Домби и сын
Шрифт:
Оставшись одни, братъ и сестра сначала не говорили ии слова. Молчаніе прервала Герріэтъ.
— Что, милый Джонъ, дурныя всти въ этомъ письм?
— Да; но неожиданнаго нтъ ничего. Я вчера видлъ его.
— Его?
— То есть, м-ра Домби, который теперь ко мн пишетъ. Онъ вчера два раза проходилъ по контор, когда я тамъ былъ. Мн нельзя было отъ него доле укрываться, и я знаю, что мое присутствіе должно казаться для него обиднымъ. Я это чувствую, какъ нельзя лучше.
— Онъ ничего. не сказалъ?
— Ничего; но я видлъ, что его взоръ остановился на мн, и это заране приготовило меня къ тому, что должно было случиться. Мн отказано отъ мста!
Сестра старалась по возможности казаться спокойною,
"Мн, конечно, нтъ надобности объяснять, почему ваше имя съ нкотораго времени звучитъ въ моихъ ушахъ неестественнымъ звукомъ и почему невыносимъ для меня одинъ взглядъ на человка, который носитъ вашу фамилію. Съ этого дня прекращается всякое обязательство между нами, и я требую, чтобы впредь вы ни по какому поводу не старались придти или поставить себя въ соприкосновеніе съ моей фирмой".
— Вотъ и все, милая Герріэтъ, — продолжалъ Джонъ Каркеръ. — При письм вложенъ банковый билетъ, равносильный моему третному жалованью. Право, сестрица, м-ръ Домби поступаетъ со мной еще слишкомъ милостиво, если взять въ разсчетъ все, что случилось.
— Да, очеиь милостиво, Джонъ, если справедливо наказывать одного за проступки другого, — отвчала сестра.
— Мы сдлались для него какимъ-то зловщимъ отродьемъ, — говорилъ Джонъ. — Нтъ ничего мудренаго, если онъ дрожитъ при одномъ звук нашей фамиліи, и думаетъ, что въ крови нашей заключены проклятыя смена, плодовитыя на несчастья всякаго рода. Я самъ не прочь отъ этихъ мыслей, если бы только не ты, Герріатъ.
— Перестань, братъ. Если y тебя, какь ты думаешь и часто говоришь, наперекоръ моему личному убжденію, есть особыя причины любить меня, пощади мой слухъ отъ этихъ дикихъ возраженій!
Онъ закрылъ лицо обими руками, но сестра, подойдя къ нему, нжно взяла его за одну руку.
— Что ни говори, братъ, a получить отставку отъ единственнаго мста, съ которымъ ты связанъ продолжительной привычкой, вещь очень трудная для насъ обоихъ, особенно, если взять въ разсчетъ несчастный поводъ къ этой непредвиднной бд. Намъ нужно позаботиться о средствахь къ существованію… впрочемъ что же такое? Мы оба станемъ бороться съ нашей судьбой безъ смущенія и безъ страха, и я, съ своей стороны, уврена, что побда будетъ на нашей сторон, если только присутствіе духа тебя не оставитъ.
Ободряя такимъ образомъ брата, она цловала его въ щеку, и улыбка играла на ея губахъ.
— О милая сестра! Ты по своей собственной благородной вол соединила судьбу свою съ погибшимъ человкомъ, котораго имя осрамлено клеймомъ безславія! Не имя самъ ни одного друга, я въ то же время отнялъ и y тебя всхъ друзей.
— Джонъ! — Она поспшно положила руку на его губы. — Ради меня! Въ воспоминаніе нашей продолжительной дружбы! — Онъ молчалъ. — Теперь, мой милый, мн надобно, въ свою очередь, сказать нсколько словъ. — Она спокойно сла подл него. — Я, точно такъ же, какъ и ты, готовилась исподволь къ тому, что теперь случилось съ нами, и была y меня тайна, которую время, наконецъ, открыть. Дло въ томъ, мой милый, что y насъ сверхъ твоего чаянія, есть одинъ общій другъ.
— Какъ его зовутъ, Герріэтъ? — спросилъ Джонъ съ грустною улыбкою.
— Право я не знаю; но однажды онъ весьма серьезно уврялъ меня въ своей дружб и объявиль искреннее желаніе быть намъ полезнымь. Я ему врю.
— Герріэтъ! — воскликнулъ удивляющійся братъ, — Тд живетъ этотъ другъ?
— И этого я не знаю, — отвчала сестра, — но онъ знаетъ насъ обоихъ, и ему въ совершенств извстна наша общая исторія. Вотъ почему, между прочимъ, по собственному его совту, я скрыла отъ тебя, милый Джонъ, что онъ былъ въ нашемъ дом; тебя огорчило бы извстіе о такомъ человк.
