Дикие Земли

«Чего вы тянете? Нападайте! Ну!», — потребовал Мишенька в очередном припадке агрессии.

И здесь вынужден с ним согласиться. Нападение — лучшая из защит. Будь я один, так бы и сделал. Но пока на меня никто не напал. А успев прокачать ситуацию своими Дарами, я выбрал выжидательную тактику. От обороны.

Бессмысленную бойню устраивать не хотелось, а любое движение с моей стороны вызовет ответное действие. Пальцем шевельну и получу залп из всех стволов. Стрелять начнут просто из страха. И учитывая огневую мощь ватажников, мы так или иначе понесём потери. Смоляную завесу поставить я не успею. Янтарный щит прикроет только меня и тех, кто за мной. Так что Митрича и его группу сразу заминусуют. Чего нельзя допустить.

Поэтому я приготовился скастовать щит и тут же атаковать Смоляными шарами, но пока перебирал эмоции здесь собравшихся. Не только противника, но и соратников. Чтобы понять, кто слабое звено там, и на кого можно рассчитывать здесь.

В рядах ватажников преобладала опаска. Я показал, на что способен в бою и цепляться со мной никто из них горячего желания не испытывал. Даже парни в мобильных доспехах надеялись, что до стрельбы не дойдёт. Особенно Грек. Тот вообще переживал, что я припомню ему начало знакомства и прибью его первым.

Среди моих всё было не однозначно. Решимость идти до конца определилась лишь у Трофима и у троих матросов с «Архангела». Суета откровенно трусил и втихомолку искал, где бы спрятаться. Коряга проявлял обречённость и покорность судьбе.

Справа, где док пользовал раненых: усталость, облегчение боли, смутная радость, что остались в живых. Первое чувство, понятно, исходило непосредственно от Лексеича. Второе и третье — от его пациентов.

Слева, в группе Митрича: угрюмость, уверенность в своей правоте, адреналиновый шквал в преддверии боя и… Предвкушение выгоды?

«Да ладно! Кто это там у нас такой предприимчивый?», — изумился я и повернулся, чтоб посмотреть.

Конечно, Митрич. Кто же ещё? Но тот уже и сам открыл свои карты.

— Ну что сынки, погутарим за дела наши грешные? — проскрипел он, обращаясь к ватажникам, и чуть опустил к земле ствол паромёта.

Слова и жест Митрича были восприняты с энтузиазмом всеми без исключения. Плохой мир всегда лучше доброй войны. Что конкретно он затевал, никто не догадывался, но и не интересовался особо. По рядам прокатился вздох облегчения. Напряжённость чуть спала. В эмоции вплелась большая доля надежды. А Митрич между тем продолжал:

— Вы там порешайте, кто у вас теперича старший, а мы тут пока с хлопчиками потолкуем.

До обсуждения не дошло. В той стороне, где док уложил раненых, сначала послышалась возня, потом слабый голос.

— Нечего здесь решать, — просипел Добруш, неловко поднимаясь на ноги. — Я старший, как был, так и остался. А ты чего удумал, старый хрыч?

— О, гля-ка Добруш. Совсем как живой, — схохмил ничуть не смутившийся Митрич. — А я уже думал, тебя того этого…

— Не дождёшься, — буркнул Добруш и, прихрамывая, направился к нам.

Митрич что-то шепнул Молчуну и выступил ему навстречу.

С появлением командира ватажники воспрянули духом, заметно успокоились и, как бы это странно ни прозвучало, расслабились. Похоже, ответственность на себя брать никто не хотел, а старшие на то и старшие, чтобы решать все проблемы. Похожие эмоции испытывали и старички-работяги. Только мои пребывали в растерянности. Да и я от них недалеко ушёл. Происходящее всё ещё оставалось за пределами моего понимания.

Но если посмотреть с другой стороны, сейчас эти пределы можно расширить.

Насколько я успел узнать Митрича, он ничего не делал с бухты-барахты. У него всё всегда распланировано, ходы записаны, и в запасе несколько вариантов. И раз он поднял тему, значит всё уже сто раз просчитал и уверен в успехе. Как минимум заготовил аргументы для конструктивного разговора.

Я решил не дёргаться и приготовился слушать, стараясь не отвлекаться на недовольный бубнёж Мишеньки. Он сейчас единственный рвался в бой и подбивал меня развязать военные действия.

* * *

Добруш с Митричем остановились друг против друга, аккурат посерёдке между враждующими сторонами.

Все следили за развитием событий. Ватажники со старичками с интересом. Новички с долей тревоги. Я же, помимо прочего, отслеживал ситуацию Дарами. И локальную: наблюдал за изменением эмоционального фона, чтобы не прозевать нападение. И общую: шерстил «Панорамой» дорогу в двух направлениях и ближайшие горы. Не исключал, что беглецы вернутся сюда с подкреплением.

Между тем диалог начался, и не сказать, что в дружелюбных тонах.

— Ну, старый, и какого лешего ты решил тень на плетень навести?

Добруш, несмотря на ранение, с ходу начал давить. Набычился, расщеперился, навис над Митричем, показывая, кто тут главный. Но тот тоже не пальцем деланный. Не поддался.

— Ты охолонь, милок, охолонь, — процедил Митрич, прожигая Добруша взглядом. — Хочу кое-что прояснить, чтобы потом вопросов не возникало.

— Нашёл время. На базу вернулись бы, там Проша всё на порядок бы и поставил.

Вот здесь согласен. На базе разговаривать было бы как минимум безопаснее. Но оставались сомнения в решениях Прохора. Похоже, Митрич мою точку зрения разделял.

— Проша? — скептически хмыкнул он. — Твой Проша с нами под пули не лез. И когда он ещё нарисуется… А потому мы всё решим здесь и сейчас. Ты и я. Как два старшака.

— Это с каких это пор ты старшаком заделался, старый?

— Я, милок, в старшаках ходил, когда ты ещё поперёк лавки помещался. И за меня в Диких Землях тебе любой скажет, — с насмешкой проговорил Митрич.

— Любой, — фыркнул Добруш. — А чего тогда в долговую яму попал?

— За то и попал, что законы ватажничьи соблюдаю, — отрубил дед. — Но это уже дело прошлое. Я долги с лихвой все закрыл и теперича вольный охотник. Как и все мои хлопцы. И они мне доверили слово держать. Или ты сомневаешься в моём праве?

Добруш буркнул в ответ что-то ругательно-невразумительное и было потянулся за револьвером, но тут же отдёрнул руку. Видимо, Митрич насчёт прав не наврал.

— Если сомневаешься, ты оспорь! Докажи свою правду, — продолжал давить он и в его интонациях прозвучала угроза уверенного в себе человека. — Хлопцев твоих только жаль. Полягут ни за что ни про что.

На этих словах дед сокрушённо вздохнул, явно играя на публику, и его ход оправдал себя полностью. Ватажники загомонили, показав, что зазря полечь они не хотят. А «Эмоциональный окрас» передал недовольство и несогласие с линией Добруша. А тот и сам уже понял, что мальца перегнул и пошёл на попятную.