Домби и сын

— Какія картины въ замк, Боже мой, какія картины! — вопіяла Клеопатра. — Надюсь, м-ръ Каркеръ, вы любите картины?

— Увряю васъ, м-съ Скьютонъ, — сказалъ Домби торжественнымъ тономъ покровителя своего приказчика, — Каркеръ отличный знатокъ живописи и понимаетъ толкъ въ произведеніяхъ артистовъ. Онъ даже самъ очень хорошій живописецъ. Я увренъ, онъ придетъ въ восторгъ отъ вкуса и таланта м-съ Грэйнджеръ.

— Да вы, чортъ побери, удивительны, Каркеръ, посл всхъ этихъ вещей! — возгласилъ майоръ, — ваша голова напичкана познаніями всякаго сорта!

— Мои познанія довольно ограничены, сэръ, — возразилъ Каркеръ со смиреннымъ видомъ, — и м-ръ Домби слишкомъ великодушенъ въ своихъ отзывахъ. Конечно, для человка въ моемъ положеніи необходимы нкоторыя мелочныя свднія, безполезныя во всхъ отношеніяхъ для такого человка, какъ м-ръ Домби, который въ своей высокой сфер…

Здсь м-ръ Каркеръ, сознавая безсиліе восхвалить приличнымъ образомъ великаго человка, только пожалъ плечами и не сказалъ ничего больше.

Во все это время Эдиь взглядывала по временамъ только на мать, когда послдняя уже слишкомъ начинала блистать своимъ краснорчіемъ. Но, когда Каркеръ пересталъ говорить, она бросила на м-ра Домби быстрый взглядъ, исполненный глубочайшаго презрнія, взглядъ, подмченный какъ нельзя лучше улыбающимся собесдникомъ на другомъ конц стола. Подмтилъ его и м-ръ Домби, но перетолковалъ къ совершенному своему удовольствію.

— Къ несчастью, вы уже бывали въ Уаррик? — заговорилъ м-ръ Домби, обращаясь къ благосклонной красавиц.

— Да, бывала.

— Боюсь, не скучно ли вамъ будетъ?

— О нтъ, совсмъ не скучно.

— Ты во всемъ, мой друтъ, похожа на своего кузена Феникса, — замтила м-съ Скьютонъ, — онъ, я думаю, былъ въ Уаррик пятьдесятъ разъ, и прізжай онъ сегодня въ Лемингтонъ — ты этого хотла бы, моя милая, не правда ли? — онъ непремнно полетлъ бы съ нами, чтобы взглянуть на очаровательный замокъ въ пятьдесятъ первый разъ. Удивительный энтузіастъ.

— Мы вс энтузіасты, мама, не правда ли?

— Да, моя милая, можетъ быть, слишкомъ большіе энтузіасты; но я не хочу жаловаться. Душевное безпокойство слишкомъ вознаграждается сладостными волненіями сердца. Если, какъ говоритъ кузенъ Фениксъ, мечъ слишкомъ скоро изнашивается… ахъ, какъ это называется?

— Ножны, можетъ быть, — сказала Эдиь.

— Да, ножны… такъ это потому, что онъ слишкомъ блеститъ и пылаетъ. Ты понимаешь, моя милая, что я хочу сказать?

М-съ Скьютонъ испустила слабый вздохъ и потупила глаза, какъ будто хотла такимъ образомъ набросить легкую тнь на поверхность кинжала, котораго ножны представляла ея поэтическая грудь. Склонивъ голову на сторону, по образцу древней Клеопатры, она съ задумчивымъ видомъ, исполненнымъ нжнйшей любви, принялась смотрть на свою дочь.

Разъ обративъ лицо на м-ра Домби, когда тотъ сдлалъ ей вопросъ, Эдиь не оставляла этой позы, и, разговаривая съ матерью, она ни на минуту не спускала глазъ съ м-ра Домби, изъявляя такимъ образомъ готовность отвчать на новые его вопросы. Учтивость простая, но при настоящемъ положеніи довольно многозначительная. Казалось, будто въ это время совершался ненавистный тортъ, и предметомъ его была дочь м-съ Скьютонъ. Жертва сознавала свое достоинство и нравственное ничтожество покупателя, но, покорная деспотической сил обстоятельствъ, съ самоотверженіемъ выносила унизительную пытку. Эта нмая сцена была слишкомъ краснорчива для улыбающагося наблюдателя на другомъконц стола. Она служила для него дополненіемъ и объясненіемъ внутренней борьбы, которую такъ не давно изучалъ онъ въ уединенной рощ на прекрасномъ лиц плачущей незнакомки.

Ни одного слова не пріискалъ м-ръ Домби для красавицы, не спускавшей съ него глазъ. Когда, наконецъ, завтракъ кончился, и майоръ насытился по горло, онъ замтилъ, что пора, кажется, хать, и получилъ въ отвтъ, что, дйствительно, кажется, пора. По данному знаку коляска подъхала къ крыльцу. Дамы, майоръ и м-ръ Домби заняли въ ней свои мста. Туземецъ и долговязый пажъ вскарабкались на козлы. М-ръ Таулисонъ сталъ на запятки, a м-ръ Каркеръ, верхомъ на прекрасномъ гндомъ кон, похалъ въ арріергард.

