Домби и сын

— Вы точно такъ думаете, любезный майоръ? — возразила Клеопатра, которая, несмотря на притворную разсянность, во все это время не спускала проницательныхъ глазъ съ болтливаго собесдника.

— Такъ думалъ, миледи, такъ и буду думать. Несравненная Клеопатра и всенижайшій слуга ея Антоній Багстокъ вдоволь наговорятся о своемъ торжеств въ богатомъ и великолпномъ дворц будущей м-съ Домби. Это дло ршенное. A знаете ли что? — продолжалъ майоръ серьезнымъ тономъ, переставъ улыбаться, — пріхалъ въ Лемингтонъ главный приказчикъ, правая рука м-ра Домби.

— Сегодня поутру? — спросила Клеопатра.

— Да, сегодня поутру. Домби ожидалъ его съ нетерпніемъ и, если не ошибаюсь, онъ хочетъ знать его мнніе насчетъ своихъ будущихъ плановъ. Я давно это смекнулъ. Старикашка Джой хитеръ, и его, съ вашего позволенія, самъ чортъ не проведетъ. Разумется, Домби не скажетъ Каркеру ни слова, a все таки вывдаетъ всю подноготную. Такова ужъ его натура. Онъ гордъ, сударыня, гордъ, какъ Люциферъ.

— Охотно этому врю, — лепетала м-съ Скьютонъ, вспомнивъ о своей дочери. — Гордость — свойство великой души.

— Ну такъ видите ли въ чемъ дло. Я уже мимоходомъ забросилъ два, три намека, и приказчикъ поймалъ ихъ налету. Къ вечеру забросимъ еще. На ловца и зврь бжитъ. A между тмъ Домби затялъ на завтрашнее утро посл всеобщаго завтрака прогулку въ Уаррикскій замокъ и Кенильвортъ. Мн поручено передать это приглашеніе. Угодно вамъ принять его?

Здсь майоръ, задыхаясь отъ одышки и отъ глубокаго сознанія своего лукавства, вынулъ изъ бумажника записку, адресованиую на имя ея в-пр-ва м-съ Скютонъ. Всенижайшій и всепокорнйшій Павелъ Домби свидтельствовалъ всесовершеинйшее почтеніе обимъ дамамъ и всеусерднйше просилъ ихъ осчастливить его принятіемъ предложенія, котораго подробности поручалось изложить обязательному майору Багстоку. Въ постскрипт Павелъ Домби рекомендовалъ себя особенному вниманію прелестной и очаровательной м-съ Грэйнджеръ.

— Тс! — вдругъ прошептала Клеопатра, останавливая майора. — Эдиь?

Никакое перо не опишетъ вида притворне и глупе принятаго любящею матерью при этомъ восклицаніи. Притворство, впрочемъ, было постоянною задачею м-съ Скьютонъ, и ршеніе этой задачи должно было послдовать не иначе и не раньше какъ въ могил. Въ одно мгновеніе уничтожено всякое подозрніе, что здсь, въ этой завшанной комнат, между четырехъ глазъ происходилъ какой-нибудь серьезный разговоръ, и м-съ Скьютонъ, небрежно развалившись на соф, приняла самое спокойное положеніе при вход своей дочери.

Эдиь, прекрасная, суровая и холодная, какъ всегда, небрежно кивнула головой майору, бросила проницательный взглядъ на мать, подошла къ окну, отодвинула занавсъ и принялась смотрть на улицу.

— Милая Эдиь! — сказала м-съ Скьютонъ, — гд ты такъ долго пропадала? мн нужно поговорить съ тобою.

— Вы сказали, что очень заняты, и я оставалась въ своей комнат, — отвчала м-съ Грэйнджеръ, не отворачивая головы отъ окна.

— Это очень жестоко для стараго Джоя, миледи, — сказалъ майоръ съ обыкновенною любезностыо.

— Это очень жестоко, я знаю, — сказала м-съ Грэйнджеръ, продолжая смотрть въ окно, и сказала съ такимъ спокойнымъ презрніемъ, что майоръ совершенно сбился съ толку и ничего не пріискалъ въ отвтъ.

— Майоръ Багстокъ, милая Эдиь, — a ты знаешь нтъ на свт существа несносне, скучне, безполезне майора…

— Къ чему зти нжности, мама? кажется, мы теперь одн и можемъ говорить безъ всякихъ уловокъ. Мы понимаемъ другъ друга.

Спокойное презрніе, выразившееся на ея прекрасномъ лиц, было на этотъ разъ такъ глубоко и такъ выразительно, что нжная маменька, въ свою очередь, совсмъ растерялась, и сладенькая улыбка мгновенно сбжала съ ея багровыхъ ланитъ.

