Дон Жуан
Шрифт:
74
Она несла с собою жизнь и свет,Прекрасна, как невинная ПсихеяНебесной чистотой счастливых летОна цвела, как юная лилея;Казалось, даже воздух был согретСияньем чудных глаз ее. Пред неюВосторженно колена преклонитьКощунством не сочтется, может быть!75
Напрасно, по обычаю Востока,Она свои ресницы начернила:Горячий блеск пленительного окаИх бахрома густая не затмила.Клянусь я небом и звездой пророка,Напрасно хна восточная покрылаЕй розовые ногти: и без хныОни прекрасны были и нежны! 76
Известно: белизну и нежность кожиВосточная подчеркивает хна,Но для Гайдэ, я отмечаю все же,Она была, бесспорно, не нужна:На гордый блеск снегов была похожаЕе груди и шеи белизна.Шекспир сказал: «Раскрашивать лилеюИ
77
Жуана белый плащ прозрачен был,И самоцветы сквозь него мерцали,Как Млечный Путь из маленьких светил,И золотой узор на черной шалиГорел огнем; чалму его скрепилОгромный изумруд — и трепеталиАлмазы полумесяца над нимСияньем беспокойным и живым. 78
Их развлекали плясками девицы,И евнухи, и карлы, и поэтПоследний мог успехами гордитьсяИ думать, что гремит на целый свет.Вельможе не приходится скупиться,Коль хочет быть как следует воспет:Поэтам и за лесть и за сатирыОтлично платят все владыки мира!79
Он, вопреки привычке прежних дней,Бранил былое, восхищаясь новым,За сытный пудинг со стола царейСтал антиякобинцем образцовым.Он поступился гордостью своей,Свободной волей и свободным словом,И пел султана, раз велел султан,Правдив, как Саути, и, как Крэшоу, рьян! 80
Он изменялся, видя измененья,Охотно, как магнитная игла:Но чересчур вертлявой, без сомненья,Его звезда полярная была!За деньги, а порой за угощеньеОн прославлял «великие дела»И лгал с такой готовностью я жаром,Что лавры заслужил себе не даром.81
Он был талантлив, если ренегатСпособен быть талантливым: к несчастью,Все «vates irritabiles» [19] хотятПризнанья и похвал из жажды власти!Но где же мы, читатель?! Виноват!Простите, бросил я в разгаре страстиИ третьей песни наших молодыхВ роскошном островном жилище их.19
«Раздражительные певцы» (лат.).
82
Поэт, весьма умелый и занятный,Любимец многочисленных гостей,Их забавлял игрой весьма приятнойИ мелодичной песнею своей:Порой они считали непонятнойПричудливую вязь его речей,Но шумно выражали одобренье,Ведь таково общественное мненье!83
Набравшись вольнодумнейших идейВ своих блужданьях по различным странам,Он был среди порядочных людейПришельцем досточтимым и желанным.Он мог, как в ранней юности своей,Прикрывшись поэтическим туманом,Почти без риска правду говоритьИ ухитряться все же высшим льстить. 84
Он знал арабов, франков и татар,Он видел разных наций недостатки,Он знал народы, как купцы — товар:Изъяны их, и нравы, и повадки.Он был хитер, хотя еще не стар,И понял, что на лесть все люди падки,И принцип основной уменья житьЧто «в Риме надо римлянином быть».85
Умела петь по вкусу разных странЕго весьма покладистая муза:«God save the king!» [20] — он пел для англичанИ «Са ira!» [21] — для пылкого француза.Он знал и высшей лирики дурманИ не чуждался хладного союзаС разумностью; бывал, как Пиндар, онТалантлив, изворотлив и умен.20
«Боже, храни короля!» (англ.).
21
«Дело пойдет на лад!» (франц.).
86
Треченто воспевал бы он в Италии,Для бриттов написал бы песен том,В Германии (прославила де Сталь ее!)При Гете б состоял учеником;Он сочинил бы в знойной ПортугалииБаллады о герое молодом,В Париже — песни по последней моде,А для Эллады — нечто в этом роде:«О, светлый край златой весны,Где Феб родился, где цвелиИскусства мира и войны,Где песни Сафо небо жгли!Блестит над Аттикой весна,Но тьмою жизнь омрачена.Теосских и хиосских музПевцы — любовник и геройБессмертных радостей союзБессмертной славили игрой,Но на прекрасных островахЗабыт ваш глас, молчит ваш прах!Холмы глядят на Марафон,А Марафон — в туман морской,И снится мне прекрасный сонСвобода Греции роднойМогила персов! Здесь врагуЯ покориться не могу!На гребни саламинских скалВладыка сумрачно глядел,И корабли свои считал,И войску строиться велел;Но солнце село,
день угас,И славы Ксеркса пробил час!Но вот и ты, моя страна,Безгласно смотришь на закат;Героев песня не слышна,Сердца геройские молчат!Коснусь ли робкою рукойБессмертной лиры золотой?Но на останках славных делЯ услыхал священный зов,Я песню вольности запелВ толпе закованных рабов;Стыдись за греков, и красней,И плачь о Греции своей!Но стыдно слезы проливать,Где предки проливали кровь!Земля! Верни, верни опятьВеликой Спарты храбрецов!С одною сотой прежних силВернем мы славу Фермопил!Но ты молчишь — и все молчат!О нет! Усопших голоса,Как буря дальняя, звучатИ будят горы и леса:„Вперед! Вперед! Не бойся тьмы!Молчат живые, а не мы!“Вотще взывает к ним война;Забыта честь и смелый бой,Лишь кровь самосского винаСтруится в кубок золотой,И вакханалий дерзкий ревГлушит призывы мертвецов.Пиррийский танец есть у вас,Но Пирровой фаланги нет,Пустой обычай тешит глаз,Но умер прадедов завет.Ужели Кадма письменамДостаться суждено рабам?Пускай зальет печали пылВина самосского фиал:Анакреон его любил,Когда тирана воспевал.Но сей тиран был ПоликратИ эллинам по крови брат.Таким тираном ХерсонесГордится; славный Мильтиад,Могуч и смел, как Геркулес,Свободы доблестный солдат:Он тоже цепи надевал,Но их народ не разрывал!Над морем, у сулийских скал,На диком паргском берегу,Дорийцев гордых я встречал,Не покорившихся врагу:В их жилах Гераклидов кровьНаучит их делам отцов!Не верьте франкам — шпагу ихЛегко продать, легко купить;Лишь меч родной в руках родныхОтчизну может защитить!Не верьте франкам: их обманОпасней силы мусульман!Налейте ж кубок мне полней,Я вижу пляску наших дев,Я вижу черный блеск очейНо в сердце слезы, боль и гнев:Ведь каждой предстоит судьбаБыть скорбной матерью раба!Я с высоты сунийских скалСмотрю один в морскую даль:Я только морю завещалМою великую печаль!Я бросил кубок! Я один,Страна рабов, — тебе не сын!» 87
Так пел — вернее, так бы должен петь!Наш современный эллин, внук Орфея.(С Орфеем состязаться надо сметь!Мы все великих праотцев слабее.)Поэта чувства могут разогретьСердца людей. Но, право, я робею:Все эти чувства — так устроен свет,Как руки маляра, меняют цвет!88
Слова весьма вещественны: чернила,Бессмертия чудесная роса!Она мильоны мыслей сохранилаИ мудрецов почивших голосаС мильонами живых соединила.Как странно поступают небесаС людьми: клочок бумаги малоценнойПереживет поэта непременно! 89
Исчезнет прах, забудется могила,Умрет семья, и даже весь народВ преданьях хронологии унылойПоследнее пристанище найдет;Но вдруг из-под земли ученый хилыйОстатки манускрипта извлечетИ строчки возродят померкший разум,Века забвенья побеждая разом!90
«Что слава?» — усмехается софист.Ничто и Нечто, облако, дыханье!Известно, что историк — казуистЕе распределяет по желанью.Приам воспет Гомером, Хойлем — вист,Прославленного Мальборо деяньяЗабыли бы мы все, когда б о немНаписан не был Кокса то петый том. 91
Джон Мильтон — князь поэзии у нас:Учен, умерен, строг — чего вам боле?Тяжеловат бывает он подчас,Но что за дар! И что за сила воли!А Джонсон сообщает, что не разСего любимца муз стегали в школе,Что был он скучный муж, хозяин злойИ брошен был хорошенькой женой!92
Имели Тит и Цезарь недостатки.О приключеньях Бернса знает мир.Лорд Бэкон брал, как полагают, взятки,Стрелял чужих оленей сам Шекспир,И Кромвеля поступки были гадки,Любой великой нации кумирИмеет нежелательные свойства,Вредящие традициям геройства! 93
Не каждый же, как Саути, моралист,Болтавший о своей «Пантисократии»,Или как Вордсворт, что, душою чист,Стих приправлял мечтой о демократия!Когда — то Колридж был весьма речист.Но продал он теперь газетной братияСвой гордый пыл и выбросил, увы,Модисток Бата вон из головы.94
Их имена теперь являют намБотани-бэй моральной географии;Из ренегатства с ложью пополамСлагаются такие биографии.Том новый Вордсворта — снотворный хламКакого не бывало в типографии,«Прогулкой» называется и мне,Ей-богу, омерзителен втройне!
Поделиться с друзьями: