День последний

Огромный всадник на огромном коне первым перепрыгнул неглубокий ров и бурей ворвался в приоткрытые ворота. Это был Момчил. Прыжок был такой длинный, что из-под копыт коня посыпались искры, и животное чуть не упало на щербатую каменную мостовую. Но Момчил пришпорил его и с поднятым мечом ринулся к кучке дерущихся возле ворот. Одни из них напирали спинами на ворота, чтобы их закрыть, в то же время отбиваясь мечами от момчиловцев. Сверху, с башни, сыпался град камней и стрел. Звон оружия смешивался с яростными криками сражающихся. Горящие в бойницах факелы и зар^о пожара озаряли все кругом красным светом. Ворота заСкрипели, закачались и открыли еще шире свою пасть. Как ^з в это мгновение сверкнул Момчилов меч. Отрубив чьи-то пальцы, он впился глубоко в деревянные бревна ворот. Момчиловцы сразу узнали этот страшный удар, издали радостный крик и еще сшьней потянули ворота. Наконец ворота распахнулись настежь, с такой силой стукнув по боковой башне, что загудели, а от каменной стены отвалилось несколько обломков. В зияющий пролет хлынула конница. Вся площадка перед воротами наполнилась развевающимися черными гривами коней и возвышающимися над ними плотными фигурами всадников.

Момчиловцы придержали коней.

— Глядите! Корабли горят! — крикнул кто-то.

Внизу, на море, кострами пылали три ладьи. Мачты

их походили на дымящиеся головни, красные языки пламени проворными белками сновали по веревочным лестницам, паруса, полусгоревшие и рваные, полоскались по ветру, будто огненные знамена.

Откуда-то появился Райко.

— Воевода!

Только одно слово промолвил на этот раз разговорчивый племянник воеводы. Отыскав Момчила, он принялся что-то шептать ему на ухо, показывая рукой на башню, находившуюся в середине города, ближе к морю. Момчил ничего не ответил, только стал искать кого-то глазами среди своих.

— Саздан! — крикнул он.

Длинный серб медленно отделился от группы всадников.

— Останься со своим отрядом здесь, — коротко приказал Момчил и повернулся к воротам, так что одну щеку его озарил огонь пожара, а другая осталась в тени. — Охраняй башни и соседние бойницы. Кто вооруженный подходить будет — стреляй без промедления! Но мирных жителей не трогайте!

И, повернув коня, поскакал вниз, к морю; за ним Райко и остальные.

Уличка скоро привела их к одним воротам и вывела на берег ярко освещенный пылающими ладьями. Остальные корабли находились в открытом море. Их высокие кормы и надутые паруса белели над волнами, как напуганная стая уток.

Но Момчил и его спутники даже почти не взглянули на море. На узкой полоске земли, возле нескольких островерхих шатров, рубились человек сто — не на живот, а на смерть. Между двух черных ладей, еще остававшихся в заливе, и берегом сновали лодки, битком набитые агарянами. Первый заметил эти лодки Райко.

— Коли мы их не перехватим, половина убежит на корабли, — крикнул он и направил своего высокого быстрого скакуна к самой воде.

Волна, плеснув в ноги коню, выбросила на песок обломок обгорелой мачты.

Воевода покачал головой, всматриваясь в тени сражающихся.

— Не успеют. Мы во-время прискакали, — пробормотал он. — Райко, возьми пятьдесят человек, скачи по берегу, а потом по воде, вброд! Нистор и греки с той стороны здорово их прижали. Теперь дело за нами. Отрежьте агарян от моря, а мы с побратимом Раденкой сверху ударим. Действуйте! Скорее!

Люди Райка словно только того и ждали: тотчас подняли коней вскачь по мелководью. Момчил постоял на месте, потом, увидев, что передовые всадники уже атаковали одну готовую отплыть лодку, привстал на стременах и повел своих. Лодка опрокинулась, и желтые чалмы очутились в воде. Следуя вдоль городской стены, Момчил подвел свою дружину так близко к месту боя, что можно было разглядеть лица дерущихся. Но полоска суши стала уже тесной, и всадники ехали теперь по двое, по трое в ряд, а кони, испуганные волнами и пожаром, пятились назад, становились на дыбы или спотыкались, увязая в рыхлом песке. Тогда Момчил спешился. Момчиловцы последовали его примеру.

— Кто с мечом — за мной! Коней оставить копейщикам! И еще одно, — крикнул он громче, покрывая вой ветра и шум сражения: — В плен не брать! Руби и коли!

