Держава (том первый)

— Как гнида! Как же ишшо…

— О–о–х! — устало вздохнул Рубанов. — Аполлон. В чём он одет–то был?

— В чёрном пальте. Точно помню, — аж подпрыгнул Антип, перебив лакея.

— Да-а. Черноволосый такой. Как дьявол словом… и тут же душить, — всхлипнул Аполлон.

— А я его — бац! — вновь начал заводиться Антип. — А потом ещё раз… а потом как заору: «Руки кверху-у, зара–а–аза-а!» А он, шельмец, в дверь — шасть, заранее, што ли открыл, и исчез.

— Ду–ше–гу-у–у–бец! — словно в опере пропел Аполлон.

«Так, так, так, — задумался Рубанов. — Во-о чушь какая. Бывает же стечение обстоятельств».

— Ладно! Окно чем–нибудь заложите, запирайтесь, да спать. Утром полицейских вызову. Всё равно никого не найдут: «Зато будет что рассказывать», — даже обрадовался он.

На Акима тоже свалилась неожиданная радость. На следующий день он не пошёл в гимназию, поплакавшись маменьке, что не спал всю ночь, хотя на самом деле, к несказанному горю своему, ничего не слышал.

Поглазев, как полицейские мучаются с Пахомычем и временами незаметно крестятся, оглядев разбитое окно, стал бродить по дому, и в кабинете отца, куда вход ему был категорически запрещён, увидел под креслом, рядом с пустой бутылкой, какую–то книжонку. Мучаясь скукой, унёс в свою комнату и начал читать с неожиданно проснувшимся интересом, неизвестно для чего записывая особо заинтересовавшие его места. Вечером вернул книгу на место, под кресло.

Отдав «Протоколы» лично Сипягину, Рубанов не стал фантазировать, рассказав лишь про вора.

— Да-а! развелось в Питере мазуриков. Того и гляди портмоне сопрут. Но не они опасны, а те респектабельные курчавые брюнеты, что в прошлом году собрались в Базеле на Первый организационный съезд сионистов. Вот там–то, как мне донесли, и обсуждались некоторые из вопросов, о которых вы читали в данной пакостной книжонке. Через месяц после этого, в сентябре 1897 года, в Вильне состоялся Первый съезд еврейского социалистического Бунда, где преобладала идеология сионизма, а не социализма. Все должны

подчиняться евреям как избранному народу, — сморщился Сипягин. А весной этого года, как я тебе уже говорил в прошлый раз, состоялся Первый съезд РСДРП, где тоже еврей сидел на еврее и евреем погонял, как говорится в русской поговорке.

— Чего–то не слышал такую, — задумался Рубанов.

— Не слышали, так услышите. Главное, до этих–то субчиков добрались. Пусть в Сибири немножко остынут и свежим воздухом подышат. И я не считаю себя националистом. Тут дело не в нации, а в идеологии и религии. Ведь если у нас еврей выкрещивается, то он пользуется теми же правами, что и русский. Правда, об этом они почему–то помалкивают… А книжонка эта, — брезгливо кивнул на «Протоколы», думаю, идёт от масонов. Вы, Рубанов, случаем не масон? — улыбнулся Сипягин. — Шучу.

— Я фармазон! — Шучу! — тоже улыбнулся Максим Акимович.

— Мы–то с тобой шутим, а, насколько мне известно, даже некоторые великие князья являются масонами, — открыл он дверь и посмотрел, не подслушивает ли кто. — Рыба гниёт с головы, любезный мой Максим Акимович.

— Дмитрий Сергеевич, а вы, часом, не социал–демократ?

— Тьфу! Прости Господи! Этих господ, пока, вообще понять не могу, хотя, в принципе, верхушка — те же самые евреи и поклоняются еврею Марксу с его «Капиталом». Посолиднее «Протоколов», но такая же белиберда, абсолютно для России не приемлемая. Затребовал недавно на него дело. Оказалось, что Карл Маркс это псевдоним, а настоящие имя и фамилия этого масона — Мардохей Маркс Леви. Карл тоже мне. Папа Карла, — стал язвить Сипягин. — Крёстный отец всех буратин с деревянными лбами и длинными но–сами, которые и суют их, куда не попадя. А более всего меня волнует самый влиятельный наш масон — Сергей Юльевич Витте.

