Домби и сын

Онъ былъ въ отчаяніи… глубоко огорченъ… даже не могъ выразить, съ какой неохотой онъ пришелъ приготовить м-съ Домби къ извстію о приключеніи… впрочемъ, о весьма маловажномъ приключеніи. Онъ умолялъ м-съ Домби успокоиться… вооружиться твердостью духа. Честное и благородное слово, что бды большой нтъ. Но м-ръ Домби…

Флоренса испустила пронзительный крикъ. Но м-ръ Каркеръ смотрлъ не на нее, a на м-съ Домби. Эдиь успокоила двушку. Она не испустила пронзительнаго крика. Нтъ, совсмъ нтъ.

Съ м-ромъ Домби случилось на дорог приключеніе. Его лошадь споткнуласъ, и онъ упалъ.

— О Боже мой! — воскликнула Флоренса въ порыв отчаянія — онъ расшибся… израненъ… убитъ!

О нтъ. Честное и благородное слово, м-ръ Домби, сначала, правда, довольно оконтуженный, скоро, однако, пришелъ въ чувство, и хотя, конечно, онъ расшибся, но опасности нтъ никакой. Если-бъ было иначе, онъ, Каркеръ, несчастный встникъ, никакъ бы не осмлился лично явиться передъ м-съ Домби. Онъ излагаетъ теперь дло такъ, какъ оно есть, и въ этомъ иметъ честь торжественно уврить м-съ Домби.

Все это было сказано какъ-будто въ отвтъ не Флоренс, a Эдии, и его глаза были постоянно обращены на Эдиь.

Потомъ Каркеръ увдомилъ, гд положили м-ра Домби и просилъ, чтобы немедленно приказали заложить карету для возвращенія его домой

— Маменька! — лепетала Флоренса, заливаясь слезами, — нельзя ли мн хать туда?

При этихъ словахъ, м-ръ Каркеръ бросилъ тайный взглядъ на Эдиь и отрицательно кивнулъ головою. Потомъ онъ съ удовольствіемъ замтилъ внутреннюю борьбу м-съ Домби, прежде чмъ она ршилась отвчать ему своими прекрасными глазами, но все-таки отвтъ былъ вырванъ, потому что, въ противномъ случа, Каркеръ обнаружилъ ршительное намреніе вступить въ убійственное объясненіе съ самой Флоренсой.

— Мн поручено просить, — сказалъ м-ръ Каркер, — чтобы новая ключница… м-съ Пипчинъ, кажется, ея имя…

Ничго не ускользало отъ его вниманія. Сейчасъ онъ увидлъ, что въ подобномъ распоряженіи заключалась новая обида м-ра Домби его жен.

— … чтобы м-съ Пипчинъ распорядилась приготовить постель въ нижнемъ этаж, такъ какъ м-ръ Домби желаетъ во время болзни оставаться въ своихъ комнатахъ. Сію минуту я опять ду къ м-ру Домби Мн, конечно, нтъ надобности уврять васъ, м-съ, что вашему супругу оказываютъ всевозможное вниманіе и приняты самыя ршительныя мры для его спокойствія. Позвольте повторить еще, что опасности нтъ никакой. Даже вы, м-съ, можете быть совершенно спокойны: поврьте мн въ этомъ.

Оыъ раскланялся очень любезно и съ видомъ совершеннйшей искренности. Воротившись еще разъ въ комнаты м-ра Домби, онъ сдлалъ необходимыя распоряженія относительно кареты и постели, и потомъ, вскочивъ на своего коня, похалъ тихимъ и ровнымъ шагомъ въ Сити, куда должны были отправить карету. Во всю дорогу онъ былъ очень задумчивъ, еще задумчиве казался въ Сити, и эта задумчивость возросла до высшей степени, когда онъ похалъ въ карет къ трактиру, гд былъ оставленъ м-ръ Домби. Но какъ скоро м-ръ Каркеръ очутился опять при постели больного, присутствіе духа воротилось къ нему въ полномъ объем, и онъ вновь получилъ совершеннйшее сознаніе о своихъ перловыхъ зубахъ.

