Дизайнер Жорка. Книга 1. Мальчики
Шрифт:
Она замолчала – глубоко, свободно и едва ли не счастливо вздохнув. В наступившем обоюдном молчании был слышен лепет каретных часиков Ижьо: «Тики-тики-тики-тики… тики-тики-ти…» Странным образом их лёгкий шепоток, незаметный в будничном обиходе дома, в подобные минуты напряжённого молчания обретал значительность и чёткость, будто настойчиво и страстно втолковывал об уходящей жизни, погасшей любви, остановке сердца… серд-ца… серд-ца… серд-ца…
Ольга Францевна поднялась, и это была уже знакомая женщина, та самая холодноватая «стылая» барыня, которую Зельда отлично знала.
– Спасибо, что выслушали… – сухо проговорила она. – Послезавтра
А Цезарь в последние недели здешней жизни был одержим: набирал срочные заказы, с раннего утра бродил по воскресной толкучке, высматривая покупателей; охмуряя, обволакивая улыбкой, убеждая: «Вы только прикиньте, девушка, только оденьте на руку часики, на минутку позвольте… видите?! Это ж совсем получается интеллигентная рука! Это же РУКА?! Вас за одну эту руку возьмут секретаршей к большому начальнику!»
Вечерами, навесив замок на дверь «будкес», как отец когда-то, уносил работу с собой. И там, в обжитой за годы войны, даже уютной теперь мазанке («И ведь немного жаль покидать её, папа!»), укрепив потанс на самодельном столе, сколоченном из четырёх дощатых ящиков, сидел до глубокой ночи, сосредоточенный почти до полной неподвижности, с линзой в слезящемся глазу.
Работал под мерный ход своих каретных часиков, под трепет их маленького верного сердечка: тики-тики-тики-тики… тики-тики-ти…
Глава седьмая
На Паробичевом бугре
«Парбучий»…
Впервые это странное слово – раскоряченное и деревянное, как чурка, – Жорка услышал в четвёртом классе от классной руководительницы Зои Андреевны, по кличке Зойка-швабра. Заядлая такая, тощая, с журавлиной жилистой шеей, противная очень тётка была: вечно одёргивала, покрикивала, угрожала. Однажды вызвала в школу Тамару – застращать хотела. Но Тамара, детдомовский выкормыш, сразу поставила её на место: «С нами, любезная, этот номер не пройдёт! – прокричала, не соизмеряя, как обычно, силы голоса. – Наш мальчик – гений математический, любознательный и живой ребёнок. А вы последите за своими методами преподавания».
«Во Тамарка даёт», – думал он, любуясь красными пятнами на щеках своей тётки. Как же ему повезло с Тамарой! И как ловко она ввинтила это «любезная» совсем не любезной Швабре.
Словом, за какую-то Жоркину выходку та однажды пригрозила «отвезти его на Парбучий». («Придёт серенький волчок и ухватит за бочок», – мелькнуло совсем детское, мамино-тёплое, как её нежная шея.)
Позже он узнал, что «Парбучим» называют в народе Паробичев бугор, где когда-то давно-давно виноградарь Иван Паробич выращивал отменный виноград.
Ныне виноградников там не водилось ни одного, а была больница скорой медицинской помощи, где среди прочих отделений присутствовало и психиатрическое. «Отвезти на Парбучий» означало,
собственно, – сдать в психушку.Это была окраина Астрахани, место, Жорка считал, гиблое: там неподалёку от больницы, за колючей, как представлялось ему, проволокой держали прокажённых. А к прокажённым кому охота лезть? Может, эта зараза там по воздуху летает и запросто к тебе на ухо приземлится, или на нос сядет, а тот возьмёт и отвалится. Иди, нюхай потом цветочки дыркой от бублика!
Если бы Жорке кто-то сказал, что через год он будет запросто проникать в Институт лепры с задков, со стороны вивария, привычно пробегая по дорожке к домику-мастерской Торопирена, он от испуга и недоверия глаза бы вытаращил.
А началось всё у них во дворе, с кота Моисея.
Кот прибыл по воздуху. Его не аист принёс, а ворона: стащила слепого котёнка с балкона, из коробки, в которой окотилась кошка. Он был ещё незрячий, но уже с характером и страшной волей к жизни. Орал благим матом и отбивался. Отбивался так, что ворона его выронила – правда, с небольшой высоты. Он ушибся, но продолжал орать, призывая помощь…
Помощь явилась в лице Ангелины Петровны, соседки со второго этажа, библиотекарши из Технологического техникума. Она опаздывала на работу, и потому, отогнав ворону, которая налетела расклевать добычу, спрятала рыжика в колючих кустах возле гаражей и помчалась на остановку автобуса, ибо опаздывала уже не на шутку.
Малец продолжал орать, властно и требовательно. Орал до вечера, как нанятой, так что вернувшаяся с работы Ангелина Петровна застала всё ту же проблему. Ну, что делать, подумала она огорчённо, к себе не возьмёшь, с Германом шутки плохи, вмиг котейку схарчит. (Её немецкий красавец-овчар Герман Геринг был зверского нрава пёс, вполне соответствовал имени.)
А рыжик продолжал надрываться, требуя внимания к своему вопросу. Ну, она полезла его доставать. За день он забился в кусты так глубоко, что достать его было делом немыслимым. Ангелина Петровна стояла на карачках, выпятив зад в серой шерстяной юбке, и пыталась выманить упрямца жалким своим «кис-кис-кис»…
Жорка как раз во дворе околачивался, бросился Ангелине Петровне помогать. Куда там! Только руки обстрекал.
– Ты вот что, Жора. Сбегай к Цезарь Адамычу, у него разные инструменты есть, может, секатор найдётся.
– А кто это? – спросил Жорка.
– Ты что, не знаешь? – она махнула рукой в сторону Горелого дома. – Вон, окошко синее, просто постучи. Если он дома, выглянет.
Жорка с облегчением побежал – он просто уже слышать не мог этот писклявый ор. Постучал в синий ставень, вечно на его памяти закрытый, будто заколоченный, и через пару мгновений тот действительно приоткрылся. Это оказался тот самый мужик «из Польши», у которого «больше». Ясненько…
– Там котёнок застрял в кустах, – Жорка мотнул головой. – Возле гаражей. Ангелина Петровна просит разобраться.
Больше всего его удивило, что мужик, ничего не спросив, так же молча прикрыл ставень и буквально через минуту вышел с секатором в руках. Вот как он мог знать, что именно секатор понадобится?
Провозились где-то с полчаса, возился, понятно, «поляк», отщёлкивая толстые прутья, мало-помалу продираясь к вопящему пискле. Ангелина Петровна стояла над ним, приговаривая:
– Ох, Цезарь Адамыч, голубчик… что бы мы делали без вас! Уж такое спасибо, Цезарь Адамыч. Это ж надо, какое происшествие!