До особого распоряжения

беспомощно метались вокруг огня, который набирал силу, поднимался все выше и выше к небу. На

помощь пришли красноармейцы. Они смогли остановить огонь, не дали ему сожрать другие, такие же

нищие, мазанки. К счастью, жертв почти не было. Пострадал один мальчик. Упавшая балка разбила ему

голову.

– Лежит забинтованный. А забинтовал его красноармейский врач-таджик...

– Ну...
– поторапливал Аннакули.

– Таджик был сегодня у мальчика и сказал, что придет завтра, обязательно. И вечером... -

торжественно заключил хозяин.

– Да-а!
– протянул Аннакули.
– Вы, дорогой...

Он хотел подобрать какое-нибудь одобрительное слово, похвалить хозяина дома за мудрое решение,

за хорошо найденный случай, но тот, разгоряченный, перебил:

– Их спасают, их лечат. . А они нож... Вот так, вот так...
– Он махнул рукой, словно пытался всадить нож

и делал это профессионально. Наверное, в свое время ему приходилось убивать. И никакие угрызения

совести его пока не мучали.

Молчаливый проводник поднялся со своего потрепанного халата и с нескрываемым интересом

смотрел на хозяина дома, у которого от волнения растрепалась борода.

Их арестовали в тесном переулке пригорода.

На допросе проводник держался независимо. Он ничего не знал и считал себя невиновным. Он

подчинялся этому господину.

Аннакули давал показания торопливо, словно опасался, что его не сумеют выслушать до конца. Когда

следователь вежливо спросил, не устал ли он, Аннакули Курбансаидов выдохнул:

– Нет! Нет! Спрашивайте...

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Мне не пришлось носить форму советского военнослужащего. Но я много знаю о тех, кто прошел по

трудным боевым дорогам.

146

Вот несколько строк из очерка Камиля Яшена «Генерал Сабир Рахимов»:

«Перед нашими войсками лежал крупный портовый город Данциг (Гданьск). Сюда стянулись

гитлеровские части, изгнанные из Восточной Пруссии, Прибалтики, Померании.

На подступах к городу велись сражения огромного масштаба с участием крупных наземных,

воздушных и морских сил.

По нашим наступающим войскам била береговая тяжелая артиллерия военных кораблей. Пехота и

танки гитлеровцев при поддержке авиации, береговой артиллерии и военных кораблей часто

контратаковали наши боевые порядки.

На левом крыле 65-й армии генерала Батова наступала 37-я дивизия Рахимова. Один из передовых

полков дивизии вступил в Бронтау. До Данцига оставалось три километра.

– Вышел на опушку леса, виден город. Возьму его сегодня!
– передал Рахимов по радио.

В 15 часов 26 марта 1945 года на НП 37-й дивизии разорвалась мина. Погибли Рахимов и другие

офицеры... На траурном митинге прощальное слово сказал генерал Батов и дивизия поклялась

отомстить за своего командира. Начался штурм Данцига в тот же день.

В первый час штурма Данциг пал».

Много лет спустя, в мае 1965 года, генерал армии Павел Иванович Батов прислал в Ташкент вдове

героя письмо:

«...Нам посчастливилось присутствовать на торжественном спуске на воду двух кораблей - польского

и советского - на Гданьской верфи. Польскому морскому кораблю было присвоено имя «Генерал

Рахимов». Отныне польский корабль будет бороздить моря и океаны и прославлять навечно имя

советского человека - сына узбекского народа».

Я знаю, что в боях за освобождение народов Европы отличились и другие мои земляки, воины-

туркестанцы. Многие из них стали Героями Советского Союза.

Воин-освободитель! Так говорят о нашем солдате, заслужившем благоговейное уважение народов

мира.

Это те самые солдаты, которые делились своими пайками с жителями освобожденных городов. Это те

самые врачи и медсестры, которые оказывали помощь раненым, пострадавшим жителям тех же городов.

Солдат был счастлив протянуть чужому ребенку кусок сахару, редкую конфету... Солдат, бывший

мирный мастеровой парень, был счастлив в часы отдыха помочь в ремонте разрушенного водопровода

или просто вставить стекла в окна дома, где жила старая женщина.

Мы знаем знаменитую скульптуру в Берлине... Советский воин с опущенным мечом, с ребенком на

руках.

Мы спасали мир, спасали жизнь.

И нас невозможно было сломить...

ЧУЖИЕ ЛЮДИ

Агроном расхаживал по комнате, размахивая длинными руками. Махмуд-бек знал этого человека

вначале суровым, настороженным, потом внимательным, добрым, но всегда скупым на слова.

А тут вдруг, казалось, все, что накопилось на душе у него за это время, агроном спешил выложить

Махмуд-беку. Раскинув руки, он показывал, каким огромным, широким фронтом сейчас движется Красная

Армия.

– Даже не представляю, откуда эта сила! - Он опять взмахнул рукой, - Нет! Представляю... Все

всколыхнулось из глубин. И сила, и ненависть, и свободолюбивый дух. Не устоять никому перед таким

народом.

Махмуд-бек с опаской взглянул на дверь. Агроном, не заметив предупреждения, заговорил об

эмигранте, который в такое время не может служить родине.

– Как сорняк пожухлый. Вырвал ветер, мотает по свету, осыпает сухие ломкие листья. Соки все

выжаты...

Никогда русский не откровенничал. Он, наверное, унесет с собой в могилу здесь, на чужой земле, все

тайны запутанных, нелегких лет, мечты, надежды. Так и не узнает Махмуд-бек ничего об этом человеке,

кроме его неприкрытой тоски по родине.

– Пытался выращивать картофель...
– Агроном покачал головой.
– Нужно несколько поколений этой

культуры, чтобы она привыкла к земле. И не одно поколение людей, чтобы привыкли и полюбили

рассыпчатую картошку в мундире. Вы ели когда-нибудь такую картошку? К ней нужен черный пахучий