Домби и сын

— Благодарю тебя, Луиза, за вниманіе къ моимъ дламъ, — говоритъ м-ръ Домби, — но желаю, чтобы разговоръ нашъ обратился на другой предметъ. Если я буду горевать о своей судьб или обнаружу чмъ-нибудь необходимость утшенія, тогда ты можешь, Луиза, утшать сколько теб угодно.

М-съ Чиккъ обходится нсколько разъ посредствомъ платочка, всхлипываетъ, откашливается и возводитъ свои очи къ небесамъ.

— Дорогой мой Павель, я знаю, хорошо знаю твой высокій, возвышенный духъ, и потому ни слова больше не скажу объ этомъ страшномъ предмет, который возмущаетъ душу, раздираетъ сердце, отъ котораго терзается вся моя внутренность… — При этомъ м-съ Чиккъ обнаружила выразительнымъ жестомъ самое жгучее негодованіе. — Но позволь спросить тебя, другъ… эта несчастная дочь, Флоренса…

— Молчать, Луиза! — воскликнулъ братъ самымъ строгимъ тономъ. — Ни слова объ этомъ предмет!

Опять и опять м-съ Чиккъ обходится посредствомъ карманнаго платочка и съ глубокимъ чувствомъ стонетъ объ этихъ несчастныхъ созданіяхъ, которыхъ судьба по какой-то непростительной ошибк возводитъ на степень Домби. Но въ какой степени Флоренса участвовала въ бгств Эдии, ушла ли она вмст съ нею, или скрылась сама по себ, много она сдлала, мало, или ничего не сдлала, — м-съ Чиккъ не иметъ объ этихъ вещахъ ни малйшаго понятія.

М-ръ Домби неизмнно и неуклонно сосредоточиваетъ вс свой мысли и чувства въ своей собственной груди и не длится ни съ кмъ. Онъ не длаетъ никакихъ поисковъ. Быть можетъ, думаетъ онъ, Флоренса пріютилась y сестры или живетъ подъ одной съ нимъ кровлей. Быть можетъ, онъ думаетъ о ней постоянно, или, быть можетъ также, вовсе о ней не думаетъ. Никакого обнаруженія вншней заботы, никакихъ разспросовъ!

Но нтъ сомннія, м-ръ Домби никакъ не думаетъ, что онъ потерялъ свою дочь. Онъ отнюдь не подозрваетъ истины. Онъ жилъ слишкомъ долго заключеннымъ въ своей богдыханской гордости, чтобы имть какія-нибудь опасенія на счетъ бдной страдалицы, которая такъ долго съ безотвтнымъ самоотверженіемъ шла по своей скромной тропинк. Невзгода судьбы подкосила его очень замтно, но еще далеко не поставила въ уровень съ землею. Корень широкъ, глубокъ, и съ теченіемъ годовъ его побги распространились безъ всякихъ препятствій, собирая пищу отъ всхъ окружающихъ предметовъ. Дерево подрублено, но корень еще цлъ.

Хотя онъ тщательно скрываетъ внутренній міръ своей души отъ міра вншняго, который, по его понятіямъ, иметъ въ эту пору одну цль своей дятельности, цль слдить за движеніями и поступками м-ра Домби, однако ему никакъ не удается скрыть отъ міра этихъ буйныхъ слдовъ, вырывающихся наружу подъ формой впалыхъ глазъ, обрюзглыхь щекъ, дикаго лба и пасмурнаго, задумчиваго вида. Непроницаемый, какъ всегда, онъ однако измнился; неприступный и гордый, какъ всегда, онъ однако значительно упалъ духомъ: иначе свтъ не видлъ бы этихъ зловщихъ слдовъ.

