Desiderata. Созвездие судеб

И еще очень долго подшучивал по этому поводу над ними Император, заставляя то краснеть, то сердиться – вот ведь, мол, и пост вроде у людей, а кровать сломали, гляди ты…

====== Глава 14 ======

На следующий день к полудню, когда небо расчистилось, Есенка всех их выволокла в сад, играть в снежки – даже Георгину уговорила, ратуя, что забор высокий, и никто этого дурачества не увидит. Началось-то все с того, что Есенка еще после завтрака затеребила за край рукава Достия, изображая, какую забаву предлагает. Достий поначалу оробел, а после разулыбался – ему редко случалось принимать участие в таких играх, а, чего греха таить, хотелось. А девушке тоже было скучновато до приезда гостей, она хоть и могла выходить за ворота, да ходить ей было особо некуда. И забот у нее поубавилось еще и потому, что питомец ее, олененок, которого она старательно выхаживала, взял да и сбежал по осени в лес. Уж конечно, Есенке от этого всего было грустно, и Достий согласился составить ей компанию. Они вышли в заснеженный сад и разбежались каждый к своей группе деревьев, держась подальше от припорошенных снегом кустов, чтобы не сломать их ненароком. Поглядеть на их веселье вышли Теодор с Георгиной – стояли плечо к плечу на крылечке, прихлебывая горячий душистый чай на травах из армейских кружек, а после сами даже не заметили, как включились в игру, оставив еще исходящие паром кружки на перилах. Последним на шум выглянул Наполеон. Думал, вероятно, отпустить какое-то замечание, однако, завидев происходящее, затормошил Советника, заставил бросить работу и прерваться, «разогнать кровь», как он выразился. Впрочем, Бальзак от них быстро сбежал, не будучи любителем таких развлечений. Двигался он неловко, и меткостью похвастать не мог. Зато уж Достий повеселился на славу – нечего и говорить, что спустя час он был в снегу по уши, и духовник его отправил в дом переодеваться и сушиться, а сам вместе с Его Величеством принялся таскать дрова для камина.

Достий же, сменив одежду, подумал, что мокрое нужно развесить да посушить, а самому ему, пожалуй, хорошо было бы обогреться. Придя к такой мысли, он собрал все, требующее просушки, и направился через коридор к ванной. Прежде ему уже доводилось бывать там – юноша знал, что есть у входа небольшой предбанник, где обычно вещи и сушатся. Там-то он и повозился, обустраивая нехитрый свой гардероб, прежде чем приступить к основной части дела.

Ванная в загорском поместье была устроена хитро. Разумеется, труб, как во дворце здесь не было, дом строили задолго до такого новшества. Однако на кухне расположили огромный котел, куда воду носили из колодца. От близости с печью он очень скоро нагревался, и, повернув вентиль, можно было позволить воде перетечь в ванну – не фаянсовую, как Достий видел во дворце, и не в огромную деревянную просмоленную бадью, в какой он мылся еще во Фредерике. Тут и ванная была под стать всему – здоровенная, чугунная, такую нипочем не своротишь. Георгина как-то говаривала, что если бы в дом снаряд попал – и то ванная бы уцелела, да осталась бы стоять посреди развалин.

Однако, едва ступив на порог, молодой человек понял, что несколько поторопился: место было занято. Совершенно очевидно, что не ему одному пришла в голову идея отогреться после снежного побоища – логичный во всем, Советник Императора тоже пришел к этой мысли. Несомненно, пока его товарищи азартно швыряли друг в друга комьями снега, он сиживал преспокойно здесь – как вот сейчас, опершись плечами о борт, и подобрав, чтобы не намочить, волосы. В руках Бальзак держал потрепанную книгу – на ее обложке значился казначейский номер. Вероятно, это была какая-то финансовая сводка прошедших лет – однако, читал ее Бальзак с таким неподдельным интересом, словно то был захватывающий приключенческий роман. Он так увлекся, что совсем не услышал постороннего шума, и очнулся лишь когда смущенный Достий поневоле ойкнул.

– Ты согреться пришел? – Советник невозмутимо перелистнул страницу. – Я подвинусь…

И тут же уложил ноги на боковой борт ванной. У Достия, который открыл было рот, чтобы извиниться за беспокойство и вежливо выразить нежелание кого-то притеснять, слова так и застряли где-то в глотке. В смущении стараясь глядеть на что угодно, только не в лицо Советнику, взглядом он натыкался на его ноги, уложенные, как уж упоминалось, на край ванной. Хоть и доводилось им с де Критезом оказываться на берегу одного источника, но Достий никогда не рассматривал его – как и никого из своих товарищей – полагая это нескромным и неприличным. А тут деваться было ему некуда.

