Долгое дело
Шрифт:
– Вы не волнуйтесь, - тихо сказала женщина-понятая.
Пуговицы нашлись. Да, ведь нужно снять "тренировки", надеть галстук... В таких случаях что-то берут с собой... Зубную щетку, бритву... Но это же сон.
И тогда в дверях он увидел белую Лиду, державшую в белой руке никому не нужный передник. Он прижал ладонь к горлу, чтобы остановить рвущийся к глазам ком, каких не бывает и не может быть во сне...
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). За окном городской прокуратуры тьма. Идет дождь. Домов, деревьев и улиц не видно - все в мокрой черноте.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Я не знаю, что такое дурак, но я знаю, кто дурак. Не хотела бы я сейчас быть на его месте. Где он, что поделывает и где сидит? Карр-камень не промахнется.
Я не знаю, что такое умный, но я знаю, кто умный. Могу описать подробно, как и где сижу я. В кресле. На мне белый махровый халат, теплый и нежный, как объятия юноши. На ногах тапочки из дикой киски. На пальцах кольца и перстни из натурального золота и с натуральными камнями. От меня пахнет французскими духами. Я смотрю цветной японский телевизор. И передо мной столик черного мрамора с бутылкой французского коньяка, который пахнет не хуже их духов...
Плоская лампа выстелила стол жестким белым светом, какой бывает только в темные осенние ночи. Но еще не одиннадцать.
– Сергей Георгиевич, вы знаете, что в особо экстренных случаях закон разрешает ночные допросы? - спросил Васин.
Рябинин кивнул. Свет лампы стал жестким не от осенней темноты, а от чистых листов протокола, лежавших перед старшим следователем Антимониным.
– Вам известно, - начал зональный прокурор, - что следователь всегда ищет троицу: преступника, доказательства и мотив. Доказательства мы изъяли, мотивом будет корысть...
– А преступник - я?
Неужели опять не услышат? Неужели он шепчет? Не услышат потому что люди слышат, когда хотят слышать.
Старшего следователя Рябинин почти не знал, но ему почему-то всегда казалось, что на Антимонине не костюм, а форменный китель, и не обычные очки, а тончайшее пенсне.
– Сергей Георгиевич, вы вели уголовное дело на хулигана Копытко, высоким, неприятно натянутым голосом сказал Антимонин.
– Вел.
– Какова его судьба?
– Я передаю Копытко на поруки.
– Уже все оформили?
– Написал постановление, но еще не отпечатал.
– А почему отдаете на поруки?
– Тяжких последствий нет, характеризуется прекрасно, парень оступился...
– Вы знаете, что борьба с хулиганством усилена?
– Пожалел его...
– Пожалел? - Казалось, взгляд Васина отодвинул старшего следователя в сторону от допроса и от стола. - Уж больно вы жалостливы. В свое время пожалели допросить продавщицу, теперь жалеете преступника.
– Жалость не порок.
– Из порок, но тогда нужно идти в адвокаты. У вас бы получилось.
– А у вас? - спросил Рябинин, удивившись, откуда он взял силы для этого злого вопроса.
– Я бы никогда не смог работать адвокатом и защищать преступников, гордо отрубил Васин.
– Прокурор, который не смог бы защищать преступников,
несправедливый прокурор. Как и адвокат, который не смог бы обвинять и работать прокурором.И промелькнуло, исчезая...
...Только обвинение человека или только его защита всегда несправедливы...
– Что-то вы разговорились, - заметил Васин и кивнул старшему следователю.
Разговорился, потому что говорили об убеждениях. Но к чему здесь, в городской прокуратуре, на допросе, ночью тревожить убеждения - этим двум людям нужны доказательства. Что они хотят доказать?
– Вы знакомы с Копытко? - спросил Антимонин своим надрывным голосом.
– Конечно, знаком, коли допрашивал.
– Я имею в виду до уголовного дела.
– Нет.
– У вас на квартире он был?
– Разумеется, нет.
– В канцелярии прокуратуры он спрашивал ваш адрес. Зачем?
– Представления не имею.
– Из кармана пиджака Копытко изъяли бумажку с вашим адресом, который он все-таки получил в горсправке. Так был он у вас?
– Да нет же!
– Сергей Георгиевич, - внушительно и почти сочувственно вмешался Васин, - не вам объяснять, что чистосердечное признание с одной стороны, а мы, как ваши коллеги, могли бы поспособствовать с другой...
– Не был у меня Копытко, - негромко, но так сказал Рябинин, что на чистосердечное признание надежду них не осталось.
Они смотрели на него из-за стола, но Рябинину казалось, что их глаза далеко, где-то в другом мире, - такими рисуют на обложках научно-фантастических повестей глаза инопланетян. Крупный Васин с умным и непререкаемым взглядом... Поджарый Антимонин в очках, которые походили на пенсне... Они вроде бы разные. Они должны быть разными, потому что каждый рождается самобытным. У каждого свой нос, губы, глаза... У каждого свой голос. У каждого своя неповторимая кровь, которая лишь приблизительно делится на четыре группы. У каждого свои отпечатки пальцев. Почему же эти двое так похожи? Что их так окатало? Какая штамповочная машина пропустила их через свои металлические формы?
– Откупа у вас эти изъятые пятьсот рублей? - спросил Антимонин.
– Так вы хотите сказать, что их...
– Откуда у вас эти деньги? - перебил старший следователь крепнущим голосом.
– Не знаю.
– Рябинин, вы психически нормальны? В вашей квартире находят деньги, а вы не знаете, откуда они...
– Не знаю.
– И даже не беретесь объяснить.
– Это Калязина.
– При чем тут Калязина?
– Ее работа.
– Ну конечно, - обрадовался Васин. - Я так и думал, что вы начнете валить на телепатию.
– Тогда откуда же? - вырвалось у Рябинина.
Они рассмеялись одновременно: Васин - тяжело и глуховато, как затоковавший тетерев; Антимонин - изящно, с вежливым переливом.
И промелькнуло, исчезая...
...Можно быть глупым, но добрым. Но быть глупым и справедливым нельзя. Глупость всегда несправедлива...
– Я скажу вам, откуда эти денежки, - посуровел Васин, обрушивая на него душный тембр своего голоса. - Вам дал их хулиган Копытко за прекращение дела!
– Какая глупость...