Другая жизнь. Назад в СССР-2

По словам моего «внутреннего голоса», с японцами практически невозможно подружиться. И понятие «дружба» и них имеет иной смысл, нежели у русских. С детьми он не общался, а вот взрослые четко делят всех по иерархическому признаку и по признакам подчиненности. Он и не советовал мне слишком уж угождать приезжим. Улыбаться? Да, — гостям все улыбаются, но очень аккуратно, по-мужски. Они сами бы усиленно улыбались бы нам, приехавшим в Японию. Однако, но ни в коем случае не прислуживать и лучше совсем не кланяться. Да и мужчина по отношению к женщине в Японии стоит на ступень выше и никогда не кланяется ей больше, чем она ему, если только она не является его начальником. А наши дети, по незнанию, такими нюансами пренебрегали и кланялись гостям, как китайские «болванчики», отвечая на поклоны приезжих с излишним тщанием.

Вожатые, остальные работники лагеря, вероятно, были проинструктированы и ни в шее, ни в пояснице не гнулись совсем. Хотя, когда тебе кланяются, машинально хочется ответить тем же. Тело само дёргается навстречу, что я заметил по себе, применив к самому себе «физическое насилие», хе-хе…

Плюс, кланяться, как японцы, с прямой спиной — это ещё уметь надо. А наши ребята, сгибали спины, демонстрируя вялость своего характера и полную подчинённость. Да-а-а…

Я не стал ничего никому говорить, а сам повёл себя агрессивно, демонстрируя, кто тут начальник, потому, что вожатые, если верить словам «предка», тоже повели себя не правильно. С ними, то есть с детьми, можно и нужно было улыбаться, но сразу строго ограничивать их права и озвучивать обязанности, что руководством лагеря и вожатыми сделано не было.

Японских детей, а их приехало тридцать восемь человек, разбили по возрастным группам. В нашей, самой старшей, оказалось восемь человек: четверо девушек и четверо парней. И парни не улыбались совсем, «держа лицо». Ребята младшего возраста улыбались, а эти — нет. Они держали свой статус. Держал своё лицо и я, демонстрируя свой статус начальника. К тому же я, при исполнении приветственного ритуала с минимальными поклонами с абсолютно прямой спиной, позволял себе смотреть на ребят чуть ниже их глаз.

Такому взгляду я долго тренировался перед зеркалом и в обращении с родителями. Предупредив их заранее. Маме такое моё обращение не понравилось, а отец сказал, что так у них и было, в его детстве. Смотреть отцу, или любому взрослому мужчине в глаза было не принято и на Украине, где отец родился. Это считалось вызовом и дозволялось только равным по статусу.

— О, как интересно! — подумал я. — Вот, что мы с советской властью потеряли — страх перед родителями, а значит и перед начальством.

— Дальше будет всё хуже и хуже, — я услышал, как вздохнул «предок». — Полагаю, что это и привело к распаду государства. Люди совсем страх потеряли. И дети тоже. А японцы и другие азиаты это качество сохранят.

— Какие это «другие азиаты»?

— Например — арабы-мусульмане.

— Какие же они «азиаты»? — удивился я.

— А кто они? Европейцы? Азия большая.

— В первую очередь, они — мусульмане. И не важно, где они живут.

— Согласен. Но я сейчас говорю про Азию. Они — наши соседи. Европа тоже подвергнется культурно-нравственной деградации, так как и там христианство вскоре практически отомрёт.

Я понимал, что имеет в виду «предок», говоря про культурно-нравственные традиции, деградирующие у нас и в Европе. С богоборчеством люди забывают заповеди, а именно «Почитай родителей своих»[1].

Однако, об этом мы с «предком» рассуждали до приезда японцев, а с японцами получилось интересно. Они посчитали, что это я над ними главный, а не вожатый, потому что именно я повёл себя как начальник, огласив им правила поведения и распорядок.

