины панталоны. И впервые за вечер, а может, и за месяц ему стало смешно. И он засмеялся.

Марина, разозлившись то ли на Женю, то ли на штаны, стянула их и бросила в сторону. Женя расхохотался еще громче. Марина села на камень и заплакала. Опять.

– Ну ладно тебе.

Женя не умел утешать плачущих женщин. Ему было не по себе от чужих слез. Он смотрел на ее ноги, бликующие от воды, на красный шрам на коленке и едва заметный ожог. Он почесал голову. Опять почувствовал, как кожу жжет. Хоть снова прыгай в воду.

– Одевайся, поехали.

Марина все еще сидела на камне и дрожала то ли от слез, то ли от холода. И хотя ночь была теплой, в мокрой одежде можно было легко заболеть. Женя поднял выброшенные штаны, с большими карманами, и протянул Марине. Она молча взяла, выдохнула и надела.

Женя завел мотоцикл, рев раздался эхом. Марина села сзади, прижалась мокрым дрожащим телом к теплой спине Жени, уткнулась холодным лбом в шею. Мурашки пробежали по затылку, захотелось почесаться, но он резко тронул мотоцикл с места. Марина сцепила руки сильнее, стало не хватать воздуха, но вскоре хватка ослабла, он задышал.

На Пограничной в некоторых домах еще горел свет. В доме Марины мерцало голубым.

Женя остановился у зеленого забора и заглушил мотор. Зачем? Нужно просто сказать «Пока» и ехать домой. Лечь в прохладную постель и уснуть. Без снов.