— Милое дитя мое, — начала м-съ Скьютонъ.

— Кажется, давно не дитя, если вамъ угодно, — прервала дочь съ насмшливой улыбкой.

— Какъ ты сегодня капризна, мой ангелъ! дай же мн договорить. М-ръ Домби приглашаетъ насъ черезъ майора на завтракъ съ тмъ, чтобы посл отправиться въ Уаррикъ и Кенильвортъ на гуляніе. Вотъ его пригласительная записка. Хочешь ли ты хать, Эдиь?

— Хочу ли я? — повторила дочь, вся вспыхнувъ и осматривая мать съ головы до ногъ.

— Да, да, мой ангелъ, я знаю, ты подешь, — замтила м-съ Скьютонъ безпечнымъ тономъ. — Объ этомъ нечего и спрашивать. Не хочешь ли взглянуть на письмо м-ра Домби?

— Благодарю. Я не чувствую ни малйшаго желанія читать письма м-ра Домби.

— Въ такомъ случа я сама напишу отвтъ, хотя сначала думала просить тебя быть моимъ секретаремъ.

Эдиь не пошевельнулась, не отвчала. М-съ Скьютонъ попросила майора придвинуть письменный столикъ, выбрать перо и листъ бумаги. Услужливый майоръ выполнилъ все это молча и съ глубокимъ благоговніемъ.

— Что сказать ему отъ тебя, Эдиь? — спросила м-съ Скьютонъ, останавливаясь съ перомъ въ рукахъ надъ постскриптомъ.

— Все, что хотите, мама, — отвчала дочь съ величайшимъ хладнокровіемъ.

М-съ Скьютонъ, не спрашивая боле объясненій, докончила письмо и подала его майору, который, принимая этотъ драгоцнный даръ, сдлалъ видъ, что кладетъ его подл сердца, но положилъ однако-жъ въ карманъ своихъ панталонъ, такъ какъ жилетъ оказался неудобнымъ для такого груза. Потомъ майоръ вжливо началъ раскланиваться съ обими дамами. Мать отвчала съ обыкновенной учтивостью, a м-съ Грэйнджеръ, продолжая сидть y окна, кивнула съ такимъ гордымъ презрніемъ, которое въ прахъ уничтожило ловкаго джентльмена. Было бы гораздо сносне для майора, если бы гордая красавица вовсе не замтила его поклоновъ.

Возвращаясь домой изъ этой экспедиціи, майоръ веллъ идти туземцу съ его багажемъ впереди, такъ какъ день былъ жаркій и нужно было укрываться подъ тнью злосчастиаго изгнанника. Мысли зароились стройной толпой въ широкой голов храбраго воина, и онъ выражалъ ихъ даже вслухъ:

— Кой чортъ! — говорилъ майоръ Багстокъ. — И странна, и дика, и люта, какъ будто съ цпи сорвалась! Ну, да знаемъ мы васъ, сударь мой! Кого другого, a насъ не проведутъ. Экія штуки!.. Однако-жъ матушка, кажется, не шутя поссорилась съ дочкой. Какой бсъ перемутилъ ихъ? Странно! A пара, сударь мой, хоть куда, славная пара! Эдиь Грэйнджеръ и Домби вычеканены другъ для друга. Безпардонныя головушки! Пусть ихъ! Мы за побдителя!

При этихъ заключительныхъ словахъ, произнесенныхъ уже слишкомъ громко и даже съ нкоторымъ остервенніемъ, несчастный туземецъ пріостановился и оглянулся назадъ, думая, что требуютъ его услуги. Взбшенный до послдней степени такимъ нарушеніемъ субординаціи, майоръ немедленно направилъ свою палку въ ребра беззащитнаго раба и, начавъ такимъ образомъ, продолжалъ во всю дорогу давать ему энергическіе толчки вплоть до самой гостиницы.

Еще большая ярость обуяла майора передъ обдомъ, когда онъ началъ одваться. Въ это время на чернаго раба градомъ полетли сапоги, головныя щетки и другіе боле или мене упругіе предметы, попадавшіеся подъ руку его грознаго властелина. Майоръ хвалился тмъ, что туземецъ его пріученъ слушаться военной команды и подвергался за нарушеніе ея исправительнымъ наказаніямъ всякаго рода. Сверхъ того горемычный туземецъ былъ чмъ-то врод лкарственнаго отвода противъ подагры, хирагры и другихъ лютыхъ недуговъ, удручавшихъ тучное тло и гршную душу его господина, который, казалось, за это только и платилъ ему ничтожное жалованье.