Другая жизнь. Назад в СССР-2

Хе-хе-хе… Фотографически запомнить книжный текст для меня было плёвым делом. А вот осознать его, я мог только прочитав его и, желательно, несколько раз. Вот если бы меня попросили пересказать, или спросить, о чём написано, то я бы этого сделать не смог, а воспроизвести увиденное — легко. Однако, когда Тиэко забрала у меня книгу и сказала:

— Давай ещё раз!, а я закрыв глаза «прочитал» то же самое ещё раз, все японцы — и не только — буквально «выпали в осадок».

* * *

[1] Под давлением его взгляда она полуобернулась, показав свой профиль. И он понял, что не было ничего особенного в её красоте. Лицо было овальным, с шапкой волос цвета полированной бронзы. Глаза были широко расставлены, зелёные и ясные, как утреннее небо Каладана. Нос был маленьким, рот — широким и щедрым. Фигура была хорошей, но худощавой: высокая, с плавными изгибами.

Глава 14

— Ну, и зачем ты это сделал? — спросил меня мой «внутренний голос». — И про Джона рассказал, и себя выставил суперменом?

— Скучно мне…

— Да, ладно, скучно ему. Перед Тиэко рисуешься? Смотри… Гэбэшники замучают тебя после лагеря.

— С чего бы это? Ил они не знали, что я изменился после комы? А куратор зачем? А Виктор? А Пырков?

— Так ты сам себя связал с Джони. Ты, практически, уровнял своё состояние с его аномалией. А про его «изменения» они кое-что уже знают, раз спрятали.

— Да и фиг с ними! — скривился я. — Зато сейчас я в центре японского внимания, а Тиэко снова проявляет ко мне интерес, и мне не надо кружиться вокруг неё, выполняя обязанности телохранителя на расстоянии.

— Вот ты хитрый! — хмыкнул «внутренний голос». — Придумал объяснение для куратора?

— А заодно получил кучу японцев, желающих обучить меня японскому языку.

Процесс запоминания иероглифов шёл полным ходом. Сначала я запоминал их визуально и фонетически, потому, что японцы русского языка не знали. Мне дали какую-то книжку и я визуально запомнив иероглифы, написал их на доске, чем вызвал оглушительные эмоции восторга у сидящих за партами до того скромных «зрителей».

Потом мне несколько раз «озвучили» мной написанное, и я ста называть те иероглифы, на которые, вразнобой, указывала Тиэко. Публика совсем взбесилась. Японцы едва не «ходили на головах».

Вожатый Саша Филимонов помог мне с переводом иероглифов — у него имелся японо-русский словарь — и я принялся их заучивать, читая, переводя и укладывая в свою матрицу словарный запас.

Книжка, по которой я изучал иероглифы, оказалась романом Роджера Желязны «Этот бессмертный». Также оказалось, что «предок» перечитавший всего, как он утверждал, Желязного, именно эту книгу не читал и сильно ею заинтересовался. Лично меня сюжет, почему-то, не очень заинтересовал и я, пройдя испытания, устроенные мне «гостями», книгу её хозяйке вернул.

Однако, не тут-то было. Хозяйка книги Тосико, девушка лет двадцати пяти, выполнявшая роль сопровождающего воспитателя детей средней группы, спросила меня, не буду ли я так любезен, продолжить своё обучение японскому языку, а заодно почитать книгу её детишкам, которые, в отличие от меня, явно заинтересовались апокалиптическим сюжетом романа. Я вспомнил приоткрытые от удивления глаза и рты моих японских экзаменаторов во время чтения мной «проверочного текста» и понял, что отвертеться без риска нанесения имиджевого ущерба не получится.

Заканчивалась вторая неделя пребывания японских детей и до их отъезда оставалось четыре дня, а тут вдруг, как обычно, налетел тайфун, принёсший из Китая сначала пыль, а потом ливневые дожди, наполнившие, до сего времени чистейшее, море мусором и окрасившие воду в коричневый цвет.

Гости уже немного утомились от суеты активного отдыха, спортивных соревнований и экскурсий, и явно, судя по их лицам, желали умиротворения.

— М-м-м… Можно использовать для этого кинозал, — предложил я. — Там, на сцене и микрофон есть.

— Это было бы великолепно, — сказала Тосико. — Я сама озвучиваю кино и мультфильмы и слышу, что у тебя очень хорошо получается читать за различных персонажей. Ты так меняешь голос…

У Тосико тоже был удивительно волшебный голос и некоторые девочки из её группы явно ей подражали. Японки вообще любили говорить высоким голосами, а японские парни грубыми.

— Спасибо за комплимент, — сказал я.

Она покрутила головой.

— Это не комплимент. Ты, наверное, хорошо поёшь? Я видела у тебя гитару, но ты ни разу не брал её в руки. Почему?

— Да, как-то не было повода…

— А я в мультфильмах озвучиваю персонажи и пою. У вас демонстрировали наш мультфильм «Кот в сапогах» Я в нём озвучивала мальчика Пьера. Между прочим, я тоже играю на гитаре. Можно устроить песенный конкурс.

— Можно, — согласился я. — С чего начнём?

— Давай, начнём с гитары? Можешь её принести? Я пока привыкну к ней, а ты договорись с кинозалом.

Мы переглянулись с Филимоновым, и я пошёл за гитарой. У меня на гитаре вместо шестой струны стояла пятая. Наши советские шестые струны были такие толстые, что о них стирались любые пальцы. Особенно мои, только-только осваивающие гитару. Это Серёжка Громов посоветовал мне поставить две первых струны и далее по номерам. Так натяжение струн было меньше и усилие для прижима их к ладам, соответствующее.

Так, вообще-то, поступали наши «профессиональные» музыканты на электрогитарах. Потому, что на электрогитарах советские струны были ещё «дубовее». Мягкие струны моей гитары Тосико понравились и пока мы испрашивали разрешение коменданта наших корпусов на эксплуатацию кинозала и его звукового оборудования, Тосико с гитарой освоилась, и когда мы вернулись в наш корпус, пела жизнерадостную песенку[1] с каким-то революционным смыслом. Потом она спела ещё одну[2], и третью[3]. После этого она передала гитару мне.

Пока мы ходили, я быстро-быстро прикинул, что буду исполнять. Тем более, что «Чебурашку» и «Крокодила Гену» японские дети видели и мультфильмы им очень понравились, а слова я запомнил. Начал я играть «Пусть бегут неуклюже»[4], которую не успел начать, как её тут же подхватила Тосико и дети. Я удивился и сразу следом перешёл к «Голубому вагону»[5], который тоже спели совместно. Тогда я перешёл к домашним заготовкам, подобранным с помощью Станислава Куприяновича и выученным мной за месяц.

Услышав первые аккорды, на сцену выскочили две девчонки и, подхватив мелодию, запели свой вариант «У моря, у синего моря»[6]. И текст в ней был, на сколько я понял, покруче нашего[7].