Были сумерки, когда м-ръ Домби, окутанный шинелями и обложенный подушками, помстился не безъ нкотораго труда въ своей карет, куда на противоположную сторону слъ и м-ръ Каркеръ, для котораго сдлалось теперь священнымъ долгомъ развлекать и успокаивать больного, отягченнаго страшными недугами. Они хали тихо, почти шагомъ, избгая тряски, и поэтому была уже ночь, когда карета остановилась y подъзда, гд ихъ встртила м-съ Пипчинъ, угрюмая и кислая, твердо помнившая перувіанскіе рудники, о которыхъ вся прислуга, женская и мужская, съ каждымъ днемъ получала все боле точныя свднія. Въ эту минуту м-съ Пипчинъ поливала уксуснымъ краснорчіемъ дюжихъ лакеевъ, которые выносили изъ кареты м-ра Домби. Каркеръ оставался въ спальн до тхъ поръ, пока больного не уложили въ постель; потомъ, такъ какъ м-ръ Домби изъявилъ желаніе остаться наедин съ м-съ Пипчинъ, Каркеръ еще разъ отправился въ аппартаменты м-съ Домби съ подробнымъ докладомъ о состояніи драгоцннйшаго здоровья ея высокаго супруга.

Эдиь была опять вмст съ Флоренсой, и опять м-ръ Каркеръ къ одной Эдии обратилъ свои сладкоглаголивыя уста, какъ будто она была жертвой ужаснйшаго безпокойства. М-ръ Каркеръ съ удивительнымъ самоотверженіемъ раздлялъ это безпокойство, и, проникнутый трогательнымъ участіемъ, отважился на прощаньи взять руку м-съ Домби и почтительно поднести ее къ своимъ устамъ. Въ ту минуту онъ украдкой бросилъ взглядъ на. Флоренсу и поспшно вышелъ изъ комнаты.

Эдиь не отняла руки и не сдлала громкаго апплодисмента по прекрасному лицу вжливаго кавалера, несмотря на яркій румянецъ, покрывшій ея щеки, несмотря на яркое зарево въ ея глазахъ и судорожное біеніе ея сердца. Но, оставшись одна въ своей комнат, она со всего размаху дала пощечину мраморному камину, такъ что при этомъ удар выступила кровь на ея оконтуженной рук. И долго она держала передъ открытымъ каминомъ свою руку, какъ будто хотла ее оторвать и положить вмсто полна на пылающіе угли. И долго сидла она одна подл мерцающаго иламени, въ мрачной и грозной красот наблюдая темныя тни на стн, какъ будто въ нихъ обрисовывались ея собственныя мысли. И быстро тоскливое предчувствіе вызывало передъ ея взволнованнымъ воображеньемъ разнообразныя фигуры одна другой мрачне, одна другой отвратительне. Но надъ всми фигурами рзко и гордо выставлялся одинъ гигантскій образъ, отвратительный до омерзнія.

То былъ образъ м-ра Домби.

Часть третья

Глава XLIII Ночныя бднія

Флоренса, уже давно пробужденная отъ сна, исполненнаго прекрасными видніями, замчала теперь съ отчаяніемъ въ душ, что ея отецъ и Эдиь — чужіе другъ для друга. Она видла, что это отчужденіе возрастаеть постепенно, и знала, что взаимная вражда укореняется съ каждымъ днемъ. Ея любовь и надежды съ каждымъ днемъ затмевались новою тнью, старая печаль, усыпленная на время, пробудилась съ новою силой, и тяжело становилось ея сердцу, гораздо тяжеле, чмъ въ былыя времена.

