Домби и сын

Не сказавъ ничего больше, м-ръ Тутсъ юркнулъ на улицу и самъ затворилъ за собою дверь, чтобы не слышать капитанскаго отвта.

Долго Флоренса думала объ этомъ добромъ созданіи съ нераздльными чувствами удовольствія и грусти. Онъ былъ такъ честенъ и младенчески добръ, что увидть его опять и увриться въ истинности его чувствъ въ эти бдственные дни было для нея и отрадой, и утшеніемъ; но по этой же самой причин, мысль, что она длала его несчастнымъ и возмущала тихій потокъ его жизни, вызывала невольныя слезы изъ ея глазъ и переполняла ея сердце искреннимъ сожалніемъ. Капитань, сь своей стороны, очень много думалъ о м-р Тутс, также какъ и Вальтеръ. Когда наступалъ вечеръ, и они собирались въ новую комнату Флоренсы, Вальтеръ осыпалъ его похвалами и, пересказывая Флоренс его послднія слова при выход изъ ихъ дома, представлялъ его идеаломъ благороднйшаго юноши, достойнаго всякой симпатіи и участія.

М-ръ Тутсъ не возвращался сряду нсколько дней, и во все зто время Флоренса, не возмущаемая новыми тревогами, жила на чердак инструментальнаго мастера, спокойная, какъ птица въ клтк. Но день ото дня она чаще и чаще опускала свою голову, съ грустью размышляя о покойномъ брат, предсмертный видъ котораго безпрестанно носился передъ ея умственнымъ вэоромъ. Одинокая подл окна своей комнаты, она невольно устремляла на небо свои заплаканные глаза, какъ будто отыскивая того свтлаго ангела, о которомъ говорилъ онъ на своемъ болзненномъ лож.

Флоренса была слишкомъ слаба и нжна въ послднее время, и выстраданныя ею волненія необходимо должны были произвести нкоторое вліяніе на ея здоровье. Но не тлесная боль мучила ее теперь. Она страдала душевно, и причиной этихъ страданій былъ Вальтеръ.

Искренній и радушный, какъ всегда, готовый съ гордостью посвятить къ ея услугамъ вс минуты своей жизни, и длавшій все для нея съ энтузіазмомъ и пылкостью своего характера, онъ однако избгалъ ея, и Флоренса видла это очень хорошо. Въ продолженіе цлаго дня онъ рдко, слишкомъ рдко приближался къ ея комнат. Если она спрашивала его, онъ прибгалъ, усердный и пылкій, какь въ ту пору, когда отыскалъ ее ребенкомъ среди улицы; но вдругъ онъ становился принужденнымъ — Флоренса не могла этого не замтить — разсянвымъ, неловкимъ и скоро оставлялъ ее. Безъ зова онъ никогда не приходилъ, во весь длинный день, отъ утра до вечера. Съ наступленіемъ вечера онъ неизмнно являлся въ ея комнату, и это было счастливйшимъ временемъ, потому что она начинала тогда врить, что старый Вальтеръ ея дтскихъ лтъ не измнился. Но даже въ эту пору какое-нибудь слово, взглядъ, принужденное движеніе показывали ей, что произошло между ними какое-то раздленіе, котораго она никакъ не могла объяснить.

И она не могла не видть, что эти признаки большой перемны обнаруживались въ молодомъ человк, несмотря на его упорное усиліе скрьпъ ихъ. При безграничной внимательности къ ней, при усерномъ желаніи охранить ее отъ всякаго безпокойства и сердечной тревоги, онъ, — думала Флореиса, — обрекалъ себя на безчисленныя жертвы. И чмъ больше молодая двушка чувствовала важность этой перемны, тмъ чаще она плакала и грустила о такомъ непостижимомъ отчужденіи ея брата.

Добрый капитанъ, ея неутомимый, нжный, всегда ревностный другъ видлъ также эту перемну, думала Флоренса, — и это, безъ сомннія, его безпокоило столько же, какъ ее. Въ самомъ дл, онъ быль теперь далеко не такъ веселъ и мечтателенъ, какъ сначала, и часто съ ршительнымъ отчаяніемъ бросалъ украдкой взоры на нее и на Вальтера, когда они сидли втроемъ наверху.

Флоренса ршилась, наконецъ, переговорить съ Вальтеромъ. Ей казалось, что она знала истинную причину его отчужденія, и она думала, что ея сердцу сдлается легче и вмст съ тмъ отрадне для него самого, если сказать, что она понимаетъ настоящее положеніе длъ, подчиняется своей горькой дол и ни въ чемъ не упрекаетъ молодого человка.

Было воскресенье, и оставалось около двухъ часовъ до обда. Врный капитанъ въ накрахмаленномъ воротник, достигавшемъ до его ушей, сидлъ подл Флоренсы въ ея комнат и внимательно читалъ книгу, поправляя по временамъ огромные очки, закрывавшіе его ястребиные глаза. Длилось глубокое молчаніе, которое вдругъ Флоренса прервала такимъ образомъ:

— Не знаете лн, гд Вальтеръ, любезный капитанъ Куттль?

— Онъ, я думаю, внизу, высокорожденная барышня-двица.

— Мн хотлось бы съ нимъ поговорить, — сказала Флоренса, поспшно вставая съ мста, чтобы идти въ гостиную.

— Не безпокойтесь, моя радость, я мигомъ кошндирую его къ вамъ.

