Дневник его любовницы, или Дети лета
Шрифт:
Тут в ворота постучали, и я снова невольно вздрогнул. Поднялся со скамейки и направился на стук. Очевидно, прибыла форма.
Я приоткрыл створку и увидел на пыльной проезжей части конопатого мальчишку лет десяти. Мальчишка придерживал небольшой двухколесный велосипед, к багажнику которого был приторочен объемный сверток.
– Вы кто? – спросил мальчишка подозрительно.
Хотя времени было в обрез, я все же не удержался от нравоучения:
– Здороваться нужно!
– Здрасти, – сказала мальчишка небрежно. И повторил:
– Вы кто?
Я хотел
– Антон.
– Николаевич? – уточнил мальчик.
– Николаевич.
Мальчишка опустил велосипед на землю и принялся отвязывать сверток от багажника. Отвязал и протянул его мне.
– Вот. Просили передать.
Я принял сверток и взвесил на руке. Тяжелый.
– Спасибо.
Машинально похлопал себя свободной рукой по карманам в поисках мелочи. Но карманы были пусты.
– Извини, – сказал я. – Кошелек дома. Подождешь?
– Заплачено уже, – ответил мальчишка очень по-взрослому. Поднял велосипед из придорожной пыли, закинул ногу за раму и оттолкнулся от земли. Велосипед совершил плавный вольт и выехал на асфальт.
Я проводил взглядом малолетнего посланца, закрыл ворота и отправился в дом. Вошел в прихожую и, не разуваясь, отправился наверх. Поднялся по лестнице, остановился перед дверью своей спальни и прислушался. Тишина. Я осторожно стукнул в дверь и немного подождал. Мне никто не ответил. Тогда я приоткрыл створку и сунул в комнату голову. Егор спал, подложив здоровую руку под щеку. Его лицо было строгим и сосредоточенным; похоже, даже во сне он что-то обдумывал, чтобы не терять зря времени. Железный малый.
– Егор, – позвал я негромко.
Дыхание спящего остановилось. Егор открыл глаза, до того трезвые и осмысленные, что я поразился:
– Ты что, не спал?
– Спал, – ответил гость. – И прекрасно спал. У тебя удобная кровать.
Он рывком поднял себя с постели и невольно скривился от боли.
– Тебе нельзя делать резких движений! – предупредил я запоздало.
– Забыл, – ответил Егор с досадой и придержал правой рукой левое плечо. Немного посидел в такой позе, баюкая боль, затем выпрямился и коротко спросил:
– Пора?
– Пора, – ответил я и протянул ему сверток.
– Ага! – обрадовался Егор. – Спецодежда! Разверни, пожалуйста, мне не справиться одной рукой.
Я спохватился и быстро развернул сверток. В нем оказалась потертая фуфайка, пахнувшая отнюдь не розами, грязные засаленные брюки, кое-где распоровшиеся по швам, и плотный жилет. Жилет был тоже не новый, сшитый из бурой парусины.
– Отлично, – сказал Егор с удовлетворением. – То, что нужно. Если плечо начнет кровиться, то пятно не заметят.
– Да уж, – ответил я с невольной брезгливостью. – Чего-чего, а пятен тут хватает.
– Поможешь мне? – спросил Егор.
– Конечно.
Он быстро расстегнул джинсы и одной рукой стащил их с себя. Я придерживал его за пояс, помогая удерживать равновесие. Рассматривать раздетого гостя было неловко, но я все же отметил великолепный набор мышц, расчертивших
тело с точностью анатомического атласа. «А трусы все же надел!» – съехидничало подсознание. Странно. Мне почему-то казалось, что Егор не воспользуется чужим бельем. Даже если оно совершенно новое. Воспользовался.– Майку придется распороть, – сказал Егор виновато. – Прости. Сплошные убытки от меня.
Я махнул рукой. Достал ножницы и аккуратно разрезал плечевой шов с левой стороны. Вдвоем нам удалось содрать с Егора майку примерно так же, как змея сдирает с себя старую мертвую кожу.
– Надел-то ты ее как? – поразился я.
– Не знаю, – ответил Егор. – С утра вроде не очень больно было. А сейчас…
Он потер плечо и не договорил. Я вывернул фуфайку налицо и рассмотрел ее. Ну и грязь!
– Грязная, – повторил я вслух брезгливо.
– Это хорошо, – ответил Егор. – Она и должна быть грязной. Только рукав опять придется распороть. Я не смогу поднять руку.
Я, не говоря ни слова, проехался ножницами по всему шву, идущему от плеча до запястья. С огромным трудом натянул фуфайку на Егора и отступил на шаг, довольный собой. Странно, но в этом ужасающем прикиде гость смотрелся на редкость органично. «Ему бы еще косынку на голову и серьгу в ухо», – шепнул внутренний голос. Писательский, так сказать. Да. Некрасив, но чертовски хорош. И так бывает.
– Брюки я сам надену, а ты пока иголку с ниткой принеси, – велел Егор.
– Ах, да! – спохватился я.
Сбегал в Олину комнату и принес оттуда всю ее рабочую корзинку. Нашел среди многочисленных тряпочек, мотков шерсти, пуговиц и прочей дребедени набор иголок. Оторвал от катушки длинную белую нитку и продел ее в ушко.
– Стой смирно, – велел я Егору. Тот послушно замер на месте.
– Я не специалист! – предупредил я.
– Главное, чтобы держалось крепко, – ответил Егор. – Если шов разойдется на глазах у изумленной публики, нам будет кисло. Ты постарайся.
И я постарался. Не удовлетворившись одним грубо наложенным швом, я достал из корзины катушку с самой прочной нитью и проделал всю процедуру еще раз. На всякий случай.
– Вот так, – сказал я, подергав шов. – Теперь надежно.
– Хорошо, – ответил Егор нетерпеливо. – Буди Глеба, я хочу, чтобы мы сверили план действий.
В этот момент он оборвал себя и приложил палец к губам. Тоненький мальчишеский голос выкликал, приближаясь:
– Рыба! Свежая рыба!
– Пора, – сказал Егор и посмотрел на меня.
Открылась дверь спальни, на пороге возник бледный и серьезный Глеб.
– Слышите? – спросил он.
– Слышим, – ответил я.
Егор повернулся к нам и велел:
– Сядем на дорожку.
Я приспел на край кровати, рядом плюхнулся Глеб. Егор сел напротив нас, в единственное кресло, стоявшее возле окна.
– Значит, так, – привычно принялся он руководить. – Едем в машине Антона.
Глеб вяло возразил:
– Лучше в моей! Сам же говорил…
– Нет, – перебил Егор. – Лучше в «ниве». У Антона в подвале остались куски половой обивки.