Дни мародёров

Она рассмеялась.

— До завтра, идет?

— Я точно не повредил тебе там что-то?

— Нет, Джеймс, — она подошла к нему, сидящему на постели, положила ладони на его плечи. — Ты просто...не говорил, что обладаешь таким большим талантом, Джеймс Поттер.

Джеймс моргнул, а потом на его лице проступило понимание и он расплылся в самодовольной улыбке.

Лили хотелось ещё добавить, что после того, как тебя несколько раз проткнули огромным раскаленным поленом, все внутри саднит, печет и требует времени, но зачем Джиму об этом знать? Поэтому она без лишних слов просто забралась на постель у Джеймса за спиной, обвила его руками и целовала, трогала носом и мурчала до тех пор, пока он окончательно не растаял и не пообещал, что потерпит.

Впрочем, это обещание он всё равно удачно нарушил этим же вечером.

Пока Лили сушила волосы и переодевалась, Джеймс спустился вниз и обнаружил, что кладовая совершенно пуста и завтракать им абсолютно нечем, разве что маринованными мандрагорами, перечной мятой и сушеными скарабеями, которых Дорея хранила в кухонном шкафу.

Натянув джинсы, вязаные носки и парочку теплых свитеров, они отправились в Ипсвич и позавтракали пышными горячими вафлями в кондитерской Ганса, которая сама напоминала скорее пирожное, чем дом. Внутри витал умопомрачительный дух горячего шоколада и клубники, из больших светлых окон во всю стену открывался вид на городскую площадь.

И пока Лили и Джеймс вовсю уписывали вафли, облитые шоколадным соусом, произошла небольшая неприятность.

В тот самый момент, когда оголодавший Джеймс набросился на третью порцию вафель, к их столику вдруг подошла Греттель, пухленькая миловидная сестра Ганса.

Та самая, в объятиях которой Джеймс искал утешения этим летом, когда всерьез поверил, что больше никогда не увидит Лили Эванс. Увидев её, Джеймс замер с набитыми щеками и выпучил глаза, но предпринимать что-то было поздно.

Не обращая никакого внимания на Лили, сестра Ганса обняла его за шею, нежно поцеловала в щеку, а потом подсела к ним за столик и изводила Джеймса вопросами добрых семь минут. Джеймс отвечал односложно, каменел, гневно сопел и каждую секунду бросал упреждающий взгляд на Лили, всеми силами пытаясь дать ей понять, что всё это ничего не значит.

А Лили, надо отдать ей должное, проявила просто чудеса терпения. Конечно, в тот момент, когда Греттель ни с того ни с сего, безо всякого предупреждения вдруг прилипла к Джеймсу, Эванс чуть не подавилась вафлей и пару секунд просто удивленно смотрела на девицу, высоко подняв брови. Но потом, когда она увидела, как мается и тяжко страдает сам Джеймс, откинулась на спинку стула, расслабилась и начала, что называется, получать удовольствие. Короче говоря, безмолвно ржала над Джеймсом, утонув в вороте свитера. Она так и молчала все эти каторжные семи минут и ничего не сказала, даже когда красный и сердитый Джеймс решительно отстранил от себя любвеобильную кондитершу и громко заявил:

— Познакомься, Гретта, это — Лили Эванс, моя девушка и мать моих семерых детей!

После этого Греттель окинула Лили надменным взглядом побежденной, ещё разок погладила Джеймса по волосам, сказала «Надеюсь, ещё увидимся, Джимми!» и наконец ушла, покачивая бедрами.

А Лили как ни в чем ни бывало вынырнула на поверхность и с удивительным спокойствием возобновила трапезу. И в то время как Джеймсу больше всего на свете хотелось удрать из чертовой кондитерской, Эванс медленно поедала эти несчастные вафли, вдумчиво, неторопливо жевала и очень внимательно, в упор смотрела на стойку, за которой работала Греттель. Всякий раз когда Джеймс пытался заговорить, Лили бросала на него долгий взгляд, а потом снова поводила носом по воздуху в сторону стойки и жевала, жевала, жевала...

Едва дождавшись, пока она проглотит последний кусок, Джеймс бросил на столик пару монет, схватил Эванс за руку и быстро вытащил на улицу.

