Домой
Шрифт:
Он сел на окно и стал смотреть на улицу, на редких прохожих. А вот и Арсений Васильевич – переходит дорогу, наверное, идет от трамвая. Сейчас Нина скажет ему про собачку. Что он подумает?
Володя спрыгнул с подоконника. Его всего окатило холодным потом – как он мог так уйти, надо было хотя бы попросить прощения! Ну да, лавочник его не простит, и Нина тоже, но извиниться все-таки надо. Извиниться и уйти.
Да никто и не будет его удерживать!
Сейчас Нина рассказывает отцу о собачке и о том, что Володя просто убежал.
Надо пойти и попросить прощения.
А что, если выбраться тайком? Через черный ход, через кухню.
У мамы все еще приятельница, Анюта спит, отец работает в кабинете, Дуняша у себя. На кухне никого.
Володя взял свое пальто, по коридору пробрался на кухню, открыл дверь и побежал вниз. Через двор вышел на улицу, подергал дверь лавки – заперто, конечно. Придется звонить в квартиру.
Он поднялся по ступенькам, позвонил. Арсений Васильевич открыл дверь и удивился:
– Володенька! Ты что так поздно, случилось что?
– Нет…
– Нина уже спать легла, но ты проходи. Ты что убежал сегодня? Нина говорит, осколками порезался, может? Так она бы перевязала, зачем домой-то сразу?
Володя поднял голову. Лавочник что, смеется над ним?
– Я не порезался.
– Нет? А что тогда?
Володя набрал воздуху:
– Арсений Васильевич, я собачку разбил! Я прощения пришел попросить, я знаю, что эта собачка подарок, и что вы не простите…. Но я все равно пришел…
Арсений Васильевич недоуменно перебил его:
– Подожди, я за тобой не поспеваю… ты что, из-за собачки убежал?
Володя опустил голову:
– Я виноват.
– Да что сделалось-то? Безделушка разбилась?
– Это не безделушка, это же вам Нинина мама подарила!
– И что?
– Так… ведь собачка… подарок… первый. Вы сами рассказывали! И вы гладили ее…
Володя сбился и замолчал.
– Нет, ты мне сложный все-таки, – вздохнул Арсений Васильевич, – ну что сделалось, скажи ты на милость? Собачка фарфоровая разбилась? Ну так она бы позже разбилась, на то это и фарфор…
– Это Нининой мамы подарок!
– Ох, Володя… – вздохнул Арсений Васильевич, – как тебе объяснить-то? Да никак, не сумею я, а ты маленький – понять… У меня Нина. И память. Вот это… А собачка… она… просто собачка. А тебя как из дома-то выпустили так поздно?
– Я сам убежал. Через черный ход.
– Ах ты господи…
Арсений Васильевич поспешно оделся:
– Пойдем – провожу тебя.
– Вы правда не сердитесь за собачку?
– Да господь с тобой, Володя. Я сержусь, что ты так поздно один по улицам бегаешь. И ладно я сержусь, а вот если дома заметили, то папа твой не так сердиться будет…
Володя об этом почти не думал. Пусть дома будет что угодно – главное, решилась эта дурацкая история с собакой.
На счастье, черный ход был открыт, и Володя скользнул на кухню. Из своей комнатки выглянула Дуняша:
– Володенька, ты? А ты что в пальто?
Володя бросился к ней:
– Дунечка, вы ничего не говорите… так надо было. Хорошо?
– Ладно, ладно…
– Ты
что тут делаешь? Почему ты в пальто?Володя похолодел. В дверях стояла мама, за ней отец.
– Это я, Софья Моисеевна, его попросила пальто накинуть! – заговорила Дуняша, – пуговица сегодня оторвалась, я пришила, а потом и покажись мне, что широко они – он же худенький у нас такой… Думала переставить, а Володенька попить на кухню вышел, вот и накинул.
Мама покачала головой:
– Ночь на дворе, а вы с пуговицами. Иди спать, Володя. Пальто не забудь повесить.
– Спасибо за пуговицу, Дуня, – сказал Володя, уходя.
В своей комнате Володя сел на кровать и выдохнул. Кажется, обошлось.
Дверь приоткрылась. Отец остановился на пороге:
– Не спишь?
– Нет еще.
Отец подошел и сел с ним рядом:
– На пальто пуговицы широко, значит?
Володя вздохнул:
– Папа, я ходил к Арсению Васильевичу. Такое случилось…
И он рассказал всю историю.
Отец кивнул:
– Молодец, что пошел и извинился… Но какой ты неловкий, Володя, даже в гостях умудрился хорошую вещь разбить!
Володя засмеялся:
– Помнишь, как дедушка меня называл?
– Помню… Только, Володя, такое слово вслух произносить не смей!
– Нет, конечно… А ты тоже в детстве был неловкий?
– Не такой, как ты, конечно, но был. Чашки разбивал… тарелки. Как-то старинную вазу разбил – за конфетой полез и уронил.
– Что дедушка сказал?
– Да вот то и сказал… что про тебя говорил.
Володя расхохотался, зажимая руками рот.
– Тихо ты! Сейчас мама придет, попадет и тебе и мне.
– Расскажи, как ты был маленьким?
– Так и был… Сначала дом другой был, потом тот, в котором сейчас бабушка и дедушка. Учился много… Тогда нелегко было, Володя, из маленького города, да и… Ну да это я тебе потом все расскажу. И сейчас нелегко, ты старайся, учись, тем более ты умница такой у нас.
– А как ты играл в детстве?
– Ну как играл? Так и играл, как все, и по улицам бегал, и дома. Все, сынок, тебе спать пора.
– Папа, посиди еще немного!
– Ну давай. Ты ложись, я тебя укрою и посижу.
В полудреме Володя чувствовал, как папа гладит его по голове. Как хорошо было так засыпать, и какой хороший все-таки сегодня день, несмотря на разбитую собачку. Володя поднял голову:
– Папа, паровоз будем клеить в этом году? У Нины тот порвался.
– Будем, будем. Спи ты уже.
***
Володя постучал, никто не ответил. Он пожал плечами и толкнул дверь. Нина стояла посреди комнаты, Арсений Васильевич сидел в кресле. Вид у него был смущенный.
– Еще раз? – спросила Нина.
– Ну давай, – обреченно вздохнул отец.
Володя замялся на пороге.
– О, Володя пришел! – обрадовался Арсений Васильевич, – Ниночка, мне бы это… уйти, короче. Ты Володе покажи, а я еще вечером…
– Помучаюсь, – закончила за него Нина, – папа, делать-то что?
– Вот с Володей поговори? – предложил отец, – а я правда пойду уж.