Desiderata. Созвездие судеб
Шрифт:
– Ну что еще? – уже от двери обернулся тот. – Прекратить эти намеки на твое якобы нехорошее самочувствие или еще какие добродетели проявить?
– Нет, – святой отец улыбнулся. – Спасибо.
====== Глава 13 ======
Друзья, как заметил Достий, окончательно примирились, но разрядить обстановку мешало разбирательство: Достий не знал доподлинно, в чем оно заключалось, однако слышал, что герцог покинул дворец – очевидно, желая предать тело сына земле согласно обычаям их рода. Впрочем, его отсутствие, увы, не означало, что дело было закрыто. К гвардейцам – к которым Достий уже вполне привык – теперь добавились еще и жандармские мундиры. Обер-полицмейстер ежедневно являлся для доклада лично к Его Величеству. Наполеон за всеми этими событиями совершенно забыл, что недавно его здравие и самое жизнь были под угрозой, и случалось так, что к нему посреди совещания заглядывал доктор фон Штирлиц и выразительно
Так длилось до того дня,когда они собрались за завтраком у одного стола – как всегда это происходило, а в последнее время было нарушено – и для Достия истинной райской музыкой было услышать такое привычное ворчание.
Неприятность, кажется, была окончена.
Однако, увы, не были окончены иные дела. После герцога все как будто с цепи сорвались. Достий не успевал даже уследить за событиями – департамент за департаментом подсовывали одну заботу за другой. Полбеды было бы, кабы это являлось кратковременным оживлением – но в противоречие здравому смыслу дела наплывали одно на другое, события, требующие монаршего вмешательства, происходили практически одновременно, и Достий ума не мог приложить, как только их Император еще умом не тронулся в эдаком балагане. Вероятно, его выручала стойкость его характера, всегдашняя деятельность и ослиное упрямство. В ввиду всех этих происшествий к толковому лечению монарх, к вящей досаде Бальзака, уже так и не вернулся, лишь продолжал являться к лейб-медику на осмотры, но и то не каждый раз: Отто ужасно раздражало то, что пациента могут выдернуть буквально «из-под скальпеля» какие-то не терпящие отлагательств дела. Наблюдая за подобными событиями, отец Теодор все сетовал, что он ничем не мог бы поспособствовать – его жизнь проистекала как обычно, и никакого не имел шанса духовник взяться за заботы, с головой сейчас засыпавшие их монарха. Дошло до того, что Достий со святым отцом часто и обедали уже только вдвоем – Император с Советником перекусывали по-очереди, часто на бегу, если вообще вспоминали об этом. Духовник все пророчил, что их неугомонный правитель такими темпами свалится, а тот все бравировал, и конца-краю этому безобразию видно не было…
– И что же, – несмело произнес юноша однажды вечером, – что же, надолго такое... расписание?
Он покосился на задремавшего в кресле, уронившего голову на плечо Высочайшего Советника. Теодор лишь пожал плечами – он уже сходил позвать Его Величество, чтобы тот доправил свое доверенное лицо до опочивальни. Будить Бальзака, если он вот эдак задремлет, Наполеон запретил еще несколько дней назад – а несчастный его Советник, полностью вымотанный свистопляской с грядущим министерским разжалованием, и дневал и ночевал в компании государственных бумаг. Читал их и за трапезным столом, и, как жаловался монарх, в постели тоже. Даже во сне что-то бормотал о пошлинах, процентных бумагах, капиталовложениях и прочих предметах, совершенно для постельных бесед не годящихся.
Теперь же, под конец очередного суматошного дня, он придремал в небольшой гостиной, смежной со столовой. Тут, с наступлением холодов, они часто собирались у камина все вместе. Даже Его Величество периодически выкраивал время, чтобы посидеть тут с ними, хотя нечасто, признаться, ему выпадала такая оказия.
– Что-то долго он гуляет, – заметил духовник недовольно. – Пойду-ка потороплю его… – и с этими словами он скрылся за дверью, оставив Достия наедине со спящим. Молодой человек, пользуясь уединением, без стеснения (обычно он старался не рассматривать людей пристально, зная, что такие взгляды могут им быть неприятны) вгляделся в чужое лицо. Бальзак всегда был худ, но за последние недели, кажется, сбросил еще пару фунтов – эта битва, между кабинетом министров и Императором, была битвой не на жизнь, а на смерть, битвой на выносливость, и каждая сторона ожидала, что та, другая, падет первой.
Где-то в отдалении захлопнулась излишне звучно дверь – возможно, не без помощи сквозняка – и от этого звука Бальзак встрепенулся. Вскинул голову,
прислушиваясь, и на миг на его лице отразился страх – возможно, подумалось Достию, ему снилось, что он в объятиях Наполеона, и что сейчас кто-то может застать их… Однако, едва увидев перед собой знакомое лицо, Советник улыбнулся и морщины на его лбу разгладились.– Прости, – повинился он, – совсем я расклеился. Никакого толку от такого помощника.
