День, когда Бога не стало

– Как нога, боец? – спросил он громче.

– Твоими молитвами, – зачем-то буркнула Марина.

Ничего остроумнее она не смогла придумать и злилась на себя.

Катя помогала Ане с посудой, протирала стаканы, которые женщина в черной косынке и с уставшими глазами, мама Ани и Жени, Валентина Петровна, мыла в большой лоханке. Стаканы собрали по всей улице. Так всегда на похоронах. Одалживаешь у соседей посуду, столы, лавки, стулья, простыни для навеса. Почему-то тут не сделали навес, и гроб стоял под прямыми лучами, отчего Марина даже не хотела смотреть в ту сторону. Она вошла в беседку и села рядом с подругой.

– Макс с Вованом в Красном Сулине, – говорила Аня. – Там КамАЗ на трассе сломался, платят по двойному счетчику.

– Кто ж гроб понесет?

– Женя, Саша. – Аня выпучила глаза на мать. – Дядя Жорик, Виталик, Юрец обещал быть…

– Женю лучше не трогать, – сказала мать.

– Чего это?

– Господи, Ань, ну когда ты такая злая стала?

Глаза Валентины Петровны заблестели, она стерла ладонью слезу и отвернулась к печке. Аня опустила лицо к натертому стакану.

– Сходи позови его, – не оборачиваясь, сказала мать.

Аня молча встала и вышла из беседки. Катя продолжала натирать стаканы, а Марина не знала, куда себя деть. Казалось, она пришла в середине какого-то важного разговора, в который не смогла включиться, и он оборвался.

Низенькая старушка у гроба все читала. Никто не слушал, шептались и обмахивались газетами.

– Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавы, сам, Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Петра…

Женщина в черном кружевном платке на стуле у кирпичной стены обмахивалась веером с ярко-красными маками. Эти маки выглядели инородно, и Марина не могла отвести взгляд от них. Рядом с ней старушка, не моргая, смотрела в одну точку. Куда-то между гробом и асфальтом, будто видела что-то. Другие горюющие казались обычными, поэтому Марина на них не смотрела.

В распахнутую калитку вошли Карина и Юра. Карина без привычного макияжа выглядела слишком милой рядом с угловатым Юрой. И Марина невольно подумала о том, как часто они занимаются сексом. И тут же ей стало стыдно за свои мысли.

– Ты чего такая красная? – спросила Катя. – Плохо?

– Иди в дом, посиди под вентилятором, – сказала Валентина Петровна. – Анька, проводи девочку в дом.

Только что вернувшаяся Аня закатила глаза, но молча кивнула Марине, чтобы шла за ней. В доме было прохладно, он и правда был больше, чем казалось. Два вентилятора работали на всю мощность в зале, куда привела Аня. На дверцах серванта висели белые простыни. Телевизор тоже был укрыт. Два окна выходили на тенистый сад, отчего комната казалась еще грустнее.

– Водички хочешь?

Марина не успела ответить, Аня крикнула куда-то из двери:

– Женя! Принеси воды из холодильника.

Аня вышла. Стало тихо. Так тихо, что слышно было только отстукивание секундной стрелки настенных часов. Только б они не заголосили, как бывало дома у Марины. Она так и не привыкла к ежечасному грому из дешевого китайского динамика.

Марина смотрела, как длинная стрелка едва заметно ползет к двенадцати. Еще чуть-чуть, и будет ровно одиннадцать. Целый час низенькая старушка что-то читает. Неужели так много нужно отмолить?

В одиннадцать стрелка молча двинулась дальше. Марина вздохнула с облегчением. В саду кто-то ходил. Встать и выглянуть она боялась. Вообще боялась пошевелиться и обнаружить свое присутствие в совершенно чужом доме. Она пыталась вспомнить, зачем вообще согласилась идти на эти похороны. Может, для того, чтобы домашний арест быстрее закончился, а может, чтобы увидеть Сашу.

Дверь с матовым стеклом открылась, вошел Женя со стаканом воды. Он мрачно глянул на гостью, кивнул вместо приветствия, поставил стакан на столик перед диваном и вышел. Она успела разглядеть свежие ссадины на руках. Как-то Марина подхватила в школе чесотку и целую неделю сидела дома. Руки чесались так сильно, что хотелось срезать кожу. Марина посмотрела на стакан. Пить хотелось, но заразиться чесоткой и снова мазаться вонючим кремом с ног до головы нет. Она сглотнула и посмотрела в окно. В саду за яблоней кто-то курил – к нему подошел Женя, тот протянул ему сигарету, Женя сделал затяжку и вернул сигарету. Значит, не чесотка.

– Автобус приехал, – крикнули с улицы.

Марине хотелось остаться в прохладной комнате. От мысли о жарком кладбище тошнило. Она залпом выпила воду, чуть не поперхнулась и побежала во двор.

Автобус набился, как в воскресный день, когда все едут на рынок. Старухи расселись, а те, кому было меньше шестидесяти, стояли. Было жарко и тесно. Марина с Катей протолкнулись назад, где их вдавили в стекло.

Автобус со скрипом тронулся. Кто-то попросил открыть окна, но старушки зашипели что-то про сквозняк. Марина чувствовала запах старого поролона сидений и ощущала, как капли пота стекают по спине к резинке трусов. Саша обнимал Катю за талию. Они стояли так близко, что Марина чувствовала жар его руки, которая каким-то образом касалась и ее талии, отчего дышать становилось еще труднее. Скорее бы приехать и отлепиться от этой парочки.

Дорога до кладбища казалась вечной, хотя ехать пятнадцать минут. Марина, кажется, несколько раз собиралась потерять сознание, но плотное кольцо людей не давало упасть. Волосы под кепкой промокли, и капли пота скатывались по вискам. Кому-то в автобусе стало плохо. Пахнуло нашатырным спиртом и корвалолом. Водитель не обращал внимания на причитания в салоне и гнал по разбитым дорогам так, словно до этого работал на «скорой». Марина представила, как на кочках подпрыгивает тело покойного деда в открытом гробу, и не сдержала смешок.

– Ты чего? – шепнула Катя.

– Потом.

Не хватало еще, чтобы Катя заржала в голос. Она могла. С той же простотой, с какой она трогала незнакомого покойника за руку. Саша крепче прижал к себе Катю, Марина почувствовала это движение.

На кладбище их ждала вырытая могила, двое копальщиков без футболок и лавка, на которую поставили гроб. Валентина Петровна поправляла что-то в гробу. Наверное, дед все-таки подпрыгнул. Аня с заплаканным лицом смотрела на Женю, который стоял в стороне, отвернувшись от гроба. Он будто вообще не участвовал в похоронах.

Низенькая старушка что-то еще прочитала, и потянулась вереница к гробу. Кто-то касался рук, кто-то трогал за ноги, а кто-то целовал в лоб. Марина отошла подальше. Один из могильщиков сказал ей что-то, но она сделала вид, что не услышала. Она и правда не расслышала.

Наконец прощание закончилось. Женя так и не подошел. Могильщики, все так же без футболок, закрыли крышку, вбили гвозди и опустили гроб в прямоугольную яму. Не очень глубокую, потому что гроб ставили сверху на гроб жены Петра Александровича, которая умерла десятью годами раньше. Пока опускали, одна из веревок выскользнула и гроб накренился. Могильщик помоложе удержал свой край. Теперь дед точно перевернулся. Но поправлять никто не стал.

Валентина Петровна взяла горсть земли и бросила на гроб. За ней потянулись остальные. Когда все желающие бросить землю на гроб кончились, могильщики стали закапывать. Земля была влажной, легко копать, но тяжело закапывать. Молодой могильщик покрылся крупными каплями пота и постоянно вытирал ладонями лоб, отчего лицо стало грязным.

На холм положили венки и двинулись к выходу с кладбища. Кто-то подошел сзади и вытер руки о платье. Марина обернулась, но так и не поняла, кто это был. Старушки, женщины, какие-то хилые мужички – никто не выдал себя. Будет повод выбросить платье.