Свтъ! Что думаетъ о немъ свтъ, какъ на него смотритъ, что видитъ въ немъ и что говоритъ, — вотъ окаянный демонъ его души. Онъ преслдуетъ его всюду, куда онъ идетъ, и, что всего хуже, преслдуетъ даже тамъ, гд никогда его нтъ. Лукавый духъ колышется между его домашней челядью и злобнымъ шепотомъ сопровождаеть его приходъ и выходъ; онъ толкаетъ его по улицамъ взадъ и впередъ, забирается съ нимъ въ контору, глядитъ на него на бирж черезъ плечи богачей, манитъ его пальцемъ черезъ презрнную толпу и предупреждаетъ его на всхъ возможныхъ пунктахъ, занимаясь везд и всюду его длами. Въ полночь, когда м-ръ Домби засдаетъ одинъ въ своемъ кабинет, окаянный демонъ опять подымаетъ возню въ его дом, стучитъ для его потхи по мостовой, пляшетъ по стнамъ, трещитъ и прыгаетъ въ камин, кривляется на статуэткахъ и длаетъ ему рожи изъ-подъ стола.

И это не призракъ разгоряченнаго воображенія. Сатана дйствительно обуялъ душою многихъ смертныхъ. Свидтель — кузенъ Фениксъ, который нарочно прискакалъ изъ Баденъ-Бадена, чтобы переговорить съ м-ромъ Домби. Свидтель майоръ Багстокъ, который предлагаетъ дружескія услуги кузену Фениксу.

М-ръ Домби принимаетъ ихъ съ обычнымъ достоинствомъ, вытягиваясь во весь ростъ передъ каминомъ и величественно поправляя накрахмаленный воротникъ. Онъ чувствуетъ теперь, что демонъ смотритъ на него во вс глаза. Его харя обрисовалась на картинахъ, на поверхности бронзоваго Питта, усвшагося на книжномъ шкаф, и даже на всхъ точкахъ и фигурахъ географической карты, повшенной на стн.

— Необыкновенно холодная весна, — замчаетъ м-ръ Домби, чтобы отвлечь вниманіе свта.

— Дьяволъ меня возьми, сударь мой, — отвчаетъ майоръ, согртый пламенемъ дружескаго чувства, — вы хотите провести насъ, Домби… наше почтеніе! Джозефъ Багстокъ, скажу я вамъ, собаку сълъ на эти штуки! Если вамъ угодно, Домби, подцпить на удочку своихъ друзей, совтую поискать карася не такого, какъ старикашка Джой. Эхъ, Домби, Домби! разв ты забылъ меня, пріятель? Нтъ, чортъ побери, стариканища Джозъ всегда былъ и всегда будетъ продувной бестіей, которая, съ вашего позволенія, въ одно ухо влзетъ, a въ другое вылзетъ. Недаромъ его высочество, герцогъ іоркскій удостоилъ меня титуломъ… ну, заслуженно или незаслуженно, это другой вопросъ, a онъ говорилъ тысячу разъ: "Если есть на свт человкъ, на котораго въ крайнемъ случа можно положиться, такъ этотъ человкъ — старикашка Джой, то есть, майоръ Джозефъ Багстокъ".

М-ръ Домби кланяется.

— Ну, Домби, — продолжаетъ майоръ, — я человкъ свтскій, честь имю рекомендоваться. Пріятель нашъ Фениксъ… если смю назвать его…

— Сдлайте милость, — отвчаетъ Фениксъ.

— Ну, такъ видите ли, Домби, пріятель нашъ Фениксъ — тоже свтскій человкъ. О васъ, Домби, нечего и толковать: вы и подавно свтскій человкъ. Такъ исторія, собственно, вотъ какая: какъ скоро три свтскихъ человка сходятся вмст, и какъ скоро вс они пріятели — вдь мы, разумется, вс пріятели, не правда ли? — продолжалъ майоръ, обращаясь опять къ кузену Фениксу.

— Конечно, конечно, — отвчалъ кузенъ Фениксъ.

— Нечего, стало быть, и хлопотать свтскимъ людямъ: рыбакъ рыбака видитъ издалека, и Джозефъ Багстокъ утверждаетъ напрямикъ, что вы оба, господа, очень хорошо знаете въ настоящемъ случа мнніе свта.