— Что, министр финансов тоже масон? — поразился Рубанов.

— Тише, господин генерал. И у стен растут длинные уши… Особенно в здании МВД. Я давно наблюдаю за ним. Как известно, его первый брак закончился скандалом, вторым браком он женился на красивой жидовочке Матильде Хотимской. А еврейка–жена, для любого, кроме еврея — хужей динамиту, как говорится в народной пословице.

— Вы, Дмитрий Сергеевич, стали просто непревзойдённым знатоком народного фольклора.

— … под себя подомнёт и умом забьёт даже академика, — не слушал собеседника Сипягин. — Сейчас он, пользуясь огромным влиянием при дворе, поддерживает евреев и даже, как я узнал, имеет на своём заграничном счёте хорошие от этого суммы.

— И чего его государь возле себя терпит? — сделал наивное лицо Рубанов.

— Как же не терпеть? Финансовый гений, чёрт бы его побрал. Да-а, Максим Акимович, голубчик, по секрету вам скажу, что скоро, по поручению императрицы, едете в Москву, дабы с чем–то там поздравить её сестру, великую княгиню Елизавету. Не знаю, выбрала она уже украшение или нет. С кем только государыня не советовалась, думаю, и с вами будет. Так что покажите Александре Фёдоровне свой тонкий вкус.

Всё так и произошло. Рубанова пригласили во дворец вместе с супругой. Кроме царской четы присутствовал лишь министр двора Фредерикс.

— А вы молодец, Рубанов, — пожал ему руку император.

Максим Акимович недоумевающее склонил голову, раздумывая, в чём именно.

Сам Николай и помог.

— К правильному пришли выводу насчёт австрийской артиллерии. Даже генералы приняли теперь мою сторону, — довольно хохотнул он. — Ну а сейчас прошу вас помочь выбрать подарок жене великого князя Сергея Александровича.

Императрица с огромным воодушевлением уже показывала Ирине Аркадьевне украшения, сделанные Фаберже. Чего здесь только не было: цветы из драгоценностей, портсигары, инкрустированные бриллиантами, фигурки животных из камней и золота, броши, кулоны, ожерелья, статуэтки крестьян, конных казаков, поющих цыган…

Даже у Максима Акимовича разбежались глаза, что уж говорить о его жене.

Видя, что Алисе приятно хвалиться драгоценностями, император не спешил.

— Какие всё–таки превосходные люди государь с государыней, — уже дома, нервно куря папиросу от охвативших её чувств, говорила мужу Ирина Аркадьевна. — Как я счастлива от общения с государыней. Милый! — непреклонным тоном произнесла она. — Я непременно еду с тобой. До столицы дошёл слух о Станиславском и его театре. Следует убедиться самой. Мы как раз попадём на премьеру чеховской «Чайки».

«Лучше бы дома осталась… Не выпьешь лишний раз в ресторации. Декабристка тоже мне нашлась: «Поехала за ним в Сибирь, и испортила всю каторгу», — озвучил бы Сипягин русскую пословицу из армейского юмора», — грустно пошутил Рубанов, разумеется мысленно.

«Как мне будут завидовать в свете», — лёжа в постели, мечтала Ирина Аркадьевна, не задумываясь о настроении супруга, и сладко морщилась, представляя завистливые лица баронессы Корф и княгини Извольской.

Но тут она ошиблась. И в эту зиму, как в прошлую и позапрошлую, многие дамы высшего света неприязненно отнеслись к своей императрице.

«Как она скучна. Совсем не танцует. Нет в ней шарма и вкуса»… — шептались они и специально шокировали её смелыми декольте, любовными интригами и томными вальсами.

Особенно закрутилась вакханалия любви и страсти с Нового года, потому что астрономы предсказали, видимо посовещавшись с рубановским кузнецом, а досужие журналюги донесли до любопытных умов, что на самом исходе девятнадцатого века, а именно в ноябре 1899 года, выпадет невиданный доселе «звёздный дождь», который испепелит землю и всех на ней живущих… Чего уж тут скромничать…