Дни мародёров
Шрифт:
Толпа отозвалась еще одним раскатом, на этот раз громче и яростнее. Глава гриффиндорского прайда удовлетворенно улыбнулся, бросил кому-то стяг и за обе руки втащил на стол свою любимую львицу – смеющуюся Лили с волосами, немножко мокрыми от сливочного пива, как у многих других.
– За Гриффиндор! – проревел Джеймс, одной рукой обнимая Лили, а другой вскинув свой кубок, в который заботливые руки Мародеров намешали жгучую смесь из огневиски, тыквенного сока и бодроперцовой настойки.
Факультет заревел в третий раз, вскидывая кубки. Сделав несколько великанских глотков, Джеймс с размаху бросил недопитый кубок
– Еще немного и она откажется целоваться с тобой наедине, Сохатый! – прокричал Ремус, когда Джеймс оставил Лили танцевать с подружками, а сам подвалил к Мародерам, стоящим у окна, рядом с пивной бочкой. – Придется звать публику, чтобы поцеловать её в нашей спальне!
Мародеры заржали, Джеймс, весь красный и взъерошенный, с очками набекрень, обхватил Ремуса за шею.
– Ды сито ты говорись! – просюсюкал он, притягивая к себе друга и вдруг сделался томно-серьезным. – А может ты ревнуешь, Лунатик?! А? Может ревнуешь? Да ладно, не ревнуй! Ну же, иди сюда, принцесса! – под гогот Сириуса и Питера он навалился на Ремуса широкой капитанской грудью, делая вид, что собирается и его поцеловать взасос.
– Иди в жопу, Сохатый, я еще не настолько пьян, чтобы лизаться со всеми подряд! – Ремус брезгливо увернулся и со смехом оттолкнул от своего лица его слюнявую рожу. Впрочем, Джеймса это только развеселило, он вытер лицо рукавом и другой рукой с кубком обхватил за шею еще и Сириуса.
– Черт возьми, Бродяга! – простонал он и громко икнул. – Как ты подал этот мяч, я чуть с метлы не наебнулся, так переживал! Я тебе прямо по гроб жизни за него буду обязан! – он вдруг вгляделся в толпу слегка пьяным, плавающим взглядом и шумно втянул воздух, поправив очки. – Мерлиновы яйца, это Анжела и Кристен с шестого?
Все Мародеры как по команды повернули головы. Две шестикурсницы прямо во время танцев слились в поцелуе – с языками, руками и всем остальным.
– Когда она успела отрастить такие буфера? – пробормотал Джеймс, лохматя волосы. Сириус усмехнулся в свой кубок, Питер незаметно поправил резинку трусов. – Я в ах…
– Лично меня устраивает и первый размер, спать не так жарко, – Сириус сунул свой кубок Питеру и с улыбкой протиснулся боком в толпу, разглядев в море алых стягов и лохматых грив, единственные на весь Хогвартс белые волосы своей подружки.
Питер по очереди отпил из двух кубков, пританцовывая на месте во все глаза таращась на горячий поцелуй шестикурсниц, собиравший вокруг себя все больше зрителей.
– Слушай, Сохатый, ты еще подрочи на них! – усмехнулся Ремус, наблюдая за Джеймсом.
– А что? – спросил Джеймс, не отрываясь от интересного зрелища.
– Эванс на тебя смотрит, – вздохнул Ремус, махнул Гидеону и Бенджи и отправился к ним вместе с Питером, по пути хлопнув Джеймса по предплечью. – Анжела, конечно, красивая, но, по-моему, она того не стоит, согласен?
– Сравнил! – фыркнул Джеймс ему вслед и все-таки бросил вороватый взгляд на Лили.
Лили болтала с Алисой и еще какими-то девчонками, время от времени поглядывая на Джеймса. Поймав его взгляд, она улыбнулась, да так, что Джеймсу показалось, будто у него в груди разбился старый кувшин с горячим медом.
Вот она, его Лили. Стоит
здесь, живая, здоровая, цветущая, как и всегда. И как будто не было тех страшных недель, проведенных у её постели. Теперь это казалось жутким сном, полузабывшимся, истершимся...В самом деле, Джеймс с трудом мог вспомнить подробности тех кошмарных дней. Как будто его память из жалости над его рассудком, поспешила стереть все самые ужасные детали. Все слилось в одно большое чавкающее болото душераздирающих сцен, бессонных ночей и липкого, ледяного страха. С каким трудом они из него выбирались – теперь совсем не хотелось об этом вспоминать. А вот о чем Джеймс вспоминал довольно часто, так это о том, как впервые встретил Лили в Хогвартсе, после того, как её выпустили из больницы святого Мунго…
В тот день впервые выглянуло солнце – и снег в окрестностях Хогвартса начал таять. Повсюду бежали ручейки, лед трескался под ногами, вода сверкала на солнце, воздух, до этого дня безлико-холодный, наполнился запахами. Джеймс стоял неподалеку от главного выхода, овеваемый весенним, теплым ветерком, шмыгал носом, топтался и курил одну сигарету за другой, закуривал, делал пару затяжек и выбрасывал, чтобы снова полезть за пачкой в карман куртки. Он знал, то Лили должна вернуться в школу именно в этот день, она дважды подтвердила это в письме, написанном немножко корявым почерком.
Но все равно ужасно переживал. А вдруг что-то пошло не так? Её и так продержали там на две недели дольше положенного, вдруг решили подержать еще? Если решат задержать её еще хотя бы на день, он не выдержит, и сам переберется в Мунго, что бы там ни говорила Макгонагалл…
Джеймс как раз затянулся поглубже, когда за изгородью мелькнули две человеческие фигуры. Он замер, во все глаза глядя перед собой, медленно выдыхая дым и все еще держа сигарету у рта.
Лили вошла в ворота школы в сопровождении пухлой, строгой медсестры из Мунго. На Эванс была надета короткая теплая куртка и длинный черный шарф. Из-под короткой шерстяной юбки, больше похожей на обрывки какой-то ткани торчали две тонкие, почти кривые ноги в грубых ботинках и черных колготках. Темная одежда, внезапно ставшая ей велика, бледное личико со следами недавней болезни в виде кругов под глазами, огненно-рыжие волосы, плещущиеся на ветру.
И ярко-красные губы.
Наверное, целую минуту Джеймс просто стоял и пялился на неё. Тяжело дышал и пялился, пока пепел с его сигареты падал в бегущую под ногами воду. А Лили медленно шла от ворот к школе. Так медленно, так тяжело, словно прошагала до этого всю Шотландию и еще парочку стран. Её взгляд был прикован к Джеймсу, губы дрожали.
А потом Лили вдруг сделала странный, нетерпеливый жест руками, хныкнула, подогнув на ходу колени и сорвалась с места.
В этот момент Джеймс тоже очнулся и рванул ей навстречу.
Лед трескался под их ногами, вода брызгала во все стороны, солнце горело в каждой капле и пылало на волосах, выбившихся из-под шарфа. Лили буквально запрыгнула на Джеймса, обвила его руками и ногами в этих смешных тяжелых ботинках. Он покачнулся, но устоял, переступая с места на место и крепко обхватывая Лили руками. Она рыдала так безутешно и бурно, что даже у суровой медсестры, наблюдавшей за ними со стороны, внезапно зачесался нос, так что она поспешно отвернулась и полезла за платком.