– Ну, что вы! – поспешил утешить его Достий, всегда готовый к словам участия, а для близких людей и подавно. – Вы и так многое делаете, не стоит себя корить. Невозможно ведь переделать совершенно все!
– Ты только это Его Величеству не говори, – покачал головой, все еще улыбаясь Советник. – Он и слышать не желает о том, будто что-то там может быть «невозможным», – он сел ровнее и привел в порядок бумаги, которые несколько рассыпались, выскользнув из его расслабившихся во сне рук. Достий глядел на своего старшего друга с сочувствием и сопереживанием.
– Неужели, – наконец произнес он, – министры не понимают, насколько…
– Не понимают? – поднял брови Бальзак. – О, уверяю тебя, они не только понимают, но и всеми силами стремятся.
– Но… Ведь они разумные люди… Это отнюдь не упрочняет их положения, тогда зачем же?..
– Они, Достий, отлично уже осознали, что им не миновать того исхода, что запланирован, – Советник устало помассировал переносицу. Судя по всему, мигрень снова точила об него свои когти. – Что уж они знают совершенно точно – так это то, что ежели Его Величество что-то сказал, то претворит в жизнь непременно. Так что шансов у них нет.
– Тогда отчего они так ведут себя?
– Оттого что злы на него, Достий. И оттого еще, что желают сохранить как можно больше… связей, что ли. Рычагов воздействий. Одним словом, как можно больше препон между Императором и возможностью решения задачи без их участия. Иной раз бывает так, что человек и не министр вовсе, и даже никакой не государственный деятель, однако же к нему идут на поклон, и ищут его расположения, потому как у него хорошие связи. Он имеет влияние на значительных лиц, и может замолвить словечко за кого надо… Тебе ведь Теодор рассказывал о своих мытарствах в юности? Нет?
Достий печально покачал головой. Тема эта, тема прошлого его близкого человека, задевала его – он никак не мог выбрать хорошего момента, чтобы обсудить со святым отцом такую деликатную тематику. Тут требовалось и особенное время, и особенное настроение. Он бы с радостью расспросил любимого ночью, после того, как они испытывали счастье обладания друг другом, но теперь, когда за каждым их шагом шпионили, и они уличали каждую свободную минутку с искусством и старанием, чтобы посвятить ее друг другу… Одним словом, немыслимо было и подумать о том, чтобы именно сейчас завести такую беседу. Впрочем, Бальзак, кажется, вовсе Достия не корил за такой оборот событий. Он лишь вздохнул потихоньку.
– Кабинет Министров, – вернулся к прерванной теме он, – весьма на нашего государя обижен.
– За что же?
– Да много за что. Понимаешь ли… У каждого из них есть и земли свои, и интересы, и заводы, и родни целый обоз. А Его Величеству до всех этих аспектов нет никакого дела. Он лишь требует от своих министров, чтобы они тянули ту часть работы, до которой у него самого руки не доходят. Составил он законопроект или реформу, да и спустил им на доработку. Чтобы ее претворили в жизнь и следили за исполнением. Сам понимаешь, при таком раскладе о себе или родне не больно-то попечешься. А министры наши люди пожилые, одних внучек незамужних у них будет человек под пятьдесят… И родных, и двоюродных, и всех надо замуж пристроить, и все метят в знать, и не хотят слышать о том, чтобы поискать спутника жизни не среди высшего света. Так-то.
Достий сморгнул удивленно.
– Разве нельзя иначе жизнь этих барышень устроить? Может, они могли бы сами... Что-то придумать, – осторожно предположил он. Вроде как и жалко ему было неприкаянных внучек министров, а с другой стороны, как-то нехорошо было сидеть и ждать, покуда о твоем благополучии позаботятся, ничего при этом не делая.
Высочайший Советник в ответ на это только головой покачал.
– Эти люди, – пояснил он, – выросли в страхе перед трудностями жизни. Могу с прискорбием сказать, что и себя имею возможность отнести к этой категории, с той лишь разницей, что наши светские дамы вершат свою политику не на собраниях, а в будуарах и салонах, и, право, лучше бы они там обсуждали вышивку, оперу и новые притирания… У них вот уже полгода тема женитьбы Его Величества не сходит с языка – и еще долго не сойдет. И каждая дама, хоть и самая родная из внучек, подсмеивается над господами министрами – всеми вместе и каждым по отдельности. А такого афронта, какой Его Величество учинил этим государственным мужам, они ему вовек не забудут.