С этим возгласом он ринулся в самую гущу боя. Его рослая фигура была видна издали; на нее глядели, за ней следовали, как за знаменем, его верные момчиловцы. И как дровосек прокладывает путь топором в лесной чаще, так Момчил прорубал проход в живой стене врагов.

«Чудные шапки у этих агарян, вроде капустных кочанов!» — пронеслось у него в мозгу, когда он повалил

двух рослых^отивников. Но и у него из левой щеки потекла кровь: ее,\как ножом, полоснуло стрелои

— Берегись, Воевода! — крикнул ему кто-то в разгар

боя. \

Момчил только успел пригнуться, как на расстоянии пяди от его волос рассола воздух тяжелая палица. Не задевая его, она раздроби.ла правую руку клейменому сербу Гойке. Тот взревел оКболи, но не выпустил меча. Схватив оружие в левую руку, он ринулся вперед и с яростью погрузил клинок в жИвот какому-то толстому агарянину. Но тут силы оставили его: он лег на землю рядом со своей жертвой и прижал к груди свою раздробленную руку. «Метили в меня, а попали в него, беднягу», — подумал Момчил и, чувствуя, как вся кровь бросилась ему в голову, стал искать глазами того, кто метнул палицу. Взгляд его остановился на одном агарянине с поднятой правой рукой возле крайнего шатра.

«Вот кто метнул», — подумал он и полетел туда. Но в суматохе и полутьме добраться было трудно. Вокруг валились, как снопы, убитые и раненые; песок от крови почернел и намок, словно после дождя. Треск разрубаемых боевыми секирами костей, пение стрел, тупые удары копий в щиты — все это тонуло среди криков и проклятий, стонов и хрипа людей, отстаивающих железом и мышцами свою жизнь и веру. Но все тесней сжималось вокруг агарян кольцо нападающих, все реже мелькали их большие чалмы, все тусклей блестели серповидные кривые ятаганы. За шатрами Райковы всадники рубили врагов, не слезая с седла, и взмыленные кони их топтали пеших передними копытами.

— Руби! Коли! — раздавались крики момчиловцев.

Ближайшие передавали эти слова дальним, и этот

громкий клич придавал храбрости робким, зажигал новый огонь в жилах ослабевшей руки.

Наконец последние агаряне дрогнули, Момчил опустил свой меч и, взобравшись на груду тел, окинул взглядом поле боя. Лишь кое-где блестели еще ятаганы и виднелись чалмы, а между ними носились всадники на долгогривых конях. «Свершилось!» — промолвил Момчил со вздохом облегчения и только тут заметил, что правая рука у него повисла, одеревенелая от усталости.

Вдруг Момчил опять заметил того агарянина, который, как ему показалось, метнул палицу. Агарянин смотрел сквозь отверстие в полуразрушенном шатре, думая, видимо, только о том, как бы убежать. «Не прощу ему кровь Гойки!» — подумал Момчил и, сжав в ослабелой руке рукоять меча, тихонько подполз к трупам агарян, окружавшим шатер, словно насыпью. Перепрыгнув через них, замахнулся что было силы. Агарянин мгновенно исчез, но меч Момчила рассек шатер снизу доверху, и он покосился на сторону. Пока подбежавшие момчиловцы рубили веревки и колья, Момчил опять поднял меч и откинул полотнище. Перед ним предстали двое в агарян-ской одежде: в одном из них, рослом, широкоплечем, Момчил узнал того, за которым гнался; на другого, почти ребенка, воевода даже не взглянул. Момчил занес свой меч над высоким агарянином. Но дрогнула ли у него рука от усталости, или агаряне отдернулись в сторону, только вместо того, чтобы обрушиться со всей силой на того, кому был предназначен удар, меч лишь просвистел у самого его плеча и, полоснув желтую шелковую одежду агарянина с девичьим лицом, сорвал прочь целый кусок ее. Мальчик, испуганно вскрикнув, поспешно прикрыл обнаженное место рукой. Но, прежде чем он успел это сделать, Момчил заметил под одеждой полную женскую грудь. Узкая рана, из которой брызнули капли крови, протянулась через всю эту грудь, от самого плеча.

— Елена! — почему-то воскликнул Момчил и, поспешно опустив меч, остановился, словно окаменев.

Он не заметил даже, что высокий агарянин, что-то крича раненой, занес над ним свой ятаган. Но во-время подбежавший Твердко прикрыл воеводу своим щитом, а несколько других момчиловцев наставили на агарян копья.

— Не убивайте их! — крикнул Момчил.

Момчиловцы отодвинулись, а агарянин, словно позабыв

о копьях и мечах, о грозном воеводе и кровавом сражении, поспешно уложил девушку на землю и стал ее перевязывать, сделав бинты из рубашки, которую снял с себя.