Домби и сын
Шрифт:
Она не смла смотрться въ зеркало, ибо видъ багроваго пятна пугалъ ее. Она закрыла грудь трепетной рукой и еще разъ пролила горькія слезы, опустивь свою голову на подушку.
Капитанъ долго не ложился въ постель. Боле часу ходилъ онъ взадь и впередь по маленькой гостиной и, настроивъ, наконецъ, свою душу къ важнымъ размышленіямъ, услся за столъ съ задумчивымъ лицомъ, раскрылъ молитвенникъ и принялся читать "Панихиду по усопшимъ въ морской глубин". Нелегко было ему управиться съ этимъ душеспасительнымъ упражненіемъ: вообще добрый капитанъ читалъ не очень бойко, и теперь, запинаясь слишкомъ часто на многосложныхъ словахъ, онъ время отъ времени поощрялъ себя возгласами въ род слдующихъ: — "Ну, ну, держись крпче, любезный! Пошевеливайся, Эдуардъ Куттль!" — И этотъ способъ съ удивительнымъ успхомъ помогалъ ему преодолвать встpчающіяся
Но при всемъ томъ въ продолжеиіе ночи капитань еще нсколько разъ взбирался наверхъ и приставлялъ свои глаза къ замочной щели. Въ одну изъ такихъ экспедицій, совершенныхъ на разсвт, Флоренса, услышавъ его шаги, спросила, онъ ли это былъ.
— Да, это я, моя радость, — отвчалъ капитанъ. — Все ли y васъ исправно, брилліантъ мой драгоцнный?
Флоренса поблагодарила его и отвчала: да!
При этой удобной оказіи капитанъ никакъ не могъ премииуть, чюбы не повторить въ сотый разь своего задушевнаго восклицанія: "Бдный Вальтеръ! утонуль онь, — не правда ли"? Посл чего онъ удалился и спокойно опочилъ на своемъ лож до семи часовъ.
И весь этотъ день капитанъ никакъ не могъ освободиться оть своей загадочной таинственности, несмотря на то, что Флоренса, занятая шитьемъ въ маленькой гостиной, была гораздо спокойне, чмъ наканун. Всякій разъ, подымая глаза оть своей работы, она замчала, что капитанъ смотритъ на нее пристально и съ глубокомысленнымъ видомъ поглаживаеть свой подбородокъ. Онь придвигалъ къ ней свой стулъ, намреваясь, какъ будто бы, начать откровенную бесду, и потомъ тотчасъ же отодвигалъ его назадъ, не имя духу выполнить своего иамренія, и крейсируя такимъ образомъ во весь день около маленькой гостиной, онъ не разъ назжалъ на этомъ утломь челнок на панельную обшивку или на дверь кладовой, и это, казалось, приводило его въ совершеиное отчаяніе.
До самыхь сумерекъ капитанъ, утвердившійся, наконецъ, иа якор, подл Флорснсы, никакь не мотъ начать связнаго разговора. Но когда каминный огонь заигралъ на стнахъ и потолк маленькой гостиной, озаривъ въ то же время своимъ блескомь чайныя ложсчки и чашки, расположенныя на стол, и освтивъ плачущее лицо Флоренсы, капитанъ прервалъ продолжительное молчаніе такимь образомъ:
— Вы никогда не были на мор, моя радость?
— Нть, — отвчала Флоренса.
— Да, — началь капитанъ, проникнутый великимь благоговніемь къ важности предмета, — это всемогущій элементъ. Тамъ чудеса, моя радость, дивныя чудеса! Подумайте только, когда втры бушують, и волны ревутъ, когда бурная ночь чернетъ, какъ смола, и вы не видите передъ собой собствеиной руки, разв только сверкнетъ молнія изъ-за тучи, и вотъ, невидимая сила гонитъ васъ впередъ черезъ бурю и черезъ мглу, впередъ, впередъ, стремглавъ гонитъ на тотъ край свта, безъ предловъ и конца, во вки вковъ, аминь. Пріискать въ книг Іова и положить закладку. Вотъ что въ эти времена, моя красавица, человкъ можеть сказать своему ближнему: "Ну, Джонъ, держи ухо востро, поднимается нордъ-вестъ! Слышишь, какъ забушевалъ! Силы небесныя! Что-то теперь сганется сь месчастнымъ народомъ, который на берегу? Госноди, спаси ихъ и помилуй!"
И эту цитату, приспособленную съ такимъ совершенствомъ къ ужасамъ океана, капитанъ завершилъ энергичнымъ и звучнымъ восклицаніемъ: "Держись крпче, Эдуардъ Куттль!"
— Вы видли когда-нибудь такую страшную бурю? — спросила Флоренса.
— Да, моя радость, много страшныхъ бурь испыталъ я на своемъ вку; но теперь не обо мн рчь. Я вотъ все думаю о нашемъ прекрасномъ юнош. — Тутъ онъ пододвинулъ къ ней свой стулъ. — Какъ вы полагаете, мое сокровище, вдь утонулъ нашъ бдный Вальтеръ?
Капитанъ началъ говорить такимъ дрожащимъ голосомъ и обратилъ на Флоренсу такое блдное и взволнованное лицо, что она въ испуг схватилась за его руку.
— Что съ вами, любезный мой другъ? — вскричала Флоренса. — Вы совершенно вдругъ перемнились! Любезный капитанъ Куттль, мн становится страшно на васъ смотрть!
