День, когда Бога не стало

Невозможно ненавидеть плачущего человека. Особенно если этот человек твоя лучшая подруга, пусть и бывшая. Истерика Кати зашла так далеко, что Марине ничего не оставалось, как сесть рядом с ней на пол, крепко обнять и тоже заплакать.

– Мне так много тебе хочется рассказать, – проговорила наконец Катя.

Придется быть настоящей подругой. Показать, как это делается.

– Я никого никогда так не любила…

– Вы знакомы два дня…

– Я увидела его, и меня словно током ударило. Пробило до самых пяток. Я хочу родить ему детей.

– Он вроде в армию уходит, – сказала Марина.

– Я дождусь.

Катя еще долго говорила о том, какой Саша чуткий, какой заботливый, как классно целуется. Марине ничего не оставалось, как сжимать челюсти и молчать, притворяться, что рада счастью подруги.

– Я не хочу тебя потерять, – наконец завершила свою речь Катя. – Но если ты скажешь мне бросить его, я брошу. Только скажи!

Марине очень хотелось сказать: «Бросай!», но она лишь ответила:

– Я желаю тебе счастья. В конце концов, мы с ним почти не знакомы.

Зачем она так сказала? Потому что ее платоническая любовь ничего не стоит в сравнении с физической любовью Кати. Марина целовалась лишь раз. С соседским мальчишкой. И ей не понравилось. Это было глубокой зимой, они боролись и упали на скользком льду, он склонил свое лицо над ее и засунул язык в рот. Сначала было интересно, и Марина давно хотела узнать, что это. Язык показался слишком скользким, Марина, едва сдерживая рвотный позыв, оттолкнула его. У нее еще долго горели щеки. Даже сейчас от воспоминаний слегка подташнивало. Но с Сашей все было бы по-другому, она уверена. Жаль, что узнать ей не придется.

Катя с опухшим лицом наконец сказала, зачем пришла:

– У Жени дедушка умер. Завтра похороны.

– В такой ливень?

– Думаешь, люди в дождь не должны умирать?

– Думаю, в дождь не должны хоронить.

Несмотря на мрачность темы, Марина улыбнулась. Вот таких разговоров с подругой она не могла лишиться. И пусть ей будет больно, она выдержит. Будет рядом, когда Саша обидит ее или бросит. А он непременно ее бросит, не сможет на эмоциональных горках долго кататься. А Марина может. Уже целый год. Вот если бы Катя не переехала год назад из своего Казахстана, Марина бы сейчас была с Сашей.

– Ты правда не обижаешься? – спросила Катя, все еще шмыгая носом.

– Правда. – (Это было неправдой.)

– Я бы умерла за тебя.

– Я знаю. – (Нет, это не так.)

Они еще какое-то время обсуждали смерть Жениного дедушки. И ведь было что обсудить. Многие в их городе почему-то вешались, но мало кто делал это так изящно, как Женин дедушка. В собственном саду при полной луне. И как бы часто Марина ни думала о собственной смерти, повешение никогда не приходило на ум. Вернее, приходило, но одна мысль о том, как она посиневшая, а теперь и безволосая, болтается на веревке с вывалившимся языком (почему-то именно так она себя представляла), вызывала настоящий ужас.

– Он болел, – сказала за чаем Катя. – Кажется, рак.

– Мой дедушка умер от рака.

– Отстойно.

– Да.

Катя выпила чай, съела три булочки и ушла домой, согласовав, что они с Сашей заедут вечером на пару минут поздороваться. Формально Марина наказана, поэтому сможет выйти только за калитку ненадолго.

– Ну и воняет от этой твоей Катьки, – сказала бабушка, поморщившись. – Мать знает, что она курит?

– Знает.

– И разрешает?

– Ей уже восемнадцать.

– По сраке бы ей ремнем.

У бабушки от всего был один рецепт – «по сраке ремнем». Хотя Марину ни разу не били, тем более ремнем. Кажется, у мамы был кожаный пояс от пальто, но кожа была телячьей, поэтому больно ударить им невозможно.

– Сегодня эти приходили, в белых рубашках, – сказала бабушка.

– Кто?

– Ну какие-то миссионеры. Книжки все совали. – Она скривила рот. – Я погнала их ссаными тряпками…

– Ой, ба! Какими тряпками? Небось чаю предложила! Я тебя знаю.

– Не предложила, но и не пустила на порог. И книжки не взяла.

Марина ждала вечера. Зачем они приедут? Чтобы показать ей свою любовь. Смотри, какому прекрасному чувству ты не мешаешь развиваться. Будь милосердной и доброй. Уступи место другому. Сними свою рубашку и отдай ближнему. Не будь эгоисткой. Этими нотациями любила кормить бабушка. Она отчего-то считала себя набожной, хотя в церкви появлялась от силы пару раз в год. И непременно тащила с собой Марину. Пусть все видят, какая у нее хорошая внучка растет. Особенно бабушка радовалась, когда встречала свою знакомую прислужницу. Бабушка любила говорить о Боженьке, но не утруждала себя обрядами.

Вечер приближался. И дождь, словно насмехаясь, прекратился. Марине разрешили постоять у калитки двадцать минут. Она знала, что скоро этот домашний арест сойдет на нет. Сегодня двадцать минут, завтра час, а послезавтра никто не вспомнит, что ей что-то запрещали.

Перед Мариной стоял непростой выбор. Накрасить ресницы и надеть почти новый спортивный костюм, который мама купила к школе, или замотаться в дедов огромный банный халат, выказав тем самым свою душевную боль. Как же ей хотелось появиться во всей красе, где-то таилась мысль, что она лучше Кати, пусть и без волос, и Саша еще пожалеет, что выбрал не ее. Но Марина поступила по-христиански, подставила вторую щеку. И когда Саша с Катей посигналили, Марина вышла в большом банном халате деда.

Катя стояла у калитки, а Саша подпирал мотоцикл, скрестив руки на груди. Как же хорошо он смотрелся. Голубые джинсы идеально сидели, а кожаная куртка добавляла очков общей крутости. Мышиного цвета кудри от влажности еще сильнее завились, и в глазах горел огонь. Да, огонь в них был. Чем дольше он смотрел на несчастную Марину, которая натужно улыбалась, тем сильнее раздувалось его самолюбие. Он победитель. Он король. «Он самый лучший», – думала Марина и сдерживала слезы.

– Я завтра зайду за тобой в десять, и вместе пойдем, – сказала Катя.

– В десять уже отпевание, – уточнил Саша.

– Ну без пятнадцати десять, – сказала Катя.

– А разве самоубийц отпевают? – спросила Марина.

Саша отвернулся, будто ему вдруг стало все понятно и он больше не намерен тратить свое внимание на столь незначительную персону, как Марина, да еще такую нудную. Марина зачем-то подтянула пояс на халате, выпрямила спину, которую она сутулила все время.

– Потом на кладбище, потом обед, – продолжала Катя, пропустив вопрос Марины. – Захвати бутылку воды на всякий случай.