— Да, я с ней трахался. Сто лет назад, — выпалил он, гневно махнув ушастой шапкой в сторону резной двери. — Я этим летом напился в задницу и завалился к Гансу. Мне было так паршиво, а там была она, ну и мы как-то...и... да я даже не помню, как это случилось! Это не я с ней спал, а она со мной! Так что ты не имеешь права на меня... да что смешного я говорю, Эванс, черт возьми?! — возмутился он, увидев, что Лили с трудом сдерживает смех.

— Ничего, — она отобрала у него шапку, нахлобучила ему на голову и стянула вместе её висячие «уши». — У тебя такой вид, будто ты у меня мешок конфет уволок. Я знаю, что ты не был пай-мальчиком, Джеймс Поттер. Может потому ты мне всегда и нравился, — она стряхнула с его носа тающие снежинки. У Джеймса от этих слов внутри что-то радостно ёкнуло.

— Значит всё хорошо?

— Всё отлично, — она склонила голову набок и внимательно посмотрела Джеймсу в глаза, все ещё сжимая вместе его “уши”. — Но если эта грудастая мандрагора ещё раз попробует тебя облапать, скажи ей, что я превращу её в жабу. И это не фигура речи. Я совершенно серьезно. В жабу.

Джеймс хохотнул и уже потянулся было поцеловать Лили, чтобы поставить в этой неприятности точку, но в последний момент Эванс вдруг ахнула и оглянулась куда-то, так что Джеймс со своим поцелуем угодил ей в ухо.

— Смотри, сани! — воскликнула она, указывая куда-то у него за спиной. Джеймс оглянулся и увидел компанию бегущих по главной дороге ребят из деревни, волочащих за собой несколько больших деревянных саней. — Они катаются с холма? О, Мерлин, они правда катаются! — Лили прямо подпрыгнула на месте. — Боже, Джеймс, пойдем туда, я сто лет не каталась! Пожалуйста, пойдем туда!

Джеймс согласился.

Лили схватила за руку и они во весь дух побежали за местными ребятами, оскальзываясь на заснеженной дороге. О Греттель она, похоже, совершенно забыла, или по крайней мере сделала вид, что забыла.

Почти весь остаток дня они провели, катаясь на санях с пышных снежных холмов Годриковой Лощины. На самом высоком из них, среди сосен и пушистых ёлочек притаился маленький деревянный дом лесничего, где бородатый улыбчивый маг чарами размножал сани и сдавал напрокат за несколько сиклей в час. А после двух часов катания он ещё и раздавал всем желающим бесплатный горячий шоколад.

Джеймс, который в последний раз катался на санях год назад, с Бродягой, Хвостом и Лунатиком, бросился в дело с азартом бесстрашно квиддичиста и выбрал самый крутой и высокий холм. В первую поездку Лили отчаянно визжала, смеялась и хваталась за Джеймса, пока их сани неслись вниз в урагане снежной пыли. Он сам сидел позади, сжимал Лили руками и ногами и пытался управлять санями, но это было невероятно сложно из-за толстой зимней одежды, крутых поворотов и плещущихся по ветру волосы Лили. Снова и снова они врезались в сугроб, опрокидывались, барахтались в снегу, поднимали друг друга и отряхивали, снова и снова хватались за руки и взбирались с санями наверх. Джеймса то и дело окликали, подходили здороваться раскрасневшиеся, веселые участники катания.

В перерыве на горячий шоколад к ним подошел взлохмаченный Ганс и горделиво представил Джеймсу какую-то конопатую рыжую ведьмочку — свою девушку. Джеймс, памятуя о вчерашнем, врезался в их сани и четверо незадачливых гонщиков кучей вломились в какую-то ёлку, сбив с неё весь снег. После снова пили горячий шоколад.

Время пролетело незаметно. Казалось, только они сели на сани, как небо залило чернилами и снежный пейзаж вокруг выкрасился в нежно— смородиновый цвет. В окнах лесничего загорелись цветные огоньки. Большинство людей потянулось в лощину, ужинать и устраиваться ко сну, но самые молодые и отчаянные волшебники ещё долго катались с холмов — до тех пор, пока не наступила непроглядная ночь и не началась метель.