Дни мародёров
Шрифт:
— Держи, Питер, — ласково проговорила Лили, протягивая ему стопку, пока Сириус и Ремус сражались теперь за дверь ванной в коридоре. — Простите, мальчики, что вам пришлось толкаться здесь, внизу просто сумасшедший дом, но спать вы сможете в гостиной, это уже точно.
Говоря все это, она, казалось, находилась в параллельной Вселенной. Джеймс думал, что в такой момент, когда он наконец оказался в ее доме, тем более в ее комнате, на секундочку, почти голый (ну и раненый), она даст ему понять... хоть что-нибудь, но в тот самый момент, когда он подошел к ней за своим полотенцем, она даже
— Все в порядке? — тихо, чтобы не услышал Питер, спросил он.
— Да, все хорошо, — убедительно ответила Лили, коротко взглянув в точку у него над левым ухом, а потом просто подхватила заклинанием корзину, в которую мальчики уже побросали свои вещи, и вышла.
— Слушай эм-м, Эванс, я это...
Сириус перехватил Лили на лестнице, проиграв сражение за душ.
Не то чтобы ему очень хотелось говорить на эту тему, но он понимал, что если проносит это в себе еще хотя бы час, его порвет на куски. Он уперся руками в перила, чтобы она не сбежала, и приготовился вывернуть себя наизнанку. Лили остановилась, озадаченно глядя на него и подворачивая рукава своей рубашки. Корзина парила у нее за спиной, как НЛО.
— Я... я хотел перед тобой извиниться, — Сириус страдальчески поморщился. Лили изумилась так, словно он только что объявил, будто решил профессионально заняться балетом. — Я не должен был на тебя кричать там, в лагере... и я... короче, я не считаю, что ты виновата, окей? Не должен был захлебываться там соплями, как баба, а пойти и надрать задницу этому Пожирателю, так что...
«Привет, идиот, она тоже баба!»
Судя по тому, как Лили подняла брови, она подумала о том же.
Сириус осекся.
— В общем, извини, — наконец сказал он. — Я чувствую себя дерьмом.
Надо быть Блэком, чтобы понимать, каких огромных душевных затрат ему стоило это короткое слово. Он подумал, что если Лили сейчас отбреет его, то это будет достаточно серьезным наказанием, и он сможет почувствовать себя свободным. А если скажет, что прощает... ну тогда она в самом деле святая.
Лили, до этого смотревшая на него с подозрением, вдруг усмехнулась, словно он сказал забавную шутку, и спустилась вниз на пару ступенек.
— Блэк, ты дурак? Да я ни капельки на тебя не обиделась!
Сириус выпучил глаза.
— Я могла бы обидеться, если бы ты сказал это, потому что так думаешь, — она остановилась перед ним, сложив руки на груди, прямо как мама, которая объявляет сыну, что домашний арест закончен. — Но ты сказал это, потому что переживал за Джеймса. Я знаю, что ты не со зла, так что это не считается.
Сириус захлопнул рот.
— Теперь я чувствую себя еще большим дерьмом, — пробормотал он, и Лили улыбнулась.
— Ну, если ты хочешь искупить вину...
— Хочу! — мгновенно вскинулся Сириус.
Лили повелительно вытянула руку в сторону кухни.
— Тогда марш помогать моей маме!
— Да, мэм! — Сириус вытянулся в струнку и скатился с лестницы. Как только он исчез, улыбка на лице Лили погасла. Она постояла пару секунд, в задумчивости глядя на то место, где он только что стоял, потом глубоко вздохнула и отправилась звать девочек на ужин.
====== Начало войны ======
Лили сидела на кухне в
одиночестве и крутила ручку на приемнике.«... поступили сведения о том, что на севере Лондона сотрудниками мракоборческого отдела были схвачены...»
«... люди Того-Кого-Нельзя-Называть...»
«... час назад совершили облаву на Косой переулок...»
Все уже давно легли спать. Свет во всем доме был потушен, и спокойный полумрак наполнялся дыханием спящих в нем людей. Лили, промаявшись без сна неизвестно сколько времени, решила спуститься на кухню и выпить чего-нибудь горячего. В детстве это всегда помогало.
Приемник похрипывал. Сообщение Волан-де-Морта о начале войны против магглов повторилось уже как минимум пять раз.
Лили казалось, что вместе с ней сейчас не спал весь волшебный мир.
«... министр магии Миллисент Бэгнольд отказалась пойти на мирное урегулирование, и с этой минуты Британия находится в состоянии войны с волшебником, именовавшим себя Темным Лордом...»
Война.
Что это значит? Это ведь просто слово. Диктор бросил его в динамик так легко и просто, как будто это был прогноз погоды на завтра.
Лили много раз слышала о войне от мамы и папы.
В ту войну они были совсем маленькими, плохо помнили сами события и жили в эвакуации, рассказывали только о том, как среди ночи вдруг раздавался гул сирены, сотрясалась от бомбежки земля, и ревели в небе самолеты. О том, как мало еды было в эвакуации, и каждый день приходили списки с имени погибших...
В детстве Лили слушала эти леденящие кровь рассказы, переживала и думала: «Как же хорошо, что это уже позади и меня не коснется». Могла ли она представить, что через несколько лет будет сидеть среди ночи на кухне, окоченев от ужаса, в то время как в ее только что распустившемся молодом мире будет зарождаться новая война, может, еще более страшная, чем предыдущая?
Одна слеза капнула на стол, другая — прямо в чай. Лили зажмурилась.
Где-то скрипнула дверь. Раздались шаркающие шаги.
Лили не отреагировала, обнимая ладонями обжигающие бока чашки. Она не шелохнулась, даже когда дверь, ведущая в кухню, отворилась, и вошел сонный, лохматый, по пояс голый Джеймс Поттер и безо всяких прелюдий залез прямо в холодильник.
Погремев какое-то время бутылками и тарелками, он выпрямился и толкнул дверцу холодильника плечом. В одной руке у него была бутылка молока, в другой — сандвич с курицей.
Сонно шатаясь, Джеймс двинулся было обратно к двери и наконец заметил Лили.
— О... — он так и замер, как вор, пойманный с поличным, но Лили все так же на него не смотрела и баюкала в руках чашку. — Прости, я думал, все спят. Извини, что я так... ты не против?..
— Все нормально, бери, что хочешь, — равнодушно отозвалась Лили и протянула руку к кнопкам, когда сводка новостей снова потонула в хрипе.
Джеймс пару секунд посмотрел на нее, потом обогнул угловой «островок», отделяющий кухню от столовой, и подошел к столу.
— Что, тоже не спится? — небрежно спросил он, усаживаясь напротив. Улыбка его погасла, как только Лили бросила на него быстрый взгляд. Глаза у нее припухли от слез и были такими зелеными, что можно было обжечься.