Пусть никто и никогда не знаетъ, кром Флоренсы, на какую пытку осуждено сердце, лишенное естественной любви и встрчающее суровый отпоръ или обидное пренебреженіе тамъ, гд должно находить нжнйшее покровительство и внимательныя заботы. Но были для Флоренсы и другія не мене мучительныя пытки. Сомнваясь въ своемъ отц, она въ то же время сомнвалась и въ Эдии, столь ей преданной, и думала о своей къ нимъ любви со страхомъ, недоврчивостью, изумленіемъ.

Виднія, дикія и странныя, которыя, однако, были слдствіемъ невинности сердца, возникали въ ея душ и быстро смнялись одно другимъ. Она видла, что ея отецъ суровъ и холодень къ Эдии точно такъ же, какъ и къ ней, что онъ жестокъ, непреклоненъ, неуступчивъ. Неужели, — думала она, заливаясь горькими слезами, — неужели ея собственная родная мать, несчастная отъ такого обхожденія, зачахла и увяла вслдствіе безсильной борьбы съ нравственною пыткой? Потомъ она живо представляла, какъ Эдиь была горда и высокомрна со всми, кром нея, и съ какимъ презрніемъ она сама обращалась съ ея отцомъ, не удостаивая его ни малйшей лаской, ни однимъ благосклоннымъ взглядомъ. Вслдъ за тмъ Флоренса сь ужасомъ, считая это преступленіемъ, думала, что она любитъ особу, враждебную ея отцу, и что отецъ, узнавъ объ этомъ въ своемъ уединенномъ кабинет, естественно, считаетъ ее чудовищною дочерью. Прежде она была виновата лишь въ томъ, что отъ самаго рожденія не умла найти дороги къ отеческому сердцу, a вотъ теперь къ этой вин прибавилось новое и, конечно, непростительное преступленіе. Но одно ласковое слово, одинъ ласковый взглядъ Эдии, и вс эти мысли опрокидывались вверхъ дномъ, и бдная двушка начинала упрекать себя въ черной неблагодарности, потому что разв не Эдиь оказывала сочувствіе страждущему сердцу Флоренсы? Разв не она была ея лучшимъ другомъ, утшителемъ?

Такимъ образомъ, пылая любовью къ обоимъ, чувствуя и раздляя несчастіе обоихъ, и безпрестанно сомнваясь въ своихъ собственныхъ обязанностяхъ въ отношеніи къ обоимъ, Флоренса и подл Эдии терпла невыносимую пытку, гораздо мучительне той, какая въ былыя времена раздирала ея сердце, когда она одиноко страдала въ заколдованномъ дом, еще не озаренномъ торжественнымъ вступленіемъ ея новой прекрасной матери.

Было, однако же, одно несчастье утонченнаго рода, отъ котораго судьба еще спасала бдную двушку. Она не имла ни малйшаго подозрнія о томъ, что Эдиь своею нжностью къ ней еще боле отдалялась отъ ея отца и доставляла ему новые поводы къ негодованію. Богу извстно, на какія новыя страданія было бы обречено ея истерзанное сердце, если бы она могла представить, что отъ такой причины можетъ произойти такое страшное дйствіе. Но она не знала ничего на этотъ счетъ; хорошо, что не знала!

Обо всхъ этихъ предметахъ между Флоренсой и Эдиью не было произнесено ни одного слова. Разъ навсегда Эдиь сказала, что въ этомъ отношеніи между ними должно существовать всегдашнее молчаніе, подобное могил. Флоренса чувствовала, что Эдиь была права.

Таково было положеніе длъ, когда м-ръ Домби, изувченный и страждущій, былъ привезенъ домой и отнесенъ въ свои собственные аппартаменты подъ непосредственнымъ надзоромъ почтенной ключницы, прославившейся по всему хозяйству перувіанскими рудниками. Эдиь и Флоренса получили предписаніе уволить себя отъ горестной обязанности навщать больного. Кром м-съ Пипчинъ, къ нему имлъ свободный доступъ только м-ръ Каркеръ, единственный его другъ и собесдникъ, который обыкновенно просиживалъ до полночи.