Сказавъ это, капитанъ сь веселымъ видомъ взвалилъ книгу на свои плечи и удалился. Должно замтить, капитанъ считалъ своей обязанностью читать по воскресеньямъ не иначе какъ большія книги, отличающіяся сановитою наружностью. Съ этой цлью онъ за нсколько лтъ выторговалъ y букиниста огромный фоліантъ, заглавный листъ котораго всегда приводилъ его въ ршительное отчаяніе, такъ-какъ невозможно было понять, о чемъ въ немъ говорилось. — Скоро призванный Вальтеръ пришелъ въ комнату Флоренсы.

— Капитанъ Куттль говоритъ мн, миссъ Домби, что…

Но взглянувъ на нее, пылкій юноша не могъ продолжать начатой рчи.

— Вы нездоровы сегодня, миссъ Домби? Взоръ вашъ грустенъ. Вы плакали?

Онъ говориль такъ нжно и такимъ дрожащимъ голосомъ, что на глазахъ ея невольно выступили слезы при звук его словъ.

— Вы правы, Вальтеръ. Я не совсмъ здорова и плакала много. Мн нужно съ вами говорить.

Онъ слъ противъ молодой двушки и впился глазами въ ея прекрасное и невинное лицо. Онъ былъ блдень, и губы его дрожали.

— Въ тотъ вечеръ, какъ я узнала, что вы спаслись, милый Вальтеръ, вы говорили… Ахъ, что я чувствовала въ тотъ вечеръ и чего надялась!..

Онъ положиль свою дрожащую руку на етолъ и продолжалъ смотрть на ея лицо.

— Вы говорили, что я перемнилась. Мн тогда странно было слышать это отъ васъ, но теперь я понимаю, въ чемъ моя перемна. Не сердитесь на меня, Вальтеръ. Я была въ ту пору слишкомъ обрадована.

Она опять казалась ребенкомъ въ его глазахъ, — простосердечнымъ, любящимъ, доврчивымъ ребенкомъ, котораго онъ видлъ и слышалъ много лть тому назадъ. Миссъ Домби въ эту минуту отнюдь не была женщиной, къ ногамъ которой онь готовъ былъ повергнуть богатства цлаго міра.

— Помните ли вы, милый Вальтеръ, наше прощаніе съ вами передъ вашимъ отъздомъ?

Онъ положилъ свою руку на сердце и вынулъ маленькій кошелекъ.

— Я всегда носилъ его здсь, — сказаль онъ, указывая на грудь. Если бы мн суждено было не видть Божьяго свта, онъ пошелъ бы со мной ко дну морскому.

— И вы опять станете носить его, милый Вальтеръ, ради меня… ради прежняго нашего знакомства?

— До самой смерти!

Она подала ему свою руку съ такимъ невиннымъ простосердечіемъ, какъ будто не прошло ни одного дня съ той поры, какъ юноша получиль отъ нея прощальный подарокъ.

— Я рада, милый Вальтеръ. Я всегда буду рада думать объ этомъ. Помните ли вы, мысль объ этой перемн могла придти намъ въ голову въ тотъ самый вечеръ, когда мы разговаривали съ вами?

— Нтъ! — отвчалъ изумленный юноша.

— Да, Вальтеръ. Я даже въ то самое время была орудіемъ разрушенія вашихъ надеждъ и плановъ. Тогда я боялась такъ думать, но теперь я это знаю. Вы были тогда, въ своемъ великодушіи, способны скрыть отъ меня то, чтосамимъ вамъ было это извстно, но вы не можете скрыть этого теперь, хотя и стараетесь съ такимъ же великодушіемъ, какъ прежде. Благодарю васъ за это, Вальтеръ, истинно, глубоко; но стараніе ваше на этоть разъ останется безплоднымъ. Вы слишкомъ много терпли собственныхъ несчастій, чтобы не обращать вниманія на невинную причину вехъ этихъ золъ и огорченій, вамъ нанесенныхъ. Вы не можете, конечно, забыть меня въ этомъ отношеніи, но конечно, также мы не можемъ больше быть братомъ и сестрою. Но, милый Вальтеръ, не думайте, что я стую на васъ. Мн слдовало догадаться объ этомъ въ свое время, но нечаянная радость омрачила мою память. Одного надюсь, Вальтеръ, думайте обо мн безъ внутренней досады, когда это чувство перестало быть тайной; одного прошу отъ васъ именемъ бдной двушки, бывшей нкогда вашею сестрою, не приневоливайте изъ-за меня вашихъ чувствъ, и не мучьте себя безплодными усиліями теперь, когда вамъ извстно, что я все знаю.

Въ продолженіе этой рчи Вальтеръ смотрлъ на нее съ такимъ безпредльнымъ изумленіемъ, которое уничтожало въ немъ возможность всякаго другого чувства, Теперь онъ протянулъ къ ней руки съ умоляющимъ видомь и, взволнованный до глубины души едва могъ отвчать:

— О, миссъ Домби, возможно ли, чтобы я, страдая самъ такъ много въ борьб съ глубокимь сознаніемъ своихъ обязанностей къ вамъ, заставилъ вмст и васъ переносить ужасную пытку, о которой вы говорите! Вы были всегда для моего воображенія ангеломъ чистоты и счастья, расцвтившаго мои дтскіе и юношескіе годы, и вс ваши соприкосновенія съ моею жизнью останутся для меня священными воспоминаніями, которыя не изгладятся изъ моего сердца до могилы. Опять увидть ваши взоры и опять услышать вашу рчь, какъ въ ту роковую ночь, когда мы съ вами разстались — о, это такое счастье, для котораго нтъ имени на язык человка! Ваша сестринская любовь и доврчивость ко мн, какъ къ брату — небесный меня даръ для, который я могу принять не иначе, какъ съ благоговніемъ и гордостью.