– Ой, – выдохнул он. – Простите… Вам нездоровится?

– С чего ты взял? – удивился Бальзак. – Я наоборот, принял меры, чтобы не подхватить простуды: сейчас она была бы очень некстати.

– Ох, да я не о холоде… – Достий все никак не мог подобрать слов. Не умел спросить, как доктор фон Штирлиц – напрямую, не представлял, как можно было бы озадачить собеседника, поинтересовавшись – отчего это кожа так бледна и совсем лишена волосяного покрова? Хотя в голове его уже забрезжила мысль, что, очевидно, дело вообще в нездоровом образе жизни Советника…

– Ты в воду-то заходить будешь? – проворчал Бальзак там временем.

– Я… Да… – Достий скинул полотенце, подвязал волосы и неловко забрался в ванную. Там он сжался в комочек, стараясь занимать как можно меньше места – ему неловко было бы коснуться чужого обнаженного тела. Более того – ему неловко было взглянуть. Однако, покосившись пару раз на советничьи ноги, юноша понял, что глаза его не обманывают, и бледная кожа с голубоватым узором вен совсем не имела поросли.

– Так отчего же мне нездоровится?

Достий вздрогнул так, что всколыхнул воду, ведь Советник даже не прервал чтения, хотя, кажется, не противился возможности завязать беседу.

– У вас ноги какие-то… – пролепетал юноша неловко, стараясь совладать со вмиг ставшим ватным языком.

– Ноги? – Бальзак даже оторвал взгляд от своего увлекательного чтива. – Что с ними не так?

Он тут же внимательно и с подозрением осмотрел свои конечности, как обычно осматривал черновики документов, выискивая ошибки и недочеты.

– Волос нет…

– Ах, это... – Советник снова принял сосредоточенно-безразличный вид и вернулся к сводке. – У меня их почти нигде нет…

– Но почему? – Достий чувствовал, что краснеет, причем отнюдь не по причине горячей воды. Уже случалось ему обсуждать с Бальзаком всяческие деликатные темы, но эта была уж чересчур щекотлива. Одно дело, когда собеседник дает пояснения своему и чужому поведению, пусть даже поведение это проявляется в самые интимные и трепетные моменты жизни, а совсем иное вот эдак любопытничать. Ведь когда спрашиваешь человека про его собственное тело – это другое, совершенно личное. Но как бы то ни было, Достий в то же время надеялся на обычную Советникову сговорчивость – тот любил вопросы, кажется, настолько, что тема их особой роли не играла.

– Я просто избавляюсь от них, – коротко растолковал тот. – Для этого есть средство.

– Зачем?! – тут Достий изумился. Он понимал необходимость избавляться от поросли на лице и подстригать волосы. Но зачем же лишать волос кожу в других местах? К подобному иногда прибегали на фронте, ради гигиены, но разве у Советника есть проблемы с тем, чтобы содержать себя в чистоте?

– Это неприятное ощущение, – Бальзак повел знобливо плечом. – И к тому же, раздражение появляется.

Достий уставился на собственные ноги. Даже у него они были в тонких золотистых волосках, и сроду он не задумывался, чтобы избавиться от них. Подумать только, до чего, оказывается, можно дело запустить: раздражение на естественнее природное явление…

– …Да и к тому же, – Советник перевернул страницу (как же умудрялся он читать, поддерживая разговор?..), – Император от этого чрезвычайно в восторге сделался с самого начала… И разумеется, до сих пор поощряет.

– Ох… – пискнул Достий и закусил губу. – Стало быть, это не только необходимость для вас, но и прихоть для Императора?

Бальзак так и не оторвался от книги, взгляд его продолжал скользить по строчкам, но губы улыбнулись слегка – наверное, подобное равнялось бы у более эмоционального человека к смеху.

– Ты выражаешься так, – произнес он, – будто бы там, где есть монаршьи прихоти, моим не место. На самом деле, так часто – даже можно сказать, что всегда – выходит, что прихоти наши с Его Величеством совпадают или же сочетаются…

– В чем же ваша прихоть? – спросил Достий шепотом. Наученный опытом, он чувствовал, что за откровением последует расплата в виде смущения и смятения чувств.

– Мне самому приятнее, когда… так. Кожа моя предельно открыта для прикосновений, и я чувствую их настолько сильно, насколько это возможно. А Император до прикосновений всегда жаден, и его нетерпение лучшее свидетельство искренности. И у Его Величества нет никаких преград, ежели он захочет какой-то особенной ласки – никаких преград, кроме моего сопротивления, конечно же… Ты понимаешь, я думаю, о чем идет речь. К тому же…