И все-таки м-ръ Каркеръ, рисовавшійся на своемъ кон шагахъ во ста отъ экипажа, былъ какъ дв капли воды похожъ на кошку, сторожившую добычу. Теперь передъ нимъ были вдругъ четыре мыши, и онъ ловилъ ихъ съ жадностью голоднаго кота, такъ однако же, что посторонній наблюдатель никакъ бы не замтилъ, что y него на ум. По-видимому, онъ наблюдалъ встрченные предметы, но куда бы ни смотрлъ онъ — внизъ, наверхъ или по сторонамъ — одинъ уголъ глаза его былъ постоянно обращенъ на чопорную голову м-ра Домби и на перо, волновавшееся на шляпк гордой красавицы. Разъ, и только одинъ разъ осторожный взглядъ его выпустилъ изъ виду эти предметы. Когда экипажъ остановился y цли путешествія, м-ръ Каркеръ, перескочивъ черезъ какой-то барьеръ, пустился въ галопъ по направленію къ коляск и поспшилъ высадить дамъ. Въ эту минуту Эдиь бросила на него изумленный взглядъ, но тутъ же опираясь на его плечо, не замедлила показать, что не обращаетъ на него никакого вниманія.

М-съ Скьютонъ, завладвъ Каркеромъ, ршилась сама показать ему вс красоты Уаррикскаго замка. Майоръ также долженъ былъ взять ее подъ руку, такъ какъ онъ былъ варваръ въ отношеніи изящныхъ искусствъ, и руководство такой компаніи было для него необходимо. Такое случайное распоряженіе представило м-ру Домби полную свободу разговаривать съ Эдиью, и онъ съ торжественною важностью пошелъ съ нею по комнатамъ замка.

— Боже мой, м-ръ Каркеръ! — возгласила Клеопатра, начиная приходить въ поэтическій восторгъ отъ среднихъ вковъ, — что за время, что за нравы! Воображаете ли вы эти прелестныя крпости, эти милыя тюрьмы и подземелья, эти очаровательныя мста для пытокъ, эту романтическую мстительность изъ рода въ родъ, эти живописные приступы и осады, и все, что составляетъ истинную поэзію жизни! Божественные вка, божественная старина! Какъ страшно мы переродились!

— Да, мы ужасно перодились, м-съ Скыотонъ, — подтвердилъ м-ръ Каркеръ.

Но, несмотря на ужасное перерожденіе, м-съ Скьютонъ и м-ръ Каркеръ, одушевленные поэтическими воспоминаніями временъ давно минувшихъ, ни на одну минуту не спускали глазъ съ м-ра Домби и его прекрасной спутницы. Поэтому, при всемъ энтузіам, они говорили съ нкоторою разсянностью и часто отвчали другъ другу невпопадъ и наудачу.

— Нтъ въ насъ боле этого увлеченія, этой младенческой вры, при которыхъ жизнь такъ спокойна, такъ полна — продолжала м-съ Скьютонъ, настороживъ морщинистое ухо, такъ какъ въ эту минуту м-ръ Домби началъ что-то говорить м-съ Грэйнджеръ, — буйства ума и треволненія скептицизма совсмъ убили поэзію! Мы не вримъ больше въ этихъ милыхъ бароновъ, въ этихъ восхитительныхъ кардиналовъ и аббатовъ, которые вс были такіе храбрые, такіе любезные! Взгляните на эту милую королеву: что за взглядъ! что за нжная экспресія во всемъ лиц! Да, да! Елисавета была перломъ между коронованными головами и блистательнымъ украшеніемъ своего пола! Она и думала сердцемъ, милое созданіе! A какою поэзіею проникнутъ весъ характеръ ея отца! Любите ли вы Генриха восьмого, м-ръ Каркеръ?

— Я очень удивляюсь ему, — сказалъ Каркеръ.

— Такой суровый, грозный! Не правда ли, м-ръ Каркеръ, онъ былъ очень грозенъ? И смотрите, какъ живо изображаетъ его картина: что за глаза, что за подбородокъ!

— Но если говорить о картинахъ, миледи, такъ вотъ передъ нами живая картина. Я желалъ бы знать, въ какой галлере міра найдете вы подобное произведеніе!

Говоря это, улыбающійся джентльменъ указалъ черезъ дверь въ другую комнату, гд на самой середин стояли м-ръ Домби и м-съ Грэйнджеръ.

Живая картина въ полномъ смысл была самая нмая картина. Они стояли вмст рука объ руку, но и воды океана не могли раздлить ихъ дальше другъ отъ друга. Въ самой гордости ихъ была такая разница, какъ будто стояли здсь самое гордое и самое смиренное созданія между всми живущими существами. Онъ — накрахмаленный, надутый, молчаливый, чопорный, суровый. Она — гибкое, тонкое, въ высшей степени граціозное созданіе, но не обращающее ни малйшаго вниманія ни на него, ни на себя, и презирающее свои прелести съ какимъ-то непостижимымъ ожесточеніемъ. Ледъ и огонь были боле похожи другъ на друга, чмъ Павелъ Домби и Эдиь Грэйнджеръ, связанные цпью, выкованною зловщимъ рокомъ, который какъ нарочно теперь поставилъ ихъ въ галлере, гд все, казалось, поражено было негодованіемъ противъ этой н_е_ч_е_с_т_и_в_о_й пародіи на брачныя узы. Суровые рыцари и воины грозно смотрли на нихъ изъ своихъ картинныхъ рамокъ. Пасторъ съ поднятой рукой отказывался вести къ алтарю чудовищную чету. Тихіе виды на ландшафтахъ, отражая солнце въ своей глубин, казалось, говорили: "Утопитесь, безумцы, утопитесь, если нтъ вамъ другого спасенія". Развалины кричали: "Взгляните, что сталось съ нами, обрученными съ враждебной силой всепоражающаго времени!" Зври противоположныхъ породъ огрызались другъ на друга, какъ будто въ назиданіе м-ру Домби. Амуры и купидоны въ испуг отлетали прочь, и живописная исторія мученичества съ негодованіемъ отказывалась прибавить къ своимъ сюжетамъ новую, еще невиданную пытку человческой природы.