День последний

Момчил, совсем придя в себя, раздраженно спросил юношу:

— Почему ты думаешь, боярин, что через десять лет эту землю будут топтать агаряне?

— Что ты меня спрашиваешь, воевода? — глухо ответил Игрил. — Конечно, будущее одному богу известно. Только сдается мне, несдобровать христианам. Я еще пятнадцатилетним мальчишкой был, — дед мой, протосеваст Панчу, сказал царю: «С юга надвигается гроза. Береги Болгарию, Александр!» Что знал мой дед об агарянах? Он в глаза их не видал, слыхом о них не слыхал. А сказал правильно.

Молодой боярин поднял голову и обвел взглядом всех присутствующих.

— А вы говорите: пускай цари да бояре хлопочут; нам ни тепло ни холодно. Эх, посмотрели бы вы, как агаряне людей в плен хватают да вереницами на продажу гонят, так другое заговорили: бы! И бедных, и богатых, и отроков, и бояр — всех на одной веревке в неволю волокут.

— Эх, поглядеть бы, как моего боярина Георгия веревкой свяжут! — злобно ОТКЛИКНУЛСЯ ОДИН ИЗ МОМЧИЛОВ-цев. — Пускай бы уж и меня той веревкой связали...

— Момчил-воевода, православные христиане! —вдруг воскликнул Игрил, сверкнув глазами. — Неужели: вы не понимаете, что я не о своей только неволе рассказал? Каждый из вас может в такую же беду попасть. Все христиане, весь народ болгарский — и царь, и бояре, и отроки — могут рабами стать. А все-таки каждый в свою сторону тянет, и нет согласия...

Момчил протянул руку по направлению к нему.

— Ты что же, боярин? — сурово промолвил он. — Хочешь, чтоб я велел всем этим людям разойтись по домам и отдаться в руки своих мучителей и убийц, а сам явился бы с повинной к Иоанну-Александру, чтоб он в темнице меня сгноил?

— Правильно, дельно говоришь, боярин, — вмешался Войхна. — Умнеет человек, видно, коли горя хлебнет! Посмотрим, что остальные бояре и владетели говорить будут. Верно, тоже поумнеют, агарянокой неволи отведав.

Игрил хотел что-то возразить старому хусару, но в это время кто-то крикнул:

— Кажись, Райко плывет на челне!

Все повернулись к озеру. По его светлой поверхности в самом деле скользила лодка, быстро приближавшаяся к берегу. На носу стоял на коленях человек, а ближе к корме сидели и гребли двое. Плеск весел мешался с говором и смехом.

• — Это Райко, он самый! — промолвил Войхна, поднявшись на колени, чтобы лучше видеть. — Коли гуторят да смеются, значит, он!

Игрил тоже поглядел на приближающуюся лодку и большой щербатый месяц над ней, выгнутый в одну сторону и покосившийся, как надутый ветром парус. Потом он встал. Вместе с ним встала и Эйлюль; она обвила его шею руками, как молодой побег обвивается вокруг могучего дуба.

— Воевода Момчил, — промолвил Игрил. — Не знаю, прав я или нет, только хочу сказать тебе вот что: ежели мы, бояре, не перестанем грабить и мучить народ, а вы, хусары и мятежники, не перестанете бунтовать против царя и разрывать на части царство, десяти лет не пройдет, как сюда явятся агаряне, и нога их будет топтать нашу землю. И ты точи свой меч не на бояр и царских людей, которые не знают, что сами себе роют могилу, а на агарян. Этим ты и богу и народу угоден будешь.

Тут показалась у входа в тесный заливчик черная лодка Райка. Она приближалась, ломая сухой тростник. Наконец подплыла к берегу, и Райко выпрыгнул из нее.

— Добрый вечер тебе, Момчил, и вам, братья, — промолвил он, сняв шапку и отмахиваясь ею от комаров. — Нет ли чем разговеться? Нутро тоскует от сушеной рыбы и. соленых маслин.

— Как не найтись! Я для тебя кое-что припрятал, — ответил Войхна и принялся что-то искать позади себя.

Прежде всего он вынул большую тыквенную бутыль с вином. Райко тотчас протянул к ней руку.

— За твое здоровье, Момчил! За ваше, братья! — сказал он, поднося ее ко рту. — Угостите и гребцов, — прибавил он, порядочно отхлебнув и вытирая мокрые усы. — Поройчане — славные ребята. И знаешь, Момчил, ведь они, рыбаки эти, тоже деспотом тебя называют. Деспот Момчил — и конец!

Момчил вздрогнул.

— Значит, всем уже известно о моем переходе. Недели через две Кантакузен выступит против нас, — промолвил он и поглядел на Игрила. — Слышишь, боярин? Сперва Кантакузена, а потом ...

Он остановился на полуслове. •

— Потом Елена, — шепнул он Игрилу на ухо. — Скажи ей, боярин, когда будешь в Цепине, что больше я не отпущу ее ни за что на свете.

— А агаряне? — тихо спросил Игрил.

— Кто топчет мою землю и вредит простым людям, тот ступай к тем, в Полистилон, — отрезал воевода.

Лицо Игрила немного прояснилось; он облегченно вздохнул.

— А теперь — счастливого пути! Приедешь в Цепино, поклонись от меня Евфросине, — сказал Момчил, направляясь к лодке.

Она была довольно большая, с парусом и широким сиденьем на корме. Игрил вошел в нее первый и, бережно закутав Эйлюль в козью шкуру, усадил девушку рядом с собой. Находившиеся на носу два гребца, чьи лица трудно было рассмотреть в темноте, отвязали веревку и подняли парус. Он надулся, и челн, качаясь, полетел по черной воде залива.

— Прощайте! — крикнул Момчил отъезжающим.

— Не прощайте, а до свиданья! — послышался голос Игрила.

Эйлюль, высвободив руку из кожуха, помахала Мом-чилу.

Воевода долго стоял, задумчиво глядя вслед уплывающей лодке. Он стоял неподвижно, будто на часах, и месяц, поднявшийся уже высоко, сжал большую тень его до размеров каравая, так что ее можно было принять за свернувшуюся у ног хозяина овчарку. Ночной ветер подул сильней, и подгоняемый им челн уже скрылся за высокими тростниками, а Момчил все не двигался с места. Он не слышал ни шума травы под копытами приближающихся коней, ни возбужденных веселых голосов, не заметил, как вокруг тоже стало шумно и весело, словно в доме при появлении званых гостей. Вдруг он почувствовал легкий толчок чьей-то руки, неожиданно опустившейся ему на плечо.

— Момчил! Момчил! — послышался голос совсем рядом.

Он вздрогнул, как будто пробуждаясь от с на, и быстро обернулся. Перед ним стояли Райко и Нистор.

— Все в порядке, воевода, — сказал последний и, наклонившись к воеводе, прибавил: —Завтра нам откроют ворота, как в Полистилоне. На рассвете Перитор будет наш.

— Перитор, — рассеянно повторил воевода, как будто в первый раз слышал это слово.

Но вдруг он выпрямился, гордо сверкнул глазами из-под сдвинутых бровей и громким, властным голосом крикнул: