Домби и сын

Уже нсколько недль кормилица вела такую жизнь и носила маленькаго Павла. По временамъ выходила она со двора, но отнюдь не одна: по обыкиовенію въ хорошую погоду заходила за ней м-съ Чиккъ въ сопровожденіи миссъ Токсъ: он приглашали ее съ ребенкомъ освжиться чистымъ воздухомъ, или, другими словами, церемонно ходить по мостовой взадъ и впередъ на подобіе погребальнаго конвоя. Разъ, когда посл одной изъ такихъ процессій Ричардсъ возвратилась къ себ наверхъ и сла съ ребенкомъ подл окна, дверь въ ея комнату потихоньку отворилась, и на порог остановилась черноглазая маленькая двочка.

— Это, вроятно, миссъ Флоренса воротилась отъ своей тетки, — подумала Ричардсъ, еще не видавшая хозяйской дочери. — Что вамъ угодно, миссъ?

— Это мой братъ? — спросила двочка, указывая на ребенка.

— Да, моя красавица, — отвчала Ричардсъ, — подойдите, поцлуйте его.

Но двочка, не двигаясь съ мста, задумчиво посмотрла на лицо кормилицы и сказала:

— Что вы сдлали сь моей мамой?

— Господи, помилуй! — вскричала Ричардсъ, — Какой печальный вопросъ! Что я сдлала? Ничего, миссъ

— Что о_н_и сдлали съ моей мамой? — повторила Флоренса.

— Въ жизнь не видала такой жалости! — проговорила Ричардсъ, невольно поставивъ себя въ положеніе покойной леди и вспоминая о собственныхъ дтяхъ. — Подойдите поближе, моя милая, не бойтесь меня!

— Я не боюсь васъ, — отвчала двочка, входя въ комнату, — но мн надобно знать: что они сдлали съ моей мамой?

— Голубушка, — скааала Ричардсъ, — это черное платьице вы носите въ воспоминаніе о своей маменьк.

— Я могу помнить свою маменьку во всякомъ плать, — проговорилъ ребенокъ со слезами на глазахъ.

— Но ужъ такъ заведено надвать черное платье, когда отходятъ.

— Куда отходятъ?

— Сядьте здсь, моя милая, — сказала растроганная женщина, — я раскажу, какъ и что однажды случилось.

Въ живой увренности получить отвтъ на свой вопросъ, Флоренса положила шляпку, которая до сихъ поръ была y нея въ рукахъ, сла на маленькую скамейку y ногъ кормилицы и пристально уставила на нее глаза.

— Жила-была, — начала Ричардсъ, — одна леди, очень добрая леди, и была y ней маленькая дочь, и эта дочка нжно любила ее.

— Очень добрая леди, и маленькая дочка нжно любила ее, — повторила Флоренса.

— И угодно стало Богу, чтобы захворала добрая леди, захворала и умерла.

Ребенокъ вздрогнулъ.

— И умерла добрая леди, и никто не увидитъ ее здсь, и похоронили добрую леди въ сырой земл, гд деревья растутъ.

— Въ сырой земл! — проговорила двочка, затрепетавъ всмъ тломъ.

— Нтъ, нтъ, я ошиблась: не въ сырой, a въ теплой земл, гд дурныя, грязныя смена превращаются въ прекрасные цвточки, и въ траву, и въ колосья, и ужъ не знаю, во что еще, гд добрыя души превращаются въ свтлыхъ ангеловъ и улетаютъ на небеса!

Ребенокъ, опустившій передъ этимъ головку, поднялъ ее опять и внимательно началъ смотрть на разсказчицу.

— Ну, такъ… дай Богъ память! — сказала Полли, сильно взволнованная этимъ пытливымъ взоромъ, своимъ желаніемъ утшить дитя внезапнымъ успхомъ и слабымъ довріемъ къ собственнымъ силамъ. — Ну, такъ когда эта добрая леди умерла, куда бы ни двали ее, гд бы ни положили, она отошла къ Богу! И она молится Ему, эта добрая леди, — продолжала Полли, растроганная до глубины души, — чтобы онъ научилъ ея маленькую дочку врить, что она счастлива на небесахъ и любитъ по прежнему свое дитя, — научилъ надяться. — Охъ, всю жизнь надяться, — что и она, эта маленькая дочка, свидится съ нею на небесахъ, свидится и не разстанется никогда, никогда, никогда!

