Домби и сын

Она задумчиво смотрла на огонь, теребила и обвивала вокругъ руки длинный локонъ своихъ волосъ и, забывая, по-видимому, о своей слушательниц, продолжала мечтательнымъ тономъ:

— Что изъ этого вышло, нтъ надобности говорить. Несчастныхъ супружествъ не бываетъ для нашей сестры: на нашу долю достаются только униженіе и гибель. Проклятіе и гибель пали на мою долю… на мою долю!.. Я теряю время, слишкомъ дорогое время… a и то сказать, мн бы не быть здсь, если бы я не вдумывалась въ эти вещи. Проклятіе и гибель, говорю я, выпали на мой пай, сдлали изъ меня хрупкую игрушку; позабавились мной и потомъ… потомъ вышвырнули меня за окно съ большимъ равнодушіемъ, чмъ хрупкую игрушку. Чья рука, думаете вы, вышвырнула меня?

— Зачмъ вы меня объ этомъ спрашиваете? — сказала Герріэтъ.

— A зачмъ же вы дрожите? — отвчала Алиса, охватывая ее своимъ взоромъ. — И упала я глубоко въ этотъ бездонный омутъ проклятія и гибели, и вселился въ меня демонъ нравственной порчи, и скоро сама я сдлалась демономъ. Меня впутали въ кражу — во вс ея подробности, кром прибыли — отыскали меня, судили и присудили къ ссылк. Не было y меня ни друга, ни копейки за душой. Я была двочкой нжныхъ лтъ, но скоре согласилась бы отправиться на тысячу смертей, чмъ идти къ нему за словомъ утшенія, если бы даже это слово спасло мою жизнь и честь… Да, самъ дьяволъ могъ изобрсти для меня адскія пытки, я бы вытерпла ихъ, a не пошла бы къ нему. Но моя мать, жадная и скупая, какъ всегда, отправилась къ нему, будто отъ моего имени, разсказала всю исторію моего дла и униженно просила милостыни, пустой милостыни, какихъ-нибудь пять фунтовъ и даже мене. Что же, думаете вы, сдлалъ этотъ человкъ? Омъ надругался надъ моею нищетой, позорно осрамилъ свою жертву и оставилъ меня даже безъ этого бднаго знака своего воспоминанія. Онъ былъ очень радъ, что его жертву отсылаютъ за море и не тревожатъ больше его. Кто же, думаете вы, былъ этотъ человкъ?

— Зачмъ вы меня объ этомъ спрашиваете? — повторила Герріэтъ.

— A зачмъ вы дрожите? — сказала Алиса, положивъ свою руку на ея плечо и пожирая ее своими глазами. — Но я читаю отвтъ на вашихъ губахъ. Это былъ братъ вашъ, Джемсъ!

Герріэтъ затрепетала всми членами, но не отворотила своихъ глазъ отъ ея пожирающаго взора.

— Когда я узнала, что вы его сестра, вы помните, когда это было, я пришла назадъ усталая и хромая, чтобы бросить въ грязь вашъ подарокъ. Я чувствовала въ ту ночь, что y меня, усталой и хромой, достало бы силъ идти на тотъ край свта, чтобы пронзить его въ какомъ-нибудь уединенномъ мст. Врите ли вы теперь, что я не шучу?

— О, да! Господь съ вами! Зачмъ вы опять пришли?

— Съ той поры, — говорила Алиса, продолжая держаться за ея плечо, — я видла его. Я слдила за нимъ своими глазами среди благо дня. Если какая-нибудь искра ненависти задремала въ моей груди, она превратилась въ яркое пламя, когда глаза мои остановились на немъ. Вы знаете, чмъ и какъ онъ оскорбилъ гордаго человка, который — теперь его смертельный врагъ. Каково покажется вамъ, если скажу, что я доставила этому человку подробныя свднія о немъ?

— Свднія? — повторила Герріэтъ.

— Что, если я отыскала человка, который знаетъ тайну вашего брата, знаетъ подробности его бгства, знаетъ, гд теперь скрываются онъ и его спутница? Что, если этотъ человкъ, по моему принужденію, объявилъ обо всемъ передъ его смертельнымъ врагомъ, который не проронилъ ни одного слова? Что, если я, наблюдая этого врага, видла, какъ лицо его, при этомъ открытіи, измнилось до того, что въ немъ едва остались признаки человческаго выраженія? Что, если я видла, какъ онъ, взбшенный до послдней степени, опрометью бросился впередъ, чтобы, не теряя ни минуты, пуститься въ погоню? Что, наконецъ, если я знаю, что онъ летитъ теперь во всю мочь и, быть можетъ, черезъ нсколько часовъ настигнетъ вашего брата?

— Отодвиньте свою руку! — вскричала Герріэтъ. — Прочь съ моихъ глазъ!

— Вотъ, что я сдлала! — продолжала женщина, не обращая вниманія на этотъ перерывъ. — Думаете ли вы, что я говорю правду? Врите ли вы мн?

— Врю. Отпустите мою руку!

— Еще минуту. Вы можете судить о сил моей мстительности, если она продолжалась такъ долго и довела меня до этого поступка.

— Ужасно, ужасно! — сказала Герріэтъ.

— Стало быть, если я, — продолжала Алиса хриплымъ голосомъ, — стою здсь спокойно передъ вами на колняхъ, прикасаясь къ вашей рук и не спуская глазъ съ вашего лица, то вы можете убдиться, что въ груди моей совершилась не совсмъ обыкновенная борьба. Я стыжусь самой себя, но принуждена сказать, что я раскаиваюсь. Презирая саму себя, я боролась съ собой весь день и всю прошлую ночь, но жалость безъ всякой причины прокралась въ мое сердце, и я хотла бы загладить, если можно, все, что сдлано мною. Я не желаю, чтобы они встртились теперь, когда его врагъ ослпленъ и взбшенъ свыше человческой мры. Если бы вы сами видли его въ прошлую ночь, вы лучше понимали бы опасность.

— Что же мн длать? какъ предупредить ее? — восклицала Геррізтъ.

— Всю прошлую ночь, безконечную ночь, мерещилось мн, a я не спала, что онъ умираетъ окровавленный. Цлый день я видла его подл себя, и мое сердце надорвалось отъ этихъ видній!

— Что мн длать? что мн длать? — повторяла Герріэтъ дрожащимъ голосомъ.

— Пусть напишутъ къ нему, пошлютъ или подутъ, не теряя ни минуты. Онъ въ Дижон. Знаете ли вы, гд этотъ городъ?

— Знаю.

— Извстите его, что онъ вовсе не понимаетъ человка, котораго онъ сдлалъ своимъ врагомъ, если надется спокойно встртиться съ нимъ. Скажите, что онъ въ дорог — я это знаю — и спшитъ изо всхъ силъ. Пусть онъ убирается куда-нибудь и какъ-нибудь, если еще не поздно; встрча грозитъ позоромъ и убійствомъ! Мсяцъ времени произведетъ огромную разницу въ чувствахъ его врага. Пусть только не встрчаются они теперь и чрезъ меня. Гд-нибудь, только бы не тамъ! Когда-нибудь, только бы не теперь! Пусть его врагъ настигнетъ и найдетъ его самъ собою, но не черезъ меня! Довольно и безъ того позорной тяжести на моей голов.

Каминный огонь пересталъ отражаться въ ея черныхъ, какъ смоль, волосахъ и пламенныхъ глазахъ; ея рука спустилась съ плеча Герріэтъ, и на мст, гд она стояла, не было больше никого и ничего.

Глава LIV Бглецы

Время — одиннадцать часовъ ночи. Мсто — номеръ во французской гостиниц съ полдюжиною комнатъ: темный и холодный коридоръ, передняя, столовая, гостиная, спальня и еще уборная или будуаръ, миніатюрная и совершенно уединенная комнатка. Все это запирается съ главнаго подъзда парою огромныхъ дверей, но каждая комната снабжена еще двумя или тремя своими особенными дверями, удобнйшими средствами сообщенія съ остальною частью комнатъ или съ нкоторыми потаенными ходами въ стн, откуда, въ случа надобности, легко и удобно можно было спускаться, куда слдуетъ. Таинственные ходы — вещь самая обыкновенная и необходимая во французскихъ домахъ. Весь номеръ расположенъ въ первомъ этаж огромнаго отеля, вс четыре стороны котораго, украшенныя стройными рядамитоконъ, обращены на большой квадратный дворъ, испещренный множествомъ пристроекъ.

Въ комнатахъ вообще господствовало великолпіе, нсколько смягченное меланхолическимъ видомъ, но весьма достаточное, чтобы набросить на вс подробности яркій блескъ пышности и комфорта. Потолокъ и стны расписаны и раззолочены; полы выровнены, выглажены, вычищены, вылощены; малиновые занавсы развшены фестонами на окнахъ, дверяхъ, зеркалахъ; сучковатые канделябры, переплетенные на подобіе древесныхъ втвей или бычачьихъ роговъ, выдавались съ удивительнымъ эффектомъ изъ стнныхъ панелей. Однако днемъ, когда прокрадывались сюда лучи солнца черезъ отворенныя ставни, повсюду сквозь этотъ комфортъ виднлись явные слды ветхости и пыли, копоти и дыма, обличавшіе постоянный недостатокъ жильцовъ, и вс эти игрушки роскошной жизни представлялись одушевленными плнниками, которымъ суждено исчахнуть и погибнуть въ безвыходной тюрьм. Даже ночью, дюжины зажженныхъ свчъ не изглаживали совершенно этихъ признаковъ, хотя общій блескъ набрасывалъ на нихъ приличную тнь.

Яркій свтъ, отражавшійся въ зеркалахъ и позолотахъ, ограничивался на этотъ разъ миніатюрною комнатою, назначенною для будуара. Изъ коридора, гд слабо горла тусклая лампада, она представлялась черезъ темную перспективу отворенныхъ дверей сіяющимъ драгоцннымъ изумрудомъ. Посреди этого сіянія сидла прекрасная женщина — Эдиь.

Она была одна. Тотъ же гордый вызовъ и та же гордая осанка во всей ея фигур, хотя щеки немного впали и глаза сдлались немного шире. Никакого стыда и никакого поздняго раскаянія на ея угрюмомъ чел. Величавая и повелительная, какъ всегда, она ни на что не обращала вниманія и сидла спокойно, опустивъ въ землю свои черные глаза.

Она кого-то ждала. Не было въ рукахъ ея ни книги, ни женской работы, и никакія занятія не сокращали для нея скучнаго времени. Зато мыслительная сила была въ полномъ ходу, и какое-то намреніе, казалось, проникало весь ея мозгъ. Ея губы дрожали, ноздри раздувались, и грудь отъ внутренняго напряженія подымалась высоко.

Такъ сидла и ожидала кого-то во французскомъ отел м-съ Эдиь Домби.

Ключъ въ наружной двери повернулся, и въ коридор послышались шаги. Эдиь вскочила и вскричала.