— Неужели, Герріэтъ, онъ былъ въ нашемь дом?
— Да, въ этой самой комнат.
Разъ только.— Что это за человкъ?
— Не молодой. Его волосы сдютъ и скоро, какъ онъ говорилъ, совсмъ сдлаются сдыми. Но онъ великодушенъ, добръ и, я уврена, неспособенъ къ притворству.
— И ты видла его только однажды, Герріэтъ?
— Однажды въ этой комнат, — отвчала сестра, щеки которой въ эту минуту покрылись яркимъ румянцемъ, — но, когда онъ былъ здсь, онъ убдительно просилъ, чтобы я позволила ему видть себя разъ въ недлю, когда онъ будетъ проходить мимо нашего дома. Это должно было напоминать ему, что мы покамстъ не имемъ нужды въ его услугахъ, потому что, когда онъ вызвался на эти услуги, я ршительно объявила, что мы не нуждаемся ни въ чемъ.
— И разъ въ недлю…
— Каждую недлю Сь той поры одинъ раэъ, и всегда въ одинъ и тотъ же день, въ одинъ и тотъ же часъ, онъ проходилъ пшкомъ мимо нашего дома, всегда по одному и тому же направленію въ Лондонъ, останавливаясь не боле, какъ на минуту, чтобы раскланяться со мной и дать знать движеніемъ руки, что онъ помнитъ и заботится о насъ, какъ добрый опекунъ. Онъ общалъ эту аккуратность въ свое единственное свиданіе со мной и выполнялъ общаніе съ такою безпримрною аккуратностью, что если сначала я сколько-нибудь и могла сомнваться въ искренности его словъ, зато впослдствіи ни тни сомннія не оставалось въ моей душ, и я всегда съ радостной увренностью дожидалась урочнаго часа, въ который долженъ былъ неминуемо появиться этотъ необыкновенный человкъ. Но въ послдній понедльникъ, слдовавшій за ужаснымъ событіемъ, онь не явился, и я начинаю подозрвать, не иметъ ли его отсутствіе какой-нибудь связи съ тмъ, что случилось въ нашей фирм.
— Какъ же это? — спросилъ братъ.
— Я и сама не знаю; только одновременность происшествій навела меня на эту догадку, и я не старалась отдать себ въ ней яснаго отчета. Чувствую, впрочемъ, что онъ непремнно долженъ воротиться, и если дйствительно воротится, позволь мн, милый Джонъ, объявить ему, что я говорила, наконецъ, о немъ теб, и что ты желаешь узнать его лично. Онъ, безъ сомннія, откроетъ для тебя новый источникъ существованія, потому что въ ту пору онъ именно просилъ позволенія позаботиться объ улучшеніи нашей жизни, и я должна была общать, что если мы будемъ имть нужду въ друг, то я вспомню о немъ. Тогда, сказалъ онъ, и его имя не будетъ для насъ тайной.
Джонъ Каркерь слушалъ все это съ большимъ вниманіемъ, и удивленіе его, казалось, возростало съ минуты на минуту.
— Герріэтъ, опиши мн этого человка. Я, наврно, долженъ знать человка, который такъ хорошо знаетъ меня.
Его сестра живо нарисовала вс черты, станъ и платье своего таинственнаго постителя, но Джонъ Каркеръ, потому ли, что онъ не имлъ понятія объ оригинал, или по какой-нибудь ошибк въ ея описаніи, или просто отъ разсянности въ мысляхъ, не могъ угадать портрета, который она представляла передъ нимъ.
Какъ бы то ни было, вслдствіе обоюднаго ршенія, Джонъ Каркеръ долженъ былъ увидть оригиналъ при первомъ его появленіи. Посл этого уговора, сестра, успокоенная откровеннымъ объясненіемъ, принялась за свои домашнія дла, a сдой ея братъ, бывшій младшимъ между писарями въ купеческой контор, началъ работать въ саду въ этотъ первый день своей небывалой свободы.
Была ночь. Братъ читалъ вслухъ какую-то книгу, сестра сидла за иголкой; внезапный стукъ въ дверь прервалъ ихъ занятія. Въ атмосфер необыкновеннаго безпокойства и страха, парившихъ надъ ними въ связи съ ихъ братомъ-бглецомъ, этотъ звукъ, необыкновенный самъ по себ, казался для нихъ почти возмутительнымъ. Братъ подошелъ къ дверямъ; сестра осталась на своемъ мст и съ робостью прислушивалась. Чей-то голосъ спрашивалъ, и Джонъ Каркеръ, казалось, отвчалъ съ изумленіемъ. Обмнявшись нсколькими вопросами и отвтами, оба вошли въ дверь.