Другая жизнь. Назад в СССР-2

Тут преподаватель увидел меня, скромно стоящего у двери.

— Вам что, молодой человек? — спросил Жоголев.

— Мне в крайкоме партии посоветовали обратиться к вам за консультацией по поводу моих работ.

— В крайкоме партии? — Жоголев нахмурился. — Кто именно?

— Пырков Станислав Куприянович…

— Пырков? Ко мне? А что у вас за работы?

— В основном — графика. Моя стенная газета победила весной на всесоюзном конкурсе…

— Стенная газета?

Недоумение и непонимание происходящего так и лилось с лица преподавателя. Потом оно вдруг резко прояснилось и расправилось от морщин.

— А-а-а… Так ты тот Михаил, который нарисовал к девятому мая стенгазету? Да-да-да… Смотрел я её. Очень необычная работа!

Он обернулся к студентам.

— Очень необычная! Выполненная тушью методом точечной штриховки. Текстура поверхностей танков и самолётов — удивительно правдоподобна. И прорисовка мелких деталей изумительная. Я рад, что ваша работа, молодой человек, была оценена по достоинству. Очень рад! Поздравляю!

Он шагнул ко мне и протянул для рукопожатия ладонь. Я пожал.

— И с чем вы пришли теперь? — спросил Жоголев с нескрываемым интересом.

— Э-э-э… Да, я тут был на слёте наших скалолазов под Находкой и набросал несколько видов. Тоже графических. С краской я не особо дружу… Можете их посмотреть?

— Да-да… Конечно-конечно…

Жоголев показал на большой стол.

— Сюда свою папку кладите и доставайте работы. Мы их вместе и посмотрим. Я тоже увлекаюсь графикой и готов поделиться опытом и дать советы.

Я сделал, как сказал Жоголев и рисунки с моими альпинистками-скалолазками пошли по рукам.

— М-м-м… Вы, как я понимаю, ещё школьник? Выпускной класс?

— Да,- коротко ответил я.

— Хм! Работы очень приличные, хотя видно, что школы у вас нет. Художественной, я имею ввиду, школы, да. Однако, есть стиль и объём. Да-а-а… Стиль и объём.

Он задумался.

— Да-а-а… Стиль и объём. Удивительный объём. Да… И жизнь! Да, молодые люди? Какая в этом взгляде жизнь!

Молодые люди согласились кивками голов. Лица у них были растерянные.

— И опять… Потрясающая прорисовка мелких деталей!

Жоголев посмотрел на меня.

— Вы, молодой человек, — приходите через год сюда. — Я с удовольствием возьму вас в студенты. Но вам придётся немного подналечь на работу с цветом. Цветопередача хромает, да.

Это я показал пару своих экспериментальных работ в гуаши.

— Нет основы и понимания работы с краской, а это необходимо при поступлении и, особенно, при учёбе. Но, думаю, у вас должно получиться.

— Я ещё и не работал толком с краской, — пожал плечами я. — У меня и этюдника нет. Купить надо. И мольберт.

— У нас есть кое-что в запасниках. Кое-кто приходит, поучится и бросает. Некоторые потом возвращаются, отслужив армию.

Преподаватель обвёл взглядом своих студентов. Один из них, самый старший, улыбнулся.

— А кое-кто и имущество оставляет.

— Я готов выкупить, — сказал я.

Жоголев вскинул брови.

— Мы чужим не торгуем. Но во временное пользование дать можем. Собирай рисунки и пошли.

Так первого сентября я получил во «временное пользование» мольберт и этюдник, которые с трудом допёр до дома. В этюднике имелся не очень пользованный набор масляных красок и кисти, чему очень обрадовался, ха-ха, отец. Краски я пока пользовать не собирался, а вот папа грозился в сегодня уйти на пленэр, и ушёл-таки. У мамы сегодня были занятия с заочниками и папа посвятил первую половину сегодняшней субботы себе.

Так я шёл домой, вспоминая прожитое, думая о настоящем и мечтая о будущем, когда возле сорок восьмого дома меня сзади окликнули:

— Эй, пацан! Погоди!

Я обернулся. Ко мне спешным шагом подходили четверо парней. Скорее всего они были старше меня. Мне так показалось.

— Чего вам? — спросил я, понимая, что нужен я им только для одного, и от этого осознавая опасность получить по голове, чего мне сильно не хотелось. Всё-таки я не супермен, чтобы с четверыми сразиться и не получить ни разу по тыкве.

— Близко не подходите, я заразный. Чумкой болею.

— Чего? — не понял первый, но группа резко остановилась.

— Какой чумкой? Чо гонишь! Ты Светку провожал! Я видел!

— Ну и что! Она тоже болеет! Нас коты заразили! Она приходила мне сообщить, что надо ложиться в больницу. Вот спешу домой собирать вещи.

— Да он точно гонит! — обратился к напарникам первый.

Он был мордат, высоким ростом не отличался, а потому казался полным. Его неопрятные волосы торчали как-то клочьями.

— После моря, что ли не мылся и не расчёсывался? — подумал я.

На «мордатом» были надеты тренировочные штаны «треники» с вытянутыми коленками, кеды, какая-то вылинявшая от стирок рубашка, висевшая краями «на выпуск».

Остальных я не разглядел, потому что «мордатый» сделал рывок вперёд, пытаясь ударить меня сразу несколько раз.

— Хорошие удары, — оценил я машинально, делая уклон в левую сторону и насаживая его селезёнку на носок кеда не высоким боковым ударом.

«Мордатый" сложился в животе, а я пробил ему в голову левой ногой снизу, попав куда-то в нос. Бил не носком, а по футбольному, но не со всей силы, а полегоньку. Так, что он даже не отлетел. Я контролировал удары и контролировал трёх других гавриков, которые, постояв в замешательстве, кинулись на меня. А я кинулся от них вдоль длинного многоподъездного 'сорок восьмого».

Сразу за домом шёл «козьей тропой» крутой гористый спуск к моему дому, но сбегать по ней я не хотел. Можно было дать «круголя» вокруг дома и оторвавшись от преследователей, бегом достичь родного порога, но у меня вдруг возник другой план и я нырнул в последний подъезд, бывший по счёту первым.

Самый первый бежавший за мной получил сначала открывшейся дверью в лоб, а потом и от меня ногами в живот и в голову. Освободив дорогу третьему, второй отполз в сторону. Третий, не успев махнуть руками, получил, точно так же, сначала ногой в живот, а потом серию в прямых бороду и отошёл, приходя в себя.

Я встал не в самом дверном проёме, а за ним, и, находясь в предбаннике, имел место для манёвра, так как у двери пружины не было, и она была открыта нараспашку.

Четвёртый сунулся было в проём, но почувствовав дискомфорт, вперёд продвигаться не стал.

— Ты попал, — сказал он. — Тот, кого ты срубил — это Бутылёк.

— Да хоть Флакон, — огрызнулся я, переводя дыхание. — А я Шелест. Может, слышал?

— Не слышал!

— Славку Макара знаешь?

— Ну, знаю, — заинтересованно ответил четвёртый.