Долго, счастливо

Я продолжаю поглаживать тебя по волосам, пока не замечаю, что ты все-таки уснул. Сейчас сон у тебя очень хрупкий и приходится выбираться крайне осторожно, и сразу же вернуться, когда зелье готово. Даже удивительно, что ты еще спишь, но это хорошо - тебе нужны силы.

Сквозь мутную пелену сна - тревожного, полного страшных мест, случаев, падений и аварий, - я слышу чей-то голос. Я не разбираю слов, только думаю, что хорошо бы позвать тебя - Северуса, моего Северуса, самого близкого и родного на свете человека. Я падаю и падаю, эта Бездна чем-то похожа на ту, куда упал Сириус, и спасти меня можешь только ты. Почему-то я в этом уверен, как бывают люди уверены только во сне: эта уверенность происходит не оттуда, а из реальной жизни.

Ты бредишь, подтверждая мои опасения относительно того, что температура сразу не спадет. Я вновь ложусь и прижимаю тебя к себе, поглаживая по волосам. Ты долго не успокаиваешь и приходится позвать тебя по имени и осторожно встряхнуть, чтобы помочь очнуться от кошмара.

Я открываю глаза, и мой кошмар, как и обычно, улетучивается сразу же, не оставляя у меня в памяти и следа того, в чем мне пришлось побывать. Ты рядом, ты обнимаешь меня и смотришь встревоженно - так, что мне сразу же становится очень стыдно за то, что я заболел. И еще более стыдно мне за то, что я, как всегда, наверняка звал маму. Поднимаю на тебя глаза и тихо спрашиваю:

– Я кого-нибудь звал во сне?

Пожимаю плечами и убираю с твоего лба налипшие пряди:

– Меня. По имени. Держи, - протягиваю кубок и помогаю тебе сесть, оперевшись на меня.
– Может начать познабливать, но это нормально, - я решаю не говорить тебе об ужасном вкусе, а о том, из чего состоит это зелье, тебе лучше вовсе не знать.

Я вспыхиваю и пью твое ужасное зелье махом, даже не замечая, что от одного запаха может вывернуть наизнанку. Я звал тебя, мне снился... ты? Я не думал, что любовь к тебе проникла в моем сознании так глубоко. Я знаю, что я люблю тебя, но теперь для меня нет обратного пути, и твоя ответная любовь становится еще более ценной, и мерзкое зелье, в состав которого точно вошли лягушачья лимфа и слизь аксолотля - я это чувствую теперь по послевкусию, - приобретает оттенок чего-то теплого и нежного в моих мыслях. Ведь ты явно сварил его, пока я спал, и двигался ты так незаметно, что я этого не заметил, будучи в своем нестабильном бреду...

Я забираю кубок и даю тебе чай, на этот раз с лимоном и медом, чтобы ты смог перебить послевкусие:

– Хочешь книгу?

– Нет, я ничего не пойму...
– слегка еще краснею и прячусь за чашкой. Ее ободок мне упирается в переносицу, так что и глаза при желании можно спрятать, чтобы только не смотреть на тебя: когда я понимаю, что люблю тебя (с каждым разом просто все сильнее), мне всегда хочется тебе это доказать. Но сейчас нельзя ни мне, ни тебе: у меня просто не хватит сил, а ты можешь заразиться. Поэтому мне лучше спрятаться за чашкой и украдкой только погладить твою ладонь своей, хоть я и смущен донельзя.

Я со вздохом сжимаю твою ладонь в ответ. Просто так лежать и тебе, и мне скучно, но не читать же мне тебе в самом деле? Да и книги о зельях - не самое подходящее для того чтение.

– Северус...
– я робко смотрю на тебя, с сожалением отставляя пустую уже чашку на тумбочку.
– А расскажи мне что-нибудь?..

– О чем?
– я задумчиво перебираю чуть влажные прядки твоих волос.

– О себе?
– предлагаю я, прикасаясь губами к твоей ключице.

Я усмехаюсь и прижимаю тебя к себе:

– И что тебя интересует?

– Не знаю. Твое детство, любимые детские книги, десерты, которые тебе нравятся больше всего, любимый летний запах... о человеке можно много всего знать, - я целую тебя в шею. Дальше заходить уже нельзя, и мне становится очень обидно, что нельзя. Но зато мы можем поговорить, а это важнее, ведь делаем это мы редко.

Я задумчиво треплю тебя по волосам:

– Тебе это так важно?

– Очень. Я же люблю тебя, - я говорю так убежденно, словно этот аргумент неоспорим и все объясняет. На самом деле, конечно, я могу любить тебя и просто так, потому что ты есть, потому что ты Северус Снейп. Но вот о десерте я не просто так сказал: когда я поправлюсь, я обязательно сделаю тебе его. И еще какое-нибудь очень вкусное блюдо, которое ты любишь - зайца, например, маринованного по-гречески. Поэтому я еще раз целую тебя и смотрю очень обнадеженно, так, чтобы у тебя не осталось шансов к отступлению.

Хмыкаю и щелкаю тебя по носу:

– И что тебя интересует в первую очередь?

– Давай по порядку с детства?

Пожимаю плечами:

– Ничем примечательным оно не было - мать, отец. Второй чаще был не в духе, поэтому я не сильно любил бывать дома. Потом был Хогвартс, недолгая дружба с Лили и долгая вражда с Поттером.

– Это я знаю... и что, у тебя не было даже полянки за домом или луга неподалеку от твоей первой маггловской школы?
– я объясняю запутанно и сбивчиво, но надеюсь, что ты поймешь.
– Ну, такого места, куда можно было убежать, где были медовые запахи и сверчки, а еще страшные богомолы и огромные ковры ромашек...

Я невольно улыбаюсь:

– Нет. Но у меня была излучина реки и качели.

– Здорово, - я искренне восхищаюсь, потому что я сам к качелям боюсь подходить с тех самых пор, как Дадли раскачал меня до такой степени, что качели едва не делали «солнышко», и сказал мне отпустить ноги, чтобы спрыгнуть... да, я боюсь с тех самых пор, как у меня на пояснице появился длинный шрам от тяжелого ребра сиденья качели.

Я задумчиво смотрю на кубок, в котором было твое лекарство:

– Может быть, они до сих пор там.

– Можем как-нибудь туда наведаться, - предлагаю я и трусь щекой о твою грудь. У меня уже не такая нежная кожа на щеках, как в восемнадцать лет, но я бреюсь каждое утро, и сейчас, надеюсь, не царапаю тебе кожу.

Я киваю и трогаю твой лоб:

– Температура начинает спадать.

– Угу... Северус, а десерт?
– я упрямый и очень настойчивый, и если уж я задал вопрос - вернее, если уж я захотел приготовить тебе твой любимый десерт, - то я обязательно узнаю.

Я хмыкаю и устраиваюсь удобней, располагая тебя у себя на коленях и поправляя плед:

– А сам как думаешь?

– Не представляю, - честно признаюсь и нежно целую тебя в плечо.

– Черничный пирог, - я усмехаюсь и поглаживаю тебя по спине.

Я рефлекторно облизываюсь. Пироги я и сам люблю, а чернику - тем более. Ее никогда не любил Дадли, а я втайне обожал, но делал вид, что не люблю, чтобы он не отобрал обратно. Так что ее я ел и в детстве, и с тех пор очень люблю...