Дневник его любовницы, или Дети лета

– Это точно, – подтвердил Глеб. – Я за пацанов отвечаю.

– А мне в таком случае нужно отбыть еще раньше, – договорил Егор.

Мы с Глебом переглянулись и вздохнули. Егор еще раз прощупал нас черными прищуренными глазами.

– Давайте, мужики, еще не поздно, – подбодрил он нас. – Я не хочу вас вмешивать. Правда, не хочу. Можете оставаться в стороне, я не обижусь.

Искушение было велико, но я наступил ему на горло. Если я брошу Егора и предоставлю ему выпутываться одному, то потом не смогу без стыда смотреть в зеркало. Это вопрос самоуважения, а не глупого принципа. Поэтому, несмотря на то, что мне было очень неуютно и очень страшно, я собрал в кулак все свое мужество и твердо сказал:

– Даже и не думай. Только вместе, и никак иначе.

– Согласен, – быстро поддержал Глеб.

Егор откинулся на спинку дивана. Его глаза немного потеплели.

– Ну что ж, – сказал он негромко. – Вместе, так вместе.

Подумал, почесал нос и попросил:

– Ребят, я посплю немного, ладно?

– Иди в мою спальню, – сказал я поспешно.

Гостевую спальню занимал Глеб, вторую комнату, предназначенную для гостей, я отвел хроникам. Олина комната служила в доме местом заповедным. Жена улавливала посторонние запахи лучше любой служебной собаки. Мне не хотелось, чтобы Олин нос сунулся в это дело.

– Спасибо, – ответил Егор. – Я вполглаза, не раздеваясь.

– Можешь и не вполглаза, начал Глеб, но Егор его перебил:

– Не получится.

Он посмотрел на часы, вмонтированные в висячий шкафчик, и напомнил:

– Через час привезут одежду. Через полтора придет лодка.

Мы с Глебом одновременно уставились на часы. Сейчас половина третьего. Значит, лодка придет в четыре.

– Так рано? – ахнул я. – Ты с ума сошел! Нужно было дождаться темноты!

– Рыбаки приходят днем или вечером?

– Днем, но…

– Никаких «но»! – повысил голос Егор. – Все должно быть так, как обычно! В темноте все будет выглядеть гораздо подозрительней. Они и разбираться не станут, положат всех прямо на берегу… А днем есть шанс…

Он не договорил, сочувственно оглядел наши вытянувшиеся физиономии и легко вздохнул:

– Да уж… Свалился я на ваши головы.

Рассмеялся своим бесшумным зловещим смехом и утешил:

– Ничего. Зато, если все обойдется, будет что вспомнить.

– Это точно, – только и смог проговорить побледневший Глеб.

А я ничего не мог сказать. Только подумал: «Черт, я даже завещания не составил! Хотя Ольга и так все получит. А с Сашкой что будет?»

Думать об этом было так неприятно, что я потряс головой и отогнал дурные мысли.

Егор встал из-за стола, вышел из кухни и скрылся в глубине дома. Мы с Глебом молча слушали, как скрипят старые деревянные ступени под его огромным хорошо накачанным телом. Наконец, скрип затих. Открылась и тут же захлопнулась дверь моей спальни наверху. Настала тишина.

– Железный парень, – сказал Глеб. Он был очень бледен и непрерывно курил одну сигарету за другой. Я подумал, что нужно призвать его к порядку, но неожиданно для себя потянулся к пачке и взял сигарету.

– Железный, – ответил я и тоже закурил.

– Представляешь, спать пошел, – позавидовал Глеб. – И, я уверен, он заснет!

– Не сомневаюсь, – откликнулся я.

Глеб поставил на стол локоть и задумчиво подпер щеку кулаком.

– Когда-нибудь мы вспомним это, и не поверится самим, – пропел он на известный мотив. Затушил окурок и сказал:

– Знаешь, что? Пойду-ка я поваляюсь. Заснуть у меня вряд ли получится, я не такой несгораемый шкаф, как наш общий друг, но все же…

Он немного помедлил и признался:

– Колени дрожат.

– Не у тебя одного, – ответил я со вздохом.

– Ну, и ты полежи!

– Мне нужно со стола убрать.

Глеб досадливо махнул рукой.

– Оставь, ради бога! Смерть дышит в затылок, а он посуду мыть собирается! Хроники помоют! Должны же они хоть как-то оправдывать свое существование!

– Тоже верно, – согласился я охотно. – Я бы полежал. Только моя спальня занята.

– Можешь занять половину моей кровати, – предложил Глеб великодушно. – Она широкая.

– Нет, – отказался я. – Два взрослых мужика в одной кровати… Это, знаешь ли, как-то не эстетично. Подышу-ка я лучше воздухом. Напоследок.

– Как хочешь.

Глеб вылез из-за стола и удалился следом за Егором. А я бросил разгромленный стол с горой грязной посуды и вышел в сад.

Дошел до скамейки под яблоней, присел и откинулся на деревянную спинку. В голове крутилось четверостишие, сочиненное Маяковским на борту парохода, плывшего в Америку:

– Я родился, рос, кормили соскою.

Вот и вырос, стал староват.

Так и жизнь прошла,

Как прошли Азорские острова…

Вот именно. Незаметно как-то прошла. Как острова, быстро проплывшие по левому борту. И что хорошего я успел сделать за свои сорок пять лет? Деревьев не сажал, сына не вырастил, даже дом не построил, а только отремонтировал тот, что достался мне от прадеда. Слабак!

Я закрыл глаза, чтобы не смотреть на веселое цветущее великолепие вокруг. Подумать только! Меня еще не было на свете, а эти деревья жили и плодоносили! Меня уже не будет, а они…

Тут чья-то рука тронула мое плечо, и я подскочил на скамейке. Быстро обернулся и увидел хроников с обожженными солнцем носами.

– Господи, – сказал я невольно. – Напугали-то как!

– Извините, – сказал один из хроников, кидая вокруг тревожные взгляды. – Мы не хотели.

– Просто проголодались, – жалобно договорил второй хроник.

– Черт! – всполошился я. Хорош хозяин, забыл про гостей! – Ребята, простите! Идите на кухню, в холодильнике всего полно.

Хроники замялись на месте.

– Он спит, – сказал я, безошибочно угадав причину их нерешительности.

Хроники просветлели и растворились в воздухе прежде, чем я успел извиниться за то, что в кухне не убрано.

Ну, и ладно! Как заметил Глеб, должны же они как-то оправдывать свое существование!

Час, который я провел на скамейке под яблоней, промчался незаметно. Впрочем, ничего удивительного. Одно дело – час для нормального человека, сидящего на работе и с тоской поглядывающего на часы. Совсем другое дело – час для человека, ожидающего расстрела. За этот час теория относительности Эйнштейна раскрылась передо мной во всей своей философской, если не математической, глубине.