Держава (том первый)

— Глебушка! Вот те крест, как в Питер приедем, отдам тебе весь оклад подпоручика, — глянул в насупленное лицо брата, дабы удостовериться, доходят ли до него слова. — А сейчас давай расшибём копилку и достанем денежки. Четвертак — мне, остальные — тебе, — прижал руки к сердцу Аким.

Глеб гордо выпрямился на постели. Приятно было смотреть, как подхалимнечает старший брат.

«Стоят ли мои унижения будущего удовольствия?» — ждал ответа Аким.

— И ещё жабочку, которая знает по–иностранному, и.., — немного задумался, боясь продешевить, — куколку–пуколку…

Видя, что старший брат сомневается, достал для искушения кису.

— Лады, сельский кровосос! — согласился Аким и, вырвав у юного ростовщика кошана, смаху ахнул об пол.

Теперь за сердце схватилсмя Глеб, но мгновенно рассудив, что болеть сейчас не ко времени, а то брательник стырит — не подавится, лишний рупь, сиганул с кровати и рухнул на колени рядом с Акимом, наперегонки собирая раскатившиеся монеты.

«Червонец уже загробастал!» — попутно осудил ловкость брата.

Кроме двадцати пяти рублей, которые урвал себе старший, пятерик с копейками достался и младшему.

Во второй раз Акиму не понравилось ещё больше. Даже вино не помогло.

«И чего бабы кричат как дуры, трясутся и стонут? — недоумевал он, глядя на молодую женщину. — Действительно, только цирковым дебилам этим заниматься…», — сделал вывод, и третий раз на свидание не пришёл, наплевав высокой красавице в самое сердце.

В августе Рубанов–старший с семьёй стал собираться в Петербург — отпуск кончался, да и детям скоро предстояло учиться.

Попрыгав и покачавшись на шатком мостике, экипаж покинул пределы Рубановки, и эхо разнесло над полями прощальную ругань барина, затихшую как раз над домом старосты.

____________________________________________

В Петербурге из головы Максима Акимовича сразу выбили мысли о расшатанном мостике и рубановских лодырях.

Здесь кипели страсти по поводу «всеобщего мира».

— Сыну, по–видимому, не даёт покоя слава Александра Третьего, как «миротворца», — оглядываясь по сторонам — нет ли поблизости соглядатаев, внушал Рубанову в апартаментах Александровского дворца в Царском Селе, глава Канцелярии по принятию прошений на Высочайшее имя приносимых, Дмитрий Сергеевич Сипягин, цепко ухватив его за пуговицу мундира. — Вдумайтесь, — отпустил пуговицу, дабы назидательно поднять вверх палец. — Его императорское величество, — шёпотом засипел он, предпринял призыв к разо–ружению… Значит, и вашу дивизию теперь расформируют, — трагическим дискантом закончил он.

— Как так расформируют? — опешил Максим Акимович. — Быть того не может.

— Может! Так вы, голубчик, выскажете уж своё мнение по этому вопросу на высочайшем приёме… А завтра милости прошу ко мне. Побеседуем у каминчика, чайком побалуемся.., с ромом, — выпустив пуговицу, быстрым шагом направился к выходу.

Николай встретил своего генерал–адьютанта стоя. От удовольствия видеть Рубанова даже притопнул сапогами в гармошку, в которые заправлены были широкие шаровары, и большими пальцами рук оправил на спине, за поясом, складки малиновой косоворотки.

«Форма лейб–гвардии 4-го стрелкового полка, — мысленно отметил Максим Акимович, кланяясь императору, — к чему бы это?» — с удовольствием пожал крепкую ладонь самодержца, заглянув в кроткие, добрые глаза, более подошедшие бы врачу или учителю, но не властителю огромной державы.

— Садитесь, — указал на кресло государь, сам усаживаясь за стол и подбирая под стул ноги. — Ежели хотите, курите, Максим Акимович, достал из портсигара папироску, положив его на стол и чиркнув спичкой, затянулся, добродушно разглядывая пришедшего спокойными серыми глазами.