— Это моя мама! — закричала двочка, вскочивъ съ мста и обиимая кормилицу.

— И сердце этого дитяти, — говорила Полли, прижимая Флоренсу къ своей груди, — сердце этой маленькой дочки наполнилось такою нжностью, такою врою, что даже когда она услышала объ этомъ отъ чужой посторонней женщины, не умвшей хорошенько разсказывать, но которая сама была бдная мать и больше ничего, — она нашла утшеніе въ ея словахъ, перестала чувствовать себя одинокою, зарыдала и прижалась къ груди этой женщины, нжно прильнула къ младенцу, что на ея колняхъ, и — тогда, тогда, тогда, — продолжала Полли, лаская кудри двочки и обливая ихъ слезами, — тогда, мое милое, бдное дитя…

— Эй, миссъ Флой? Куда вы затесались? Разв не знаете, какъ папаша будетъ сердиться? — закричалъ y дверей громкій, пронзительный голосъ, и вслдъ за тмъ вошла низенькая, смуглая, курносая двочка лтъ четырнадцати, съ выразительными черными глазами, сверкавшими какъ бусы. — Вдь вамъ крпко-накрпко запрещено сюда таскаться! Зачмъ вы тормошите кормилицу?

— Она нисколько не безпокоитъ меня, — отвчала изумленная Полли, — я очень люблю дтей.

— Не въ томъ дло, не въ томъ дло, м-съ Ричардсъ, — возразила черноглазая двчонка съ такимъ колкимъ видомъ, какъ будто хотла проглотить свою жертву, — прошу извинить — какъ бишь васъ? — м-съ Ричардсъ; я, вотъ видите ли, м-съ Ричардсъ, очень люблю бисквиты, да вдь мн не подаютъ ихъ къ чаю.

— Не въ этомъ дло, — сказала въ свою очередь Полли.

— A въ чемъ же этакъ, по вашему, любезная моя м-съ Ричардсъ? Не худо бы вамь зарубить хорошенько на носъ, что вы ходите за м-ромъ Павломъ, a миссъ Флой подъ моимъ надзоромъ.

— Къ чему же намъ ссориться? — возразила Полли.

— Не къ чему, совершенно не къ чему, несравненная моя м-съ Ричардсъ, вотъ-таки ршительно не къ чему, — скороговоркой отвчала Выжига, — я вовсе не желаю ссориться; миссъ Флой y меня всегда, м-ръ Павелъ y васъ на время.

Выжига выражалась сжато и сильно, употребляя по-видимому, только запятыя, и выстрливая одной сентенціей, не переводя духу, все, что вертлось у нея на язык.

— Миссъ Флоренса только что воротилась домой: не правда ли? — спросила кормилица.

— Ну, да, м-съ Ричардсъ, она только что воротилась домой, a вы, миссъ Флой, не успли повернуться, и ужъ нашли время выпачкать дорогое траурное нлатье, которое м-съ Ричардсъ носитъ по вашей матери.

Съ этими словами Выжига, которой настоящее имя было Сусанна Нипперъ, оторвала двочку отъ ея новаго друга съ такимъ сильнымъ и крутымъ порывомъ, какъ будто вырывала зубъ. Но все это, казалось, длала она не столько по обдуманной злости, сколько отъ усерднаго желанія выполнить свою обязанность надзирательницы.

— Теперь, когда миссъ Флоренса воротилась домой, — сказала Полли, бросая ободрительную улыбку на здоровое лицо двочки, — она будетъ совершенно счастлива и увидитъ нынче своего милаго папеньку.

— Что-оо? Что вы сказали, м-съ Ричардсъ? — закричала во все горло Сусанна Нипперъ. — Она увидитъ милаго папеньку? Вотъ новости! Хотла бы я посмотрть, какъ она его увидитъ!

— Почему же нтъ? — спросила Полли.

— Да потому… ахъ, какая вы странная, м-съ Ричардсъ! У папеньки ея теперь есть кого видть; да и прежде, какъ никмъ онъ не былъ занятъ, миссъ Флой никогда не была его любимицей, такъ какъ, вотъ видите ли, м-съ Ричардсъ, женщина въ этомъ дом ничего не значитъ, право ничего.