Добрый мир

обретал Новую жизнь и Нового себя, на глазах перерождаясь из жалкого раба

в колониста и пионера. Так и в новейшее время, усталый или запутавшийся

человек может по-русски махнуть на все рукой, послать всех подальше и

смотаться на Сахалин, в поисках другой жизни и лучшего себя. Это, видимо,

сидит в каждом из нас; не случайно многие серьезные историки придавали

большое значение географическому фактору в истории родного Отечества.

Коля решил испытать счастья на Смоленщине.

«Уважаемая Дирекция Станции,— писал он ночью за кухонным

столом.— Я лаборант-дефектоскопист высокой квалификации. Узнав, что в

атомной энергетике нужны люди моей специальности, я решил обратиться к

Вам с просьбой принять меня на работу по вышеуказанной специальности.

Если Вы располагаете возможностью и желанием меня принять, то самым

существенным вопросом, по-видимому, будет вопрос с жильем. Так вот, для

меня это не самый важный вопрос...»

Коля остановился и с неудовольствием подумал, что писанина его

получается больно уж личной; надо бы попроще и в более деловой манере.

Но, подумав еще, он отбросил свои неудовольствия: в конце концов, письмо

прочтут всего один раз и сдадут в архив или в утиль. Но так зато

убедительнее: они увидят, что он не какой-нибудь летун-перекати-поле...

«...То есть, конечно, я не совсем искренен: у меня все же семья, и

вопрос квартиры имеет большое значение. Но не решающее. На год-два мы

могли бы снять квартиру или пожить в общежитии. Моя жена —

дипломированный товаровед, и я думаю, в растущем городе она тоже не

осталась бы в стороне от дел...»

Коля досадливо чертыхнулся и скомкал

лист. Не хватало еще родить сердобольное послание в стиле Макара

Девушкина!

И принялся писать по новой. Посуше и построже.

К пяти часам утра он заложил наконец свой камень.

А в первых числах апреля Янкевич случайно увидел Колю бегущим.

Было это около десяти вечера возле городского парка. Виктор Семенович шел

с женой с вечернего киносеанса и от неожиданности даже приостановился.

Коля бежал навстречу и ни на кого не смотрел. Не увидел он и

Янкевича. Первым побуждением Виктора Семеновича было окликнуть

приятеля. Но он удержал себя. Трудно дыша, приятель тяжелым танком

проутюжил мимо.

«Во нарезает, чайник!» — одобрительно подумал Янкевич, глядя на

удаляющуюся Коли-ну спину. «Надо бы подсказать, чтобы сдуру не слишком

уродовался».

«Чайниками» на лыжной базе называли глубоких любителей, тех

краснеющих и потеющих от лишнего веса и смущения людей, которые

«нарезали» свои первые километры под плоские шуточки воинствующих

пошляков и затаенные улыбки людей опытных и искушенных. Спортсмены-

профи и сильные любители одинаково их уважали: без них любительский

спорт был бы лишен всякой романтики.

Колин бег был бегом типичного «чайника». На опытный глаз

Янкевича, он бежал что-то около семи минут километр.

— Бегом от инфаркта,— простодушно откомментировала увиденное

жена Виктора Семеновича.

Тот вздохнул, поражаясь способности неплохих, в сущности, людей

мыслить заезженными штампами, и прочел жене короткую лекцию о том, куда

и зачем бегут в настоящее время достойнейшие из ее современников.

«ВВЕДЕНИЕ В КУРС КОМПОЗИЦИИ»

1

Репетиция затягивалась. Илья украдкой поглядывал на часы,

нервничал, и это, кажется, заметила Гольман. Она вопросительно посмотрела

на него, доиграла до конца песню — разучивали «Амурские волны» — и

встала из-за пианино.

— На сегодня достаточно, милые женщины! — сказала она хору.—

«Хор девушек» Верстовского оставим на пятницу. Илья Сергеевич, надеюсь,

не возражает?

— Да, Верстовского лучше всего оставить на пятницу,— торопливо

подтвердил Илья.— Мы сегодня немного увлеклись, а у меня со временем...—

он запнулся, отыскивая продолжение,— негусто, в общем... Но в целом дело

двинулось неплохо, спасибо! И с дыханием сегодня хлопот было меньше, и

вторые голоса молодцом... Спасибо!

Воодушевленные согласным пением женщины — они почти все были

женами офицеров — сердечно попрощались с Ильей, с Софьей Аркадьевной,

и зал скоро опустел.

— Значит, мне правильно показалось, что вы спешите,— запирая

двери зала на ключ, сказала Софья Аркадьевна.— Семейные хлопоты?

— Есть немного, — смущенно ответил Илья.— В девятнадцать ноль-

ноль родительское собрание, сестра просила обязательно

быть. Их двадцать второго апреля в пионеры принимать будут, такие

дела... Спасибо вам, а то я не знал, как закончить.

— Вот сколько нам «спасибов» отвесили! — улыбнулась Софья

Аркадьевна. Они сдали вахтерше ключ и оделись.

На улице было тепло. Три недели назад перешли на «летнее время», и

вечер еще совсем не чувствовался. На той стороне улицы, в сквере, ребятишки

играли в «чижа». На скамейках сидели молодые девчонки и пожилые

мужчины с газетами; бабули покачивали коляски. Народ сидел себе и

беззаботно грелся на нежданно теплом апрельском солнце. И никто никуда не

спешил.

— Найдут же, когда собрание устраивать! — пробормотал Илья.

— Действительно, варварство...— Софья Аркадьевна, сильно

прищурившись, посмотрела на солнце.— Ну ладно. Мне тоже поторопиться

надо. Давайте на такси! — Она подбежала к краю тротуара и махнула

навстречу «Волге» с зеленым огоньком.— Садитесь, Илья, нам в одну

сторону.

Они уселись вместе на заднем сиденье.

Илья Парамонов учился на последнем курсе музыкального училища,

на отделении хорового дирижирования, а Гольман была его преподавателем,