«Глядя на него, почему–то всегда вспоминаю отца», — улыбнулся Максиму Николай.

— Сегодня чуть не до утра читал Пушкина… Вот уж действительно гордость России.

«Следует тоже почитать, — сморщил лоб Рубанов, вспоминая что–нибудь этакое, но в голову лезли лишь строфы: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…», — чего там дальше–то? Ведь помнил когда–то. Ах, да: «То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя». — К ранней осени не подходит.., надо что–то про «очей очарованье», а в голове лишь строевой устав… — краем глаза глянул в окно и по какой–то неожиданной армейской ассоциации тоже вспомнил умершего императора. — Да-а, его папенька крыл так, что действительно заплачешь как дитя… Сын культурнее и много мягче.., что совсем не идёт властителю такой державы».

— Максим Акимович, я беседовал со многими нашими генералами, дабы уразуметь их позицию по вопросу постоянного вооружения и перевооружения армий мира, в том числе и российской армии, и пришёл к выводу, что мы зря разбазариваем экономические ресурсы страны и финансы… Ведь кроме пушек можно производить какие–нибудь там плуги, сеялки или что–то подобное в этом роде…

— Без пушек, ваше величество, России никак нельзя, — заметив паузу в речи императора, встрял в разговор Рубанов. — А особенно без сильной и хорошо вооружённой армии… Ведь нас окружают одни враги.

— Но, Максим Акимович, — недовольно пощипал бородку Николай, — ежели мы станем мирными людьми, то и враги, полагаю, станут друзьями?.. Как вы думаете?

— Коли они были всю жизнь врагами, то врагами и помрут… А видя нашу слабость, захотят урвать от щедрот… Пушки их и отпугивают. Ваш батюшка не воевал, но армию любил и пестовал. А о друзьях говорил следующее, — вновь сморщил лоб Максим, глянув в потолок: «Самыми лучшими нашими друзьями являются наша армия и наш флот». Поэтому–то и кайзер, и английский король, и французский президент молча утирались, если вдруг до них долетал российский плевок.

— Да, всё это так, но министерство иностранных дел уже направило призыв к разоружению и всеобщему миру… Теперь жду ответа. Все мои чиновники с этим согласны, генералы против… Как вы не поймёте, что у каждого предмета всегда имеется две стороны. Вот и в этом вопросе вторая сторона медали кроется на Дальнем Востоке. Россия будет произрастать Азией, а для этого у нас не должно быть врагов на Западе. Здесь войска сократим, а в Маньчжурии усилим влияние. Там недра. Там золото, лес… Да столько всего… Надо только взять и оттолкнуть Японию, которая тоже к этому стремится. А её поддерживают Англия и Америка. Поддерживают против нас… Вот потому–то по конвенции с Китаем мы и взяли в аренду на 25 лет Порт—Артур, который стал базой для Тихоокеанской эскадры российского флота, и начали строить железнодорожную магистраль, получившую название Китайско—Восточной железной дороги.., — встал из–за стола и подошёл к окну император. — Погода какая прелестная сегодня, — забарабанил пальцами по подоконнику.

Рубанов знал, что это верный признак окончания аудиенции.

— Да, Ваше величество, чудная…

«Чу'дная, или чудна'я?! О погоде он, или о моём предложении Европе?» — обернулся к Рубанову царь.

— Разрешите откланяться, Ваше величество, — поклонился Максим Акимович.

— Да, да. Вы свободны, — вновь отвернувшись к окну, промолвил император.

«И зачем я так? Следовало согласиться, а не тараном переть государя поучая… Но ведь сомнут сразу нас, если пушек не станет… Сомнут! То–то он нарядился в форму стрелкового полка. На одних ружьях далеко не уедешь. Азия — это, конечно, хорошо… Но живём–то мы в Европе…».