Тиэко не была японской анимешной красавицей. Глаза у неё были чисто японскими, как и зубы. И зубы, закованные в брекеты, она стыдливо прятала за ладонь руки, когда улыбалась, что не давало ей достаточной самооценки и добавляло стеснительности. Она по-японски была невысокого роста и на семнадцать лет она не выглядела. От силы на лет тринадцать…

— Конечно, такую нужно охранять, — подумал я и заметил удивлённый взгляд вожатого.

— Что не так? — спросил я.

— Мне сказали, что ты не владеешь японским.

— А я и не владею, — пожав плечами, сказал я.

— А как же то, что ты сейчас сказал по-японски?

— У меня очень хорошая память. Это просто заученный текст.

— Хм! И откуда ты этот текст взял?

— Э-э-э… Сам перевёл. Интонацию я взял из японских фильмов про самураев с английскими субтитрами. И самые простые слова оттуда же, ну и из разговорника, что мне в крайкоме выдали… Там транскрипция русская с ударением.

— Хм! Хорошая память, говоришь? А произношение по кинофильмам про самураев? Ну-ну… У тебя хорошие перспективы в изучении японского языка. Иди после школы на филологический с японским уклоном. Очень правильное произношение. Только не рычи. Распугаешь детей. Самураи специально так горлом делают, чтобы психологически доминировать. Нам этого не надо.

— Ага, — подумал я. — Мне пофиг, испугаются они или нет. Главное, — чтобы слушались.

Старших ребят разместили в двухместных комнатах, а средних и младших в комнатах по восемь человек вместе с японскими «воспитателями», трое из которых были женщины, а двое — мужчины…

Сначала японцам устроили праздничный обед, состоящий не из борща с пельменями, а из супа, приготовленного из морепродуктов: мидии, рыбы и кальмаров, и жареной красной рыбы с рисом и, о чудо, — соевым соусом. Только на «третье» был «наш» компот из сухофруктов и булочка. Ну и хлеб на столе, конечно, был наш советский двух сортов: белый и серый. Японцы наш хлеб стали нюхать и о чём-то между собой переговариваться. Рискнули его попробовать немногие. Суп и рыбу японцы ели без хлеба.

Суп японцы пили из небольших пиал, а гущу, забрасывали в рот палочками, или ложками. Рыбу и рис младшие дети ели, как и полагается, руками. Взрослые дети — вилками и ложками, погладывая на младших и смущаясь их «нецивилизованности».

После обеда всем разрешили позагорать на песочке у моря и покупаться.

Вода радовала комфортной температурой, солнце радовало своими жаркими лучами, от которых можно было спрятаться под навесом, ветерок ласково обдувал и холодил мокрое тело.

Все японские и наши девочки-девушки-женщины были облачены в закрытые купальники. Мальчики и парни — в короткие шорты-плавки. Нам всем были выданы купальные костюмы, закупленные в Италии. Так-то вот…

Детишки игрались в песке, строя замки и лепя куличи, взрослые ребята и девушки некоторое время присматривались друг к другу, а потом наши девчонки не выдержали и «насели» на японок, бесцеремонно вторгшись в их личное пространство. Сначала наши девочки повязали японским гостьям разноцветные шейные платки. Потом затеяли перекидывание мячом… Появился бадминтон… К вечеру все перезнакомились и, по крайней мере наши, чувствовали себя легко и непринуждённо. Только некоторые «взрослые» японки всё ещё продолжали смущаться. Как и Тиэко, кстати.

* * *

— Не мешают? — спросил я Тиэко по-японски, показывая глазами на её стоматологическую конструкцию, когда встал против неё за теннисный стол.

Играли «на вылет» и до меня, в конце концов, дошла очередь. Девочка играла лучше всех и, естественно, лучше меня. Я стал осваивать настольный теннис только год назад, когда физрук летом выставил два стола в фойе первого этажа школы и позволил нам играть, поэтому ни чего против японской, как сказали наши ребята, подачи, предъявить не мог и на победу даже не рассчитывал.