— Ничего, моя радость, ничего! Не робйте
только и держите головку противъ втра. Все обстоитъ благополучно, изумрудъ мой драгоцнный. Ну, такъ вотъ я началъ говорить о Вальтер, — онъ вдь… то есть, я хочу сказать, вдь онъ утонулъ? Да или нтъ?Флоренса устремила на него пристальный взглядъ. Ея щеки то блднли, то рдлись яркимъ румянцемъ, и она положила свою руку на грудь.
— Много бдъ и опасностей на широкомъ мор, моя красавица, — продолжалъ капитанъ, — и только Богу извстно, сколько храбрыхъ кораблей и храбрыхъ моряковъ потонуло въ глубокой бездн! и сгинули они со свту благо, и никто не слыхалъ о нихъ ни единаго слова! Но бываютъ, моя радость, такіе случаи, что иной разъ спасается, по благодати Божіей, одинъ человкь изъ двадцати — что изъ двадцати? случается, изъ цлой сотни, изъ тысячи одинъ только человкъ выплываеть на блый свтъ и возвращается домой къ своимъ друзьямъ, здравъ и невредимъ, между тмъ, какъ вс считали его погибшимъ и уже молились за упокой его души. Вотъ я… я знаю одну исторію въ этомъ род… то есть, мн разсказывали одну такую исторію, и ужъ такъ какъ мы лавируемъ теперь около этого мста… притомъ вы и я сидимъ передъ каминомъ, — то, можетъ, вамъ пріятно будетъ услышать эту исторійку. Разсказать?
Флоренса трепетала отъ ужаснаго волненія, котораго не въ силахъ была ни понять, ни преодолть, и невольно слдила за его глазами, которые обращались къ магазину, гд горла лампа. Въ ту минуту, какъ она поворотила туда голову, капитанъ вскочилъ со стула и заслонилъ собою дверь.
— Тамъ ничего нтъ, мое сокровище, — сказалъ капитанъ. — Не смотрите туда!
— Отчего не смотрть? — спросила Флоренса.
Капитанъ пробормоталъ что-то насчетъ темноты, господствовавшей въ магазин, и относительно того, что передъ каминомъ очень весело. Онъ притворилъ дверь, которая до той поры была отворена совсмъ, и занялъ свое мсто. Флоренса постоянно слдила теперь за его взоромъ и не спускала глазъ съ его лица.
— Такъ вотъ видите ли, въ чемъ исторія. Одинъ корабль отвалилъ недавно изъ лондонской гавани при попутномъ втр и чудесной погод, — да не робйте, моя радость, что съ вами? — Корабль отчалилъ только за границу, и больше ничего.
Выраженіе на лиц Флоренсы ужасно растревожило капитана, который и безъ того былъ почти такъ же взволнованъ, какь и она.
— Что же? Разсказывать или нтъ?
— Да, да, сдлайте милость!
Капитанъ откашлялся, вытерь лобъ и мродолжалъ съ нервнымъ раздраженіемъ:
— И вотъ этотъ несчастный корабль былъ настигнутъ черезъ нсколько дней такою дурною погодой, какая случается только разъ въ двадцать лтъ, моя радость, не боле. На берегу ураганы съ корнемъ вырывали лса, сдували цлые города, и были на мор въ тхъ широтахъ такіе втры, что ни одинъ корабль, даже самый крпкій, не могъ устоять противъ нихъ. Нсколько сутокъ, говорили мн, несчастный корабль велъ себя отлично, исполнялъ свою должность храбро, моя радость; но при одномъ удар почти вс его болверки были сбиты, руль и мачты сорваны, лучшіе матросы выброшены черезъ бортъ, и онъ былъ оставленъ на произволь ураіана, который между тмъ часъ отъ часу злился все сильне и сильне, вздымая волны огромными горами, вертвшими и разбивавшими этотъ несчастный корабль, какъ хрупкую раковину. Каждое черное пятно въ этихъ водяныхъ горахъ было обломкомъ корабля или живого человка, и вотъ, моя радость, погибъ весь экипажъ, разбился вдребезги несчастный корабль, и никогда не покроются зеленой муравой могилы людей, перелетвшихь черезъ бортъ въ пучины глубокаго моря.
— Они не вс погибли! — вскричала Флоренса, — кто-нибудь спасся? Кто же это?
— На борту этого несчастнаго корабля, — продолжалъ капитанъ, вставая со стула и длая рукою энергическіе жесты, былъ одинъ юноша, прекрасный юноша, — такъ мн разсказывали, — который въ своемъ дтств любилъ читать и разговаривать о храбрыхъ подвигахъ во время кораблекрушеній — я слышалъ его, о! сколько разъ я его слышалъ! — И вотъ онъ припомнилъ эти подвиги въ свой роковой часъ, и въ ту пору, какъ самыя дюжія головы, самые старые и опытные моряки оробли, потерявъ присутствіе духа, онъ, то есть, этотъ прекрасный юноша, пребылъ твердъ и веселъ. Не потому остался онъ веселымъ, что некого ему было жалть и любить на сухомъ пути, a потому, что онъ родился на свтъ такимъ веселымъ. Какъ сейчасъ смотрю на его лицо, когда былъ онъ только что ребенкомъ… ахъ, что это былъ за ребенокъ! Благослови его Богъ!