— Безъ сомннія, — говоритъ кузенъ Фениксъ, — дла такого рода, словомъ сказать, очевидны сами по себ. Мн весьма прискорбно, майоръ, обнаруживать въ присутствіи друга моего Домби мое великое изумленіе и душевное сожалніе, что моя любезная и совершеннйшая родственница, владвшая всми средствами и талантами составить счастье своего мужа, забыла въ настоящемъ случа до такой степени свои обязанности въ отношеніи… словомъ сказать, въ отношеніи къ свту… что отважилась позволить себ такое совершенно, можно сказать, необычайное поведеніе. Съ этого рокового происшествія я, что называется, нахожусь въ чертовски-непріятномъ состояніи духа, и не дале какъ вчера вечеромъ долговязому Сексби — верзила слишкомъ въ три аршина, другъ мой Домби, разумется, знакомъ съ нимъ — я говорилъ, что это приключеніе взволновало всю мою внутренность и сдлало меня, словомъ сказать, желчнымъ. Невольно, что называется, призадумаешься надъ подобной катастрофой и, самъ собою, придешь къ заключенію, что все на семъ свт происходитъ правильной чередой по премудро устроенному плану; ибо, еслибы, почтенная моя тетка, м-съ Скьютонъ, имла несчастье дожить до настоящаго времени, она, нтъ никакого сомннія, сдлалась бы жертвой этого бдственнаго, событія и съ печали сошла бы въ могилу; a вы знаете, джентльмены, м-съ Скьютонъ была чертовски живучая и, что называется, двужильная баба.

— Ну, Домби, что ты на это скажешь? — воо клицаетъ майоръ со страстнымъ одушевленіемъ.

— Прошу извинить, — прерываетъ кузенъ Фениксъ. — Еще нсколько словъ. Другъ мой Домби, само собою разумется, позволитъ мн сказать, что если какое обстоятельство увеличиваетъ, что называется, нравственную пытку, въ которой нахожусь я по настоящему поводу, то это только очень натуральное изумленіе свта, что моя любезная и совершеннйшая родственница — вы, конечно, джентльмены, еще не осудите меня, что я называю ее этимъ именемъ — отважилась на такое необычайное поведеніе съ человкомъ… словомъ сказать, y него блые и, въ нкоторомъ род, прекрасные зубы… съ человкомъ, говорю я, который по своему положенію въ свт гораздо ниже ея супруга. При всемъ томъ, джентльмены, я долженъ въ нкоторомъ род требовать, и довольно настоятельно, чтобы друтъ мой Домби, словомъ сказать, не отваживался обвинять мою любезную и совершеннйшую родственницу, пока ея вина не будетъ юридически утверждена и доказана на законномъ основаніи. Наконецъ, я считаю своей обязанностью уврить друга моего Домби, что фамилія, которую я представляю, и которая теперь почти исчезаетъ — демонически печальная и совершенно безотрадная мысль, джентльмены — эта благородная и древнйшая фамилія отнюдь не станетъ противопоставлять ему препятствій и съ радостью согласится на всякую форму процесса, какую только ему будетъ угодно назначить. Надюсь, другъ мой Домби отдастъ справедливость намреніямъ, какими я одушевленъ въ этомъ горестномъ дл и… словомъ сказать, я принужденъ, что называется, безпокоить друга моего Домби еще нкоторыми дальнйшими замчаніями.

М-ръ Домби кланяется не поднимая глазъ и хранитъ глубокое молчаніе.

— Ну, Домби, что ты на это скажешь? — возглашаетъ майоръ. — A я, съ своей стороны, признаюсь откровенно: въ жизнь не слыхалъ оратора краснорчиве друга нашего Феникса, ей, ей же не слыхалъ, клянусь вамъ… — здсь майоръ, посинвшій, какъ удавленникъ, схватилъ палку и въ порыв одушевленія началъ махать вокругъ своей головы. — Теперь, благодаря нашему другу, вы, Домби, понимаете очень ясно, что относится собственно къ леди, a я, съ своей стороны, какъ истинный другъ, долженъ два-три слова сказать насчетъ васъ самихъ, м-ръ Домби. Свтъ, вы понимаете, сударь мой, — продолжалъ майоръ, отфыркиваясь, какъ надсаженная лошадь, — иметъ въ этихъ длахъ свои мннія